Виктор Васнецов - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая
Впрочем, об этом в своем месте.
На раннем майском румяном рассвете долетела до спящей Вятки через стены каменные и деревянные, через сны сладкие и тяжкие уж такая звонкоголосая трель, что многим в дреме почудилось: Жар-птица. И всяк вятич проснулся и ждал. Ответили. Да еще как разбойно! От такого посвиста листья с дерев падают. А вот кто-то – тоненько, как лягушонок: «Тру-уу-у! Труууу!»
Свистунья!
Пришла Свистунья в Вятку. Праздник ни в какие календари не записанный, но чтимый всем вятским народом. Веселая память по событию не только невеселому, но и горькому.
Когда, точно никто уж не знал, то ли во время Батыева ига, то ли позже, а может, и ранее, но ждали хлыновцы врага. К отпору приготовились, позвали на помощь устюжан.
И вот ночью случился бой. Да прежестокий. Утром только и разобрались, свой своего колотил. Тогда-то и пришло на ум – свистки делать.
О том, что свисток принадлежность ратного снаряжения, забылось, стал свисток – свистулькой.
Мастерицы из Дымковской слободы десятками и сотнями приготовляли расписную свою забаву к майской Великорецкой ярмарке.
Братья Васнецовы спешили на Раздерихинский овраг. С обеих сторон уже собралась молодежь. Пересвисты. Перекидки. Овраг широк, надо иметь немалую сноровку, чтобы перебросить свисток на другую сторону.
Снуют лоточники, книгоноши с лубками. Нарядная публика глазеет. Праздник.
Уже трое Васнецовых в Вятке. Николай, Виктор, Петр. Осенью приедет в училище Аполлинарий. Правда, Николай выпускник, но зато на подходе еще двое: Аркадий и Александр. Возможно, Аркадий уже в этом году приедет вместе с Аполлинарием, Аполлинарий пойдет во второй класс, Аркадий в первый.
Спасибо, учеба бесплатная! Где бы отцу столько денег набраться, чтоб всех шестерых выучить? На куличах да пасхальных красненьких яичках капитала не скопишь.
Виктор поглядывает, смеясь глазами, на Петра и Пи-колу. Один уж совсем бородатый дядя, но увлечены одинаково.
Свистят! Кидают! Ищут переброшенные свистки.
Виктор тоже занят поисками, но в богатырской забаве участия не принимает. Ему жалко расстаться с находками. Вот Олень – Золотые рога. Ушки черненькие, хвостик черненький, копытца. По груди и ногам кружки в линию. Желтый с оранжевой сердцевинкой, черная точка, оранжевый кружок, опять черная точка, и повтор. Совсем просто, но олень и впрямь смотрится благородным.
А вот – индюк. На хвосте сама ярмарка. И не больно заковыристо: малиновое перо, синее, кое-где – золото. Поглядишь – улыбнешься. Попробуешь понять, отчего улыбаешься, не поймешь.
– Наши семинаристы тоже здесь, вся Вятка здесь!
Виктор вздрагивает, роняет свистульку. В пяти шагах от него сразу два архиепископа, один свой, вятский, а другой – виленский, из ссыльных, Адам Красинский.
– Покажи нам, студиус, свою добычу.
Виктор поднимает упавшую свистульку, показывает. Адам Красинский берет оленя. Любуется.
– Художественные академии напичкивают студентов бездной знаний о самых высоких предметах. А сей зверь сотворен одним наитием души. Бабой, чьи помыслы не идут дальше избяного порога. Ей бы натопить печку, сварить щи, пряжи напрясть.
– М-да! – важно почмокивает губами вятский владыко.
У ссыльного архиепископа глаза внимательные, но очень быстрые. Глянул и уже все понял, все знает.
– Скажите, молодой человек, а что вы думаете по этому поводу? Откуда в бабе чувство меры, ритма, цвета? Я бывал в Дымковской слободе, смотрел…
Васнецов краснеет. Запросто разговаривать с архиепископами ему не доводилось. Воззрился на оленя. Вятский владыко хмурится – неприятно, что семинаристы перед Европой телями выглядят. Вильно для Вятки – Европа.
– Думаю, все это от радости да еще от сказки, – говорит Васнецов.
– От радости и от сказки?! – На лице Адама Красинского удивление и удовольствие. – От радости и от сказки… Просто, здраво и, как у вас говорят, в точку.
Лицо владыки расплывается улыбкой: не подкачал семинарист!
– А вы задумывались, молодой человек, над истоками непревзойденной красоты «Слова»? Помните? «Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнет, реки мутно текут; пороси ноля прикрывают, стязи глаголют… Дети бесови кликом поля перегородиша…» Подумать только! Кликом поля перегородиша! – Красинский даже руки вскинул.
Длинный Васнецов еще более худеет и длиннеет.
– Не знаешь?! – хватил себя по ляжкам владыко.
– Не знаю.
– Не слыхивал?
– Не слыхивал.
– А что вы слыхивали? «Вере Павловне хотелось донести до того, чтобы прибыль делилась поровну между всеми. До этого дошли только в половине третьего года…» Что смотришь? Мы тоже почитывали, но не обмерли от восторга.
Владыко, совершенно сердитый, тянет Красинского за собой.
– Не огорчайтесь, – говорит тот семинаристу. – Я знаю «Слово», потому что переводил его на мой родной язык. Если вам будет интересно, приходите за книгой.
Так вот взял, да и пришел, к архиепископу-то! Ох, судьба!
Ведать не ведал семинарист Васнецов, что уже на той же неделе быть ему в архиерейских покоях, быть по делу срочному и необычайному.
Прибежал в семинарию взмыленный архиерейский служка.
– Васнецов! Собирай скорей все, что ты намалевал, и галопом к самому. Он требует!
Сердце в пятки ушло: за что хотят выволочку устроить? Брал рисунки, какие краше, благолепнее. А служка над душой стоит, охает:
– Живей ты, бога ради! Он никакого промедления не терпит. Страсть ведь как суров.
До архиерейских покоев рысью шпарили. На крыльце служка Васнецова за руку ухватил.
– Теперича отдышись. Рожа-то вон красная. Вот гребешок, волосенки-то расчеши. Ну, вздохни еще разок, и с богом!
Прихожая. Икона Спаса Нерукотворного. Лестница на второй этаж. Служка распахивает дверь.
– Вот он! Вот он, Васнецов! – восклицает архиепископ и сам идет ему навстречу. – Ну, показывай, показывай!
Вроде бы голос не страшный, не гневливый, но куда положить рисунки?
– Кладите прямо на пол! – Васнецов вскидывает глаза: молодое и какое-то особенное лицо. Незнакомец ободряюще улыбается. Васнецов быстро раскладывает на полу рисунки.
– Михаил Францевич, вам карты в руки! – обращается к молодому господину архиепископ.
Тот ловко нагибается, поднимает один рисунок, другой, третий.
– Вы взяли то, что более всего закончено, а мне было бы интересно посмотреть все ваши работы! – Это он говорит оторопевшему семинаристу. Шел на убой, а вроде бы убиением не пахнет.
– Выразительные рисунки, – говорит Адам Красинский. – А вот этот печальный ангел, обведенный темным контуром, думаю, надолго в памяти останется. Что ты нам скажешь, Эльвиро?
Молодой господин, которого назвали сначала Михаилом Францевичем, а теперь Эльвиро, переложил рисунки из правой руки в левую, правую же подал семинаристу.
– Хочу пожать вам руку, будущий мой коллега и сподвижник.
– Так, значит, есть толк в нашем студиозусе?! – восклицает архиепископ. – А мне тоже нравится.
– Лепо, владыко! Лепо! – Это уже запели келейники и священники, и все подошли поздравить семинариста, похлопать по плечу, улыбнуться.
– Мне поручают расписать новый храм! – объяснил ничего не понимающему рисовальщику господин с непривычным лицом. – Без помощников это невозможно.
Впрочем, нам пора познакомиться: художник Эльвиро Андриолли.
– Васнецов, – назвал себя Васнецов.
– Для художника звучит неплохо – Васнецов.
– Так ведь и Пушкин звучит, – улыбнулся Адам Красинский. – Какой-нибудь Ружьев, Саблев, Мушкетов – не звучит, а когда произносишь «Пушкин» – о пушках уже и не вспоминаешь.
– С богом, Васнецов! С богом! – воскликнул радостно архиепископ.
– Подойди под благословение! – шепнули Васнецову услужливо.
Подошел, благословился.
– Завтра я вас жду в храме, – сказал Андриолли, – и, пожалуйста, возьмите все свои рисунки, даже наброски. Они-то меня более всего интересуют.
– Мне ваше лицо знакомо, – сказал виленский архиепископ, тоже подходя к Васнецову. – Вы показывали нам свистульки.
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая
