Велесова ночь (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 32

Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Даже если живешь несколько столетий, нельзя все время оказываться самым умным и хитрым. Да чего уж там — я уделил собственной маскировке и «легенде» бессовестно мало внимания, так что удивляться скорее стоило тому, что меня не раскрыли раньше… Наверное, просто не хотели. Талантливый самородок из гимназии, наделенный необычным даже по меркам столичной аристократии даром, устраивал и друзей, и врагов, и временных союзников.

До этого момента, конечно же. Расклад поменялся, вставки взлетели буквально до небес, и любой прокол грозил последствиями, из которых каторга, лишение дворянского достоинства или даже смерть на виселицы были не самыми страшными. Неудивительно, что Горчаков начал… копать — во всех смыслах слова. И если и не докопался до самой правды, то подобрался к ней так близко, что обмануть я его уж не могу никак.

Да, в общем, и не собирался. Мне не раз случалось переоценивать собственный опыт и умение выкручиваться из весьма неоднозначных ситуаций, и все же я был не настолько самоуверен, чтобы надеяться переиграть отставного канцлера, который в свое время выходил победителем из схваток с сильнейшими умами Европы, а то и всего мира. Его вопросы не стали неожиданностью, и еще до поездки со Скавронским я успел подготовиться.

Насколько это вообще возможно.

— У друзей не должно быть секретов, ведь так? — усмехнулся я. — Как пожелаете, ваша светлость. Я расскажу.

— А я — с удовольствием послушаю, Владимир Петрович. — Горчаков изобразил учтивую улыбку. — Полагаю, моим друзьям тоже не терпится узнать, какие тайны вы можете скрывать — да еще и в столь юном возрасте.

— Боюсь разочаровать милостивых сударей, но должен признать, что мне… скажем так, чуть больше лет, чем они могли бы подумать. И мои тайны, к сожалению, весьма небезопасны.

— Вы смеете нам угрожать⁈ — сердито проворчал кто-то с дальнего конца стола.

— Что вы. И в мыслях не было. — Я покачал головой. — Всего лишь считаю своим долгом предупредить, что подобное знание может дорого обойтись. Ведь речь пойдет уже не о рядовом политическом заговоре.

— Рядовом? — переспросил Горчаков. — Вы говорите, будто о чем-то совершенно обыденном.

— А разве это не так? Вы на своем веку наверняка участвовали в десятках и сотнях дворцовых интриг — включая те, о которых любой из здесь присутствующих может только догадываться. — Я для пущей убедительности прошелся взглядом по притихшим аристократам напротив. — Знать играла в эти игры испокон веков. Так давно, что правители уже успели привыкнуть к мысли, что порой на все это следует смотреть сквозь пальцы. Разделять, властвовать и не придавать слишком уж большого значения неосторожным словам. И даже поступкам.

— Может, и так. — Горчаков сдвинул брови — видимо, не ожидал, что я полезу в настолько тонкие материи. — Однако сейчас все куда серьезнее, чем обычно. Его величество не оставит нас без внимания, а рассчитывать на милосердие канцлера не стоит тем более.

— Именно так, ваша светлость. Я сам не сказал бы лучше, — кивнул я. — Такие, как я — это уж не политика, а нечто иное. Тот, кто сейчас скрывается под маской князя Геловани, уничтожил многих из нас. И едва ли остановится, пока не доведет дело до конца. И все, кто сейчас хотя бы услышит, что я скажу, рискует не только положением, достатком или свободой. Малейшая ошибка — и все закончится. — Я опустил ладони на стол. — Вас и ваши рода не будут судить за измену отечеству, а просто уничтожат.

— Что ж… Должен сказать, что ожидал чего-то подобного. С вами или без вас — какая, в сущности, разница? Наш противник умен, коварен и жесток. И он определенно не из тех, кто станет щадить своих врагов. Однако не сомневайтесь, друг мой. Сегодня здесь собрались достойнейшие из достойных. Лучшие из представителей благородного сословия, каждому из которых я доверяю, пожалуй, даже больше, чем самому себе… Впрочем, если среди вас вдруг появились желающие покинуть наше общество, — Горчаков снова спустил дужку очков на самый кончик носа и недобро ухмыльнулся, — не смею задерживать. Каждый сам вправе выбирать. Мы затеваем поистине безумное предприятие, и куда лучше отказаться от него сейчас, чем в тот день, когда от вашей решимости будет зависеть не только наша судьба, но судьба отечества.

