Шоу для богатых - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 21
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая
– Что... ужинать? – вскинула голову Татьяна. – Нет. Я дома обычно ужинаю, а тут в институте пришлось задержаться. – Да я и не хочу.
– Ну, насчет хочу – не хочу это ты, положим, поторопилась, – резонно заметила Ирина Генри-ховна, – так что позволь мне угостить тебя легким ужином.
– Но я...
– Все, дебаты на этом закончены, тем более, повторяю, дамочка я вполне обеспеченная, и мне просто приятно было бы это сделать. У самой дочь чуть младше тебя.
Она и сама не знала, с чего бы вдруг произнесла последнюю фразу, однако именно она заставила Татьяну улыбнуться.
– Спасибо. Официантка принесла два сока в высоких бокалах, сообщив при этом ледяным, бесстрастным голосом, что заказ на «судака по-польски» придется ждать минут пятнадцать, не меньше, и когда она удалилась, гордо унося прямую, как восклицательный знак, спину, Ирина Генриховна скорее попросила, чем приказала:
– Ну, а теперь, думаю, и мы приступим к нашим баранам. Итак, Артур...
Татьяна подняла полные тревожного непонимания глаза.
– Он позвонил мне вчера, сразу же после лекций, и сказал, что ждет меня у института, на том же месте, где встречал меня в счастливые для него дни.
– В какие... какие дни:
– Счастливые... для него счастливые, – угрюмо усмехнувшись, повторила Таня.
– Та-а-ак, – удивленно протянула Ирина Генриховна. – И что дальше?
– Я поначалу опешила просто, ведь мы не виделись столько времени, к тому же он знал, что я... что я со Стасиком, и сказала ему, что занята, но он продолжал настаивать на встрече, сказал даже, что время для него не помеха, и если понадобится, он прождет меня целую вечность, ну и я... в общем, согласилась.
Ирина Генриховна обратила внимание на то, что слово «согласилась» Татьяна произнесла так, будто винилась в чем-то перед Стасом, и у нее самой защемило в груди. Вот и ее Турецкий...
«Господи, да о чем это я! – одернула она себя. – Девочка пришла за помощью, а я...»
– И вы встретились.
– Да. Он действительно ждал меня на том же месте, где ждал раньше, и когда увидел меня, то сразу же вышел из машины с огромным букетом красных роз.
– Который ты, как я могу догадываться, не приняла.
– Да, – угрюмо подтвердила Татьяна, – но он продолжал настаивать, на нас стали оглядываться и мне ничего не оставалось, как взять этот букет.
Было видно, что Татьяна не может простить себе проявленной слабости, и Ирина Генриховна опять пришла ей на помощь.
– Не вижу в этом ничего предосудительного, тем более дурного, – как о чем-то само собой разумеющемся сказала она. – Цветы можно принять и в память о бывшей любви.
– Да, можно! – неожиданно вскинулась Татьяна. – Но он то стал настаивать на том, что нам опять необходимо быть вместе.
– Зачем? – искренне удивилась Ирина Генри-ховна, пытаясь спроецировать отношения этой славной девочки с многоопытным мужиком на себя лично. – Ему-то зачем это нужно?
– Вот и я его спросила об этом же.
– И?...
– Он сказал, что не может жить без меня, и даже с женой своей развелся.
– И что... это действительно так?
Таня подняла на Ирину Генриховну глаза, в которых плескалась теперь растерянность и мольба о защите.
– Думаю... думаю, что да.
– И что ты?
– Что, я? – глухим голосом отозвалась Татьяна, думая, видимо, в этот момент о чем-то совершенно ином. – Я... в общем, после гибели Стасика я уже не представляла свою дальнейшую жизнь с кем-то кроме него, и сказала об этом Артуру.
– Что, прямо вот так и сказала?
– Нет, зачем же? Просто я сказала ему, что ворошить давно забытое прошлое уже не имеет смысла, у меня есть человек, с которым я хотела бы прожить всю жизнь, и довольно скоро я буду носить обручальное кольцо.
– Та-ак, и что?
– Он только рассмеялся на это и сказал, что не надо делать из него дурака. И тем более не надо даже мысленно связывать свою судьбу с человеком, которого уже давно нет в живых.
– Так-ак, – удивленно протянула Ирина Генри-ховна. – И кто же это мог донести до него подобную информацию?
Таня молчала, уткнувшись глазами в бокал с соком. Наконец произнесла глухим, бесстрастным голосом:
– Поначалу я даже не подумала об этом, он меня просто с ног сбил этими словами, но уже потом, когда приехала домой, да и сегодня целый день думая об этом... В общем, я так и не смогла вычислить человека, который мог бы рассказать ему о смерти Стаса.
– А общие знакомые?
– У нас не было таких.
– Почему?
– Ему надо было скрывать связь со мной от своей жены, ну а я... Я не хотела знакомить с ним своих подруг.
– Друзья по институту?
Тем более. К тому же я никому не говорила о гибели Стаса. Не хотела слов сочувствия, да и вообще.
– А твои родители? Может, кто-нибудь из них? Чтобы хоть как-нибудь скрасить твое горе.
Таня отрицательно качнула головой.
– Исключено!
– Так, кто же тогда?!
Она молчала, вновь уткнувшись непроницаемо-угрюмым взглядом в бокал с соком.
Молчала и Ирина Генриховна, мысленно увязывая версию убийства Стаса Крупенина на почве мести униженно оскорбленного самца с тем, что только что рассказала Савельева. Все сходилось и одно подтверждало другое.
Итак, Артур? И выходит, что никто иной, как сама Татьяна, стала причиной убийства Крупенина? Отсюда и подспудная, видимо, чисто интуитивная ненависть к Артуру. А иначе... Иначе с чего бы ей развиться, этой самой ненависти? Любил он ее безоглядно, к тому же он был первым ее мужчиной, причем, как она сама призналась, она сама, по своему собственному желанию отдалась ему, а подобное из сердца не так уж и просто выбросить. М-да, все, пожалуй, так и есть.
Да и сам мир со времен шекспировского Отелло пока что еще не менялся, по крайней мере, в лучшую сторону. Копни поглубже любое преступление, и в корне его – отвергнутая любовь или страстная жажда наживы.
Судя по внутреннему состоянию Савельевой, к такому же выводу пришла и Татьяна. И боялась сама себе признаться в этом.
Ирина Генриховна тронула ее за плечо и когда Таня вскинула на нее полные слез глаза, тихо произнесла:
– Лапочка ты моя! То ли еще в жизни будет. И ревность необузданная, и...
Она говорила какие-то слова и сама не понимала, зачем все это говорит. И когда сама себя поймала на этом вопросе, остановилась на полуслове и резко выдохнула скопившийся в груди воздух.
Господи милостивый, да ведь это все она для себя говорила, обобщая свой разрыв с Турецким, с той трагедией, которая произошла с этой милой девушкой, которая сидела напротив нее и ждала от нее, дуры, помощи!
Пытаясь успокоиться и хотя бы в норму привести разбушевавшиеся чувства, ни о чем больше даже думать не приходилось, она улыбнулась Татьяне, как лучшей подруге, и скорее приказала, чем попросила:
– Ладно, все об этом! Утрем платочком наши со-пельки и вернемся к нашим баранам, то есть к твоему Артуру.
– Он не мой! – мгновенно отреагировала Татьяна.
– Вот и прекрасно, – поддержала ее Ирина Ген-риховна. – В таком случае попытайся ответить на один-единственный вопрос. Ты сама-то уверена, что он...
Глаза Савельевой вспыхнули и она нервно передернула плечиками.
– Я... я не думала об этом. Никогда не думала.
– Но сейчас... Ведь ты подумала об этом? А иначе... иначе ты просто не позвонила бы мне.
Татьяна угрюмо молчала и Ирина Генриховна вынуждена была ответить за нее:
– Да, это очень больно и в этом трудно признаться даже самой себе, но на это необходимо решиться.
Таня вскинула голову, и было видно, что еще секунда-другая и она просто разрыдается.
– Я правда не знаю, – скороговоркой произнесла она. – Я правда не знаю, но...
– Но ты подумала об этом?
– Да.
Она выдохнула коротенькое и одновременно жесткое «да» и по щекам ее потекли слезы.
Ирина Генриховна достала из сумочки платок, оттерла слезы с мокрых щек.
– Все, Танюша, успокоились. Тем более, что это всего лишь наше с тобой предположение, и вполне возможно...
- Предыдущая
- 21/43
- Следующая
