Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 47
- Предыдущая
- 47/69
- Следующая
– Представляешь, Аля, этот паразит в новых ботинках копает огород! – возмущалась она. – Извозил их в грязи, изгваздал, будто не понимает, что новую обувь надо беречь.
– Так это же теперь его ботинки, – робко пыталась защитить военрука Аля, хотя это было ей все равно.
– Обувь куплена на мои деньги, будь любезен – береги их! Он же мой труд не уважает, – возмущалась Крауз теперь уже тому, что Аля ее не поддерживает.
– Но огород-то он ваш копает! – не сдавалась Аля.
– И огород мой, и туфли мои, и мотоцикл мой. Мы уже три месяца вместе, а он нитку в дом не принес!
А когда в военруке однажды взыграла кровь и он завел шашни в соседнем садовом товариществе с какой-то молодкой, к которой к тому же ездил на купленном Крауз мотоцикле, разгневанная Людмила Михайловна отлучила его и от дачи, и от дома, и мотоцикл отняла. Ботинки он заносил к той поре так, что она на них уже не позарилась. Весь педколлектив был свидетелем семейной драмы, результат которой во всей красе отразился на лице Крауз: ее глаза в любой момент могли наполниться слезами, и еще не факт, что она умела совладать с ними в ответственный момент, например на уроке. Губы она стала красить так небрежно, что помада всегда оставалась на зубах, и в те редкие моменты, когда она улыбалась, становилось немного страшновато. «Улыбка вампира», – однажды сказала шепотом на ушко Але молодая учительница химии Таня Стеблева, и обе понимающе переглянулись, пытаясь скрыть улыбки.
Дело вроде было житейское, но бедный военрук Петренко загремел в психушку. Никто не знал, как он там оказался, но когда через два дня бесплодных поисков его все-таки обнаружили в психбольнице, все разом успокоились. Мужик под присмотром, слава богу, могло закончиться гораздо хуже. Все-таки он сразу лишился всего – и уютного дома, и дачи, и мотоцикла, и самой Крауз, да и молодки тоже. Попробуй смирись с такими лишениями. К счастью, разумом он повредился не окончательно. Когда Аля по своей душевной доброте пришла навестить коллегу и его выпустили под ее ответственность в небольшой садик при больнице, он, сидя на солнышке и жмурясь от удовольствия, вполне разумно распоряжался:
– Скажи секретарше Фатиме, чтобы мою зарплату тебе отдала. Ты тогда долги мои раздай, а на что останется яблок мне купи. Витамины мне нужны. Я переживаю, у меня нервное потрясение.
Аля посидела у него с полчасика, посокрушалась о его горькой судьбе и ушла, чувствуя на себе взгляды многочисленных психов, которые бродили вокруг них кругами и с завистью посматривали на Петренко. «Думают, что я его девушка», – догадалась она и порадовалась, что их с военруком ничего не связывает, кроме ее чувства сострадания ко всякому несчастному.
Из чувства же сострадания она еще какое-то время ходила в гости к Людмиле Михайловне, и та даже кормила ее вполне сносными обедами. Но все равно с мамиными обедами им было не сравниться. Увы – мама была далеко. Они с отцом на три года уехали в Монголию на заработки, и Аля только в письмах могла пожаловаться маме на 5 А...
Тамара прервала грустные мысли Али и вернула ее к суровым будням.
– Представляешь, завтра детсад на карантин закрывают, а у меня уроки. Что делать с Вовкой, не знаю. Жорик в плавании, Сашка сам на улице гоняет как оглашенный, Вовка за ним не поспевает.
– У меня тоже завтра три урока – первый, третий и пятый.
– Ну тебе и расписание составила завуч!
– Всем не угодишь, – Аля относилась к лишениям такого рода стоически. Конечно, Крауз расписание ставили поудобнее – три первых урока подряд, или последние без всяких «окон», а ей, как самой молодой и безответной, выпадало самое неудобное время.
Тамара посидела в кресле, о чем-то думая, и решительно встала.
– Пойду к директрисе, пусть что-нибудь придумает. Не могу же я Вовку одного оставлять. Они у меня вчера за два часа чуть кухню не спалили.
– Да ты что?