Предложение, конечно же, было в чистом виде фигурой речи. Риторической уловкой, единственной целью которой Горчаков подразумевал еще больше убедить меня в надежности будущих соратников. И сидевшие по соседству с его светлостью тут же нахмурились и закивали, всем своим видом демонстрируя преданность общему делу.

Кроме одного.

Полный господин рядом с шефом вдруг оперся ладонями на стол и поднялся. Медленно и как-то неуверенно, будто его мучил приступ подагры, или удивленные и строгие взгляды соратников вдруг обрели неиллюзорный вес, буквально придавливая и заставляя сесть обратно. Но его благородие мужественно превозмог всеобщее осуждение и даже смог выпрямиться.

— Что ж, милостивые с-судари… Вынужден п-признать — все это зашло с-слишком далеко, — проговорил он, заикаясь чуть ли не на каждом слове. — И если уж нам действительно г-грозит подобная опасность — мой долг как главы рода в п-первую очередь подумать о семье. Вы должны меня понять!

— Разумеется, друг мой, — негромко отозвался Горчаков. — Я уже говорил и не поленюсь повторить — каждый вправе сам выбирать собственную участь.

— Благодарю, благодарю ваша светлость! — Толстяк неуклюже двинулся к выходу — спиной, спотыкаясь и кланяясь через каждую пару шагов. — И еще раз умоляю меня простить, судари! Разумеется, наша встреча останется в тайне!

— Полагаю, этого вы не предвидели, не так ли? — усмехнулся я, когда дверь за отступником закрылась. — Боюсь, теперь…

— Да. Вы совершенно правы. К сожалению. — Горчаков подался вперед, отыскивая взглядом Скавронского. — Леонид Павлович, могу ли я попросить вас?..

Тот кивнул и проследовал к выходу. Молча, без лишних вопросов или уточнений — никто из оставшихся за столом в них не нуждался. В отличие от того, кто только что сбежал на улицу. Беднягу ждал печальный урок — важный, полезный, но, к сожалению, последний в его жизни.

А меня ждала беседа.

— Более чем убедительно, — вздохнул я. — Но, полагаю, без этого не обойтись.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Вы ведь сами говорили, что мы все здесь рискуем. — Горчаков снял очки и положил их на стол. — Прошу вас, Владимир Петрович, приступайте.

И я приступил. Теперь, когда его светлость перестал изображать добродушного старичка и явил свое истинное лицо, мне почему-то стало легче открыться самому. И рассказать все — с самого начала. Обстоятельно, неторопливо и в подробностях, опуская разве что совсем замысловатые детали вроде моих путешествий между мирами — особенно первое. К делу они, можно сказать, не относились, зато вопросов бы вызвали немало.

А этого, похоже, хватало и так. Благородные господа напротив то таращили глаза, то хмурились, то принимались накручивать усы, а порой даже набирали в легкие воздуха, чтобы наброситься на меня с требованиями уточнить… или вовсе обвинить во лжи. История о древних чароплетах, хранивших Русь еще с незапамятных времен, изрядно напоминала сказку, а предоставить доказательств я, конечно же, не мог никаких. И пусть появление в Петербурге колдуна и его подвиги основательно подправили привычную картину бытия, суровые главы родов уж точно не успели стать легковерными.

Зато они хотя бы нашли в себе силы слушать, не перебивая. То ли от любопытства и желания поскорее узнать подробности, то ли исключительно из одного лишь уважения к авторитету Горчакова. Сам же его светлость сидел с абсолютно непроницаемым лицом. Закрылся так, что я так и не смог понять, поверил ли он мне в конце-концов, или посчитал лжецом.

Или поверил наполовину.

— Что ж… Я ожидал услышать нечто необычное, но и представить себе не мог… — проговорил он, водружая очки обратно на нос. — Сколько же вам на самом деле лет, Владимир Петрович?