Читатель (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 29

На следующий день я лежал с утра в своей кровати, потирал ноющую грудь, едва выдержавшую удар матерого бойца, да смотрел на свой канделябр.

Думал.

Думал о том, что совершил большую ошибку.

Слишком несерьезно воспринял это Снадобье, слишком удобным мне показался выход из-под внезапно накатившегося на нашу семью катка огромной нечистоплотной корпорации. Для мага нет ничего важнее самоконтроля, так что я самонадеянно думал, что смогу обуздать эту странную алхимию. Уделю ей и всей этой культуре мордобоя какое-то время, какие-то силы… не отвлекаясь от своего плана. Все оказалось куда серьезнее.

Вчера мой самоконтроль дал трещину. Из трудной, почти недостижимой, но «мишени», боец Савада предстал передо мной тем, кого я хочу победить. Новая взаимосвязь тела и мозга, вылезшие откуда-то из могилы инстинкты, всё это буквально ошеломило меня совершенно нетипичным желанием. Стоя на ринге, я чувствовал себя оседлавшим огромную бешеную крысу, отчаянно жаждущую вцепиться во врага…и разодрать его в клочья.

Это было невероятно глупо и невероятно притягательно. Хуже того, оно никуда не ушло. Я лежал, вспоминая вчерашний бой, прокручивал его в голове, анализировал, рассматривал…и не мог оторваться. Эмоции, которых, как я думал, во мне оставалось совсем немного, вовсю штормили, вынуждая возвращаться то к бою, то к большим синим глазам Асуми, пялившейся на меня из-за сетки. Причем тут она — я не понимал в принципе, поэтому решил просто лежать и ждать, пока прокручивать всё раз за разом надоест.

Наверное, еще минут десять. Потом примусь за себя всерьез.

В этот момент в дверь раздался тихий аккуратный стук. Это было слегка удивительно, всё-таки воскресенье семья вовсю использует, чтобы отоспаться всласть, некоторые засони умудряются и до десяти проваляться, а тут полшестого…

Впрочем, гадать мне не пришлось. Дверь раскрылась и в комнату проникла голова отца, которую украшала нелепая белая панамка, украшенная перьями, значками и криво пришитым вымпелом.

— Доброе утро, Кира, — встретившись со мной взглядом и улыбнувшись, проговорил отец, — Ты как? Встаешь? Пойдем порыбачим?

«Порыбачим». Рыболов из Кирью Харуо был приблизительно никакой, но у нас в семье были определенные традиции, которые я считаю весьма полезными. Порыбачить действительно стоило.

Вчерашние побои ныли, но были далеко не так масштабны, как те, что я получил от деда на инициации. Более того, дойдя вчера до дома, я полагал, что сделал это на адреналине и эйфории от полученных впечатлений, но оказалось, что мой организм справился с не слишком-то прямо попавшим «джигокукеном». Всё-таки Савада опытный боец, он не собирался отправлять меня на тот свет. Так что да, я встал и, после утренних процедур, во время которых покряхтывал как старик, присоединился к ждущему на крыльце отцу.

До речки нам было идти менее двух минут. Река, текущая через Аракаву, одно название, шириной метров двадцать заключенной в бетон воды, лениво текущей себе вдаль, однако… для наших целей отлично подходит. Разложив стульчики, мы оба умудрились закинуть удочки с первого раза, в нужном направлении, и даже так, чтоб поплавок не запутался на удилище. Удивительно, в первый раз такое.

Теперь будем ловить рыбу.

Этим занятием с полной сосредоточенностью мы занимались минут десять. Сидели, дышали свежей прохладой от реки, наблюдали, как покачиваются поплавки. Затем отец начал:

— Знаешь, Акира, — пробормотал Харуо, вовсю делая вид, что всё, что его заботит, сейчас находится сейчас в воде и шевелит жабрами, — будь ты нормально воспитанным японцем, то обязательно извинился бы передо мной и матерью. С низким поклоном! Очень низким!

— За что это? — удивился я, с подозрением рассматривая свой поплавок. Кажется, он только что слабо дёрнулся.

— Ну а как иначе? — невозмутимо пробубнил отец, — Кто хорошо учился? Ты. Кто занимается с Такао и Эночкой? Тоже ты. Ты создал всех этих гениев. За ними пришли. Кто виноват?

— Я еще тебе некоторые документы перевожу и матери японский язык на графическую программу поставил. За это тоже извиниться?

— А тут за что? — моргнул предок, упорно не отнимающий взгляда от воды, — К нам… ааа… к демонам нижнего ада, из меня самого японец паршивый!

Слабо. Сказано.

— В общем, не обращай внимания на эти бредни, — торопливо поправился Харуо Кирью, — вся эта «настоящесть» яйца выеденного не стоит. Кабала чертова и кандалы проклятые. Я рад, что вы растёте без них. Но мы с мамой очень-очень обеспокоены тем, что с нами… с тобой… случилось.

— Тем, что я «надел черное», ото-сан?

— Да, Акира. За то, что ты принял это жуткое лекарство. Хотя мы бы назвали его ядом.

Харуо Кирью не мог бы нормально работать, если бы не умел держать в узде свою дурь. Поездки за границу, общение с иностранными бизнесменами, договора, культурные мероприятия, попойки… всё это требует, как минимум, повадок обычного человека. Которым мой отец притворяться умел, также как и сама мать. То, что им это всё отшибало напрочь в присутствие друг друга — было другим вопросом, но не сказать, что неизлечимым. Однако, «исправить» своих родителей я никогда не пытался, лишь дисциплинировать.

Эти люди счастливы вместе, счастливы с нами, делают счастливыми моих брата и сестру. Если вы ожидаете от кого-то большего, то вы — полнейший идиот с точки зрения даже Шебадда Меритта, не знавшего, что такое «семья».

Так вот, отец? Пялясь на поплавок, он сосредотачивался на нем достаточно, чтобы говорить со мной всерьез. Относительно, конечно же.

Отец и дед Ацуко Кирью были Ищущими, «надевшими черное». Их обоих в своё время тренировал Горо Кирью, оба приняли путь «Джигокукен» и оба были убиты в поединках. Смерть старшего родственника Ацуко встретила, когда ей было пять лет и, к своему несчастью, поняла, что случилось. Отца же не стало, когда ей было четырнадцать.

— Его принесли ученики додзё, Акира… Принесли домой. Вечером. Изломанного и избитого. Старик Горо был за границей, ну вот… так вышло. Дверь открыла твоя мать. Тогда она и стала такой, немножко странной.

— Удивительно, что вы продолжили с ним общаться, раз всё так вышло.

— Хорошее замечание, сын, но продолжили, да. Без Горо Кирью, Ацуко бы не справилась, не дождалась бы встречи со мной. Да и потом, если взглянуть правде-то в глаза — они оба сами приняли такую жизнь. А ты… ты всегда так нападал на старика в ответ, что нам и мысли не было, что он тебя уговорит. И что вот это… вот так кончится.

— Я еще жив.

— Даже не шути так, сын, — руки отца до хруста сжали удочку, — Мы знаем, что обратной дороги нет, но… просто хотели тебя попросить. Ты же умный у нас, очень умный. Сделай так, чтобы тебя не принесли домой. Будь осторожнее.

— Я приложу к этому все силы, ото-сан. Большего пообещать не могу. Этот яд, как ты правильно заметил, куда быстрее убьет меня, если я буду трусить. Ты же знаешь, как он работает?

— Кое-что знаю, — кивнул Харуо, следя за поплавком как за своей женой в новой ночнушке, — А ока-сан кое-что умеет готовить, тебе понравится. Просто… тебе же дед рассказал, что это Снадобье увеличивает импульсивность?

— Нет… — медленно проговорил я, — Что ты имеешь в виду?

— Старый пердун… Это для таких как он, оно «зелье воина», а простые люди, вроде нас, по-другому оценивают всё это. Иначе. В Англии и Италии ведь не сплошь дураки живут, рассказали. Пилюля, сынок, усиливает твою связь с внутренним зверем. Ты станешь не только сильнее, выносливее, быстрее, но и злее. Более вспыльчивым, более падким… ну, на девушек. Будешь проявлять больше эмоций. А не… как обычно. Именно на это и давил старый дурной пердун, уговаривая нас отдать тебя ему в ученики. Чтобы тебя растормошить от этой твоей серьезности.

Хм, логично. Иное восприятие инструмента. Обратная связь от работы с подсознанием.

— Отец, а зачем он вообще хотел кого-то из нас… завербовать? — спросил я, бросив искоса взгляд на отца, — Если «надевшие» умирают, то кто будет желать такого собственной семье?