Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 53
- Предыдущая
- 53/80
- Следующая
Турецкий как это понимал, так и привык относиться – без всякого интереса. Но если народу любопытно – а Бубнов и не скрывал этого, – отчего ж не поделиться? Тем более что обсуждения и прикидки подобного рода решительно ни к чему тебя потом не обязывают, но старые контакты помогают восстановить во всей их необходимой полноте...
Результатом дружеского трепа было то, что Петр Петрович, едва только зашла речь о необходимом помещении для Турецкого и его команды, немедленно распорядился выделить «старшему помощнику генерального прокурора» кабинет своего заместителя Ершова, который в настоящее время находился в очередном законном отпуске – купался в теплых морях, омывающих легендарный остров Кипр. Живут же люди!
Кабинет был просторный и светлый. Бубнов приказал принести туда со склада еще один сейф – специально для Турецкого. А своей секретарше Екатерине Георгиевне дал указание, чтобы в кабинете Турецкого постоянно находилась в рабочем состоянии кофеварка с соответствующим антуражем. Он знал, что Александр Борисович страстный кофеман, и решил сделать ему приятное. Затем он «прикрепил» к Турецкому на все время командировки служебный автомобиль Ершова – «Волгу», правда, пока без шофера, чему Турецкий даже обрадовался – лишний человек в салоне совсем ни к чему. Словом, обласканный со всех сторон, имея в виду Петра Петровича и его старающуюся выглядеть максимально эффектно для своего возраста секретаршу, Турецкий устроился возле телефона, налил себе чашку свежезаваренного кофе и приготовился набрать номер квартиры Морозовых.
Этот номер передал ему Слава Грязнов, который встречался с родителями Леонида в Москве и имел с ними продолжительную, но абсолютно безрезультатную беседу.
Тайно от них беседа была Грязновым записана на магнитофон, и он передал кассету Александру, чтобы тот прослушал запись на досуге, проанализировал и нашел какие-нибудь собственные ходы, способные разрушить поистине крепостное – от слова «крепость» – молчание Морозовых по поводу тех моментов, которые как раз и могли приоткрыть для следствия завесу над тайной убийства Леонида.
Турецкий прослушал запись еще в Москве, а теперь, собираясь договориться о времени вызова семьи Морозовых в прокуратуру, хотел послушать и поразмышлять над первой беседой еще раз. Впрочем, по правде говоря, грязновская беседа тоже была не первой, до него с ними беседовал, но так же безуспешно, Сергей Климов. И решительно ничего не вынес. Только искреннее, или кажущееся искренним, удивление, растерянность и никакой конкретики по поводу причин убийства. Такое ощущение, что родители понятия не имели, чем занимается их единственный сын и кому пришла в голову сумасшедшая, бредовая идея лишить его жизни. А ведь если судить по их несколько замедленной реакции в ответах на задаваемые им вопросы, которая вполне могла бы сойти и за естественную реакцию на ужасную весть, то создавалось впечатление, что они все-таки что-то знают, но тщательно скрывают от любопытных следователей.
Такая позиция была уже известна Турецкому. Иной раз близкие люди покойного, за которым, по их разумению, могли бы числиться определенные грехи, теперь, когда «вопрос» с «грешником» трагическим образом «закрылся», считают, что ворошить прошлое незачем. Если и был покойный в чем-то виноват, то он уже понес наказание, так зачем же теперь возвращаться туда, где ничего, кроме новых неприятностей, ожидать не может? И молчат, будто набрав в рот воды.
Так что же сделать, чтобы они либо проглотили эту воду, либо выплюнули ее?..
Может быть, появилась у Турецкого мысль, они «играли в молчанку» по той причине, что разговоры с ними до сих пор велись сдержанные, продиктованные чувством понимания их горя, в мягком, щадящем их нервы ключе? А надо было поставить вопрос ребром. Ну, к примеру, заявить: раз вы не собираетесь сотрудничать со следствием, помогать раскрытию преступления и наказания виновных, хотя это исключительно в ваших интересах, мы вынуждены обратиться к широкому кругу возможных свидетелей, но тогда уж не сетуйте и не обессудьте, если всплывет на поверхность то, что не принесет вам ни успокоения, ни уважения родных и знакомых. Ведь определенно есть причина, по которой они что-то тщательно скрывают. Но почему?
Или то, о чем они рассказывали, не перебивая друг друга, в замедленном ключе, – это действительно единственное и выстраданное их мнение? Так чего тебе еще надо, следователь? Но в любом случае при очередном допросе можно будет испробовать оба варианта подхода – и мягкий, и жесткий. А если ни тот ни другой не дадут результата, значит, говорить им действительно нечего и не стоит зря себе голову ломать. И пойти другим путем: допросить семью Воробьевых. Вот именно, сперва родителей, а следом – сразу – Зою. Но так, чтобы они не пересеклись в стенах прокуратуры. Правда, это уже дело техники. Сделать, например, так, чтобы с Зоей начала беседу милая и тактичная Галочка, которая очень хорошо умеет располагать к себе запирающихся в своих показаниях свидетелей. И чтоб она только задавала мягкие и неопасные вопросы, совершенно не касаясь некоторых уже известных следствию фактов. В частности, утреннего пребывания Зои в квартире Леонида в день его гибели. Не надо трогать эту тему, она найдет себе нужное место, но позже. А потом, без перерыва, продолжить уже достаточно жесткий допрос самому Александру. Резкая перемена настроения может сбить свидетельницу с ее, не исключено, заранее отработанной позиции. Наверняка, чтобы скрыть свою ненависть к бывшему жениху, Зоя прикинется несчастной овечкой, которую обманул любимый. Кто – козел? баран? Странные ассоциации лезут в голову, подумал Турецкий. Вот и пусть Зоя их развеет... А для этого ей придется популярно объяснить «тупому следователю», зачем она примчалась на кладбище, но к гробу даже и близко не подошла? Что за цель у нее была?
Или, как слышал однажды Александр Борисович, когда ему рассказали о похоронах одного известного общественного деятеля, на которые явилось бессчетное количество народу. Кто-то из посторонних спросил: неужели его – в смысле покойного – любило и уважало столько народу? И получил ответ: нет, все они его терпеть не могли, а явились сюда, чтобы окончательно убедиться, что он уже никогда не вылезет из-под могильного камня. И так ведь бывает...
Однако предположениями, не подкрепленными фактами, сыт не будешь. И Александр Борисович набрал на сотовом телефоне номер Гали Романовой. Она откликнулась быстро:
– Слушаю, Александр Борисович.
– Галчонок, у нас уже есть собственная служебная жилплощадь. Можешь вызывать своих свидетелей в прокуратуру, в кабинет Ершова, это зам Бубнова. Есть сейф и все остальное. Теперь просьба к тебе. Я сегодня буду работать с Морозовыми, а завтра хочу вызвать Воробьевых. Ну о том, как проведем допросы, мы еще вечерком договоримся. Но в этой связи к тебе у меня просьба. Если я не сильно ломаю твои собственные планы, постарайся собрать информацию в первую очередь именно на Воробьевых. Кроме того, срочно нужна приемлемая фотография Зои. Ну а потом уже будешь работать с остальными. Не возражаешь?
– Я постараюсь, Александр Борисович.
Галя ответила так, что Турецкий понял: там она не одна. Есть еще кто-то, перед кем она не хочет демонстрировать своих товарищеских отношений с шефом. Ну и пусть, молодец. А вот теперь можно позвонить и Морозовым.
– Вы тоже хотите допросить нас с женой? – сухо спросил Борис Петрович.
– С вами до сих пор просто беседовали. Ну, там, записывал следователь на магнитофон, вы знаете. А теперь я вынужден допросить вас. И готов немедленно выслать вам с курьером повестку явиться в прокуратуру. Либо вы с супругой приезжайте сюда сами. Это недалеко, я знаю. Как руководитель следственно-оперативной группы, расследующей уголовное преступление, я обязан это сделать даже по чисто формальным причинам. Как у вас со временем?
– Может быть, вы к нам подъедете, раз уже знаете адрес?
– Вы с супругой себя плохо чувствуете? Вам нужен врач?
– Нет, не до такой степени, – словно чего-то испугался Морозов. – Но я не уверен, что вы услышите что-то новое...
- Предыдущая
- 53/80
- Следующая