– Правду говорю. Сашка решил на плите костер развести, поджег охапку газет, а когда они разгорелись – испугался. Стал их сбрасывать под кухонный столик. Прихожу – весь столик в копоти. Говорю: «Чья работа?» Сразу рассказал, спасибо, хоть не врет. Вовка в жизни бы не признался. Спрашиваю: «А тушил кто?» Говорят, оба тушили. Кран, слава богу, рядом, так они стаканами заливали. Все убрали, мусор вынесли, а столик помыть не догадались. И как их оставлять одних? Сейчас соседка присматривает, а завтра она не сможет, сама к внукам едет...
Тамара вышла, Аля села за стол и стала проверять сочинения 10 Б класса. Надя Денисова, как всегда, несла полную чушь, зато Ваня Онышко написал замечательное сочинение о поэзии Рубцова. Аля лишний раз порадовалась, что ей так повезло с этим классом. Добрая половина учеников читала книги, и не просто какие-нибудь дешевые детективы или что-то в стиле «фэнтэзи», а серьезную литературу, которую они любили обсуждать сообща на ее уроках. Остальные учителя-словесники завидовали ей, потому что читающих среди учеников было крайне мало. Прошло минут пять, и Тамара, приоткрыв дверь, поманила Алю пальцем:
– Пошли, Марина Евгеньевна зовет.
Директриса сидела за небольшим изящным столом, к нему примыкал длинный стол, за которым обычно рассаживались учителя, когда собирались на педсоветы. За спиной директрисы висели, как теперь это водится, большие иконы.
– Альбина Георгиевна, – официально обратилась она к Але. – У меня к вам просьба: если мы вам поменяем на завтра расписание, чтобы с утра были три урока подряд, вы не смогли бы присмотреть за детьми Тамары Леонидовны?
– Пожалуйста, – обрадовалась Аля. – Я Тамариных детей знаю хорошо, не раз у них бывала.
– Вот и замечательно, а то завтра ее подменить некем. А у нее во всех ее классах предэкзаменационные консультации.
Когда подруги вышли в коридор, Тамара пообещала:
– Я сегодня вечером долму приготовлю! А завтра разогреешь, очень вкусно.
– Обожаю! – обрадовалась Аля. – Только ты им скажи, чтобы слушались меня и на балконе не скакали. А то в прошлый раз, когда ты Жорика провожала, у меня из-за них чуть сердце не разорвалось. Твой Сашка вообще свесился через перила и болтал с ребятами. Я его едва успела за шкирку схватить.
– Не волнуйся, они к балкону теперь близко не подходят. Я их напугала.
– И как тебе это удалось?
– А у нас в соседнем доме мальчик с балкона выпал, разбился насмерть. Я их на похороны взяла, чтобы на всю жизнь запомнили, как это опасно. А то никакие слова не действуют.
– Ты что, с ума сошла? Детям нельзя такое показывать!
– Можно и нужно. Они теперь даже дверь на балкон не открывают. А то три года назад, как раз мама приехала, я ее упросила с мальчишками посидеть, а сама хотела к Жорику смотаться в Клайпеду на два дня. Мы с ней стояли на балконе, разговаривали, Cашка возле нас крутился, а Вовка в комнате играл. Вдруг слышу его голосок: «Мамочка, бабуся, ку-ку!» Поворачиваем головы на голос, а он стоит в соседнем окне на подоконнике, за ручку окна держится, на нас радостно смотрит, улыбается... Как я не заорала, не знаю. Он от одного моего крика свалился бы вниз, с четвертого этажа. У нас отливы скользкие, оцинкованным железом покрыты. Мама от ужаса так и сползла молча по стенке на пол... А я в комнату бросилась, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заорать от ужаса. Его схватила в охапку, сняла, рухнула на стул и думаю: «Теперь и умирать можно, главное – Вовка живой...» И знаешь, как он на окно взобрался? Как мартышка. Со стула на письменный стол, он как раз у окна стоит, со стола на подоконник, а окно открыто было, жара, лето. Мама наотрез отказалась тогда оставаться с ними, говорит, что если бы при ней такое случилось, я бы ее уже хоронила. В Клайпеду я так и не поехала...
– Ой, Томка, напугала ты меня до смерти, я теперь сама боюсь с ними сидеть.
– Чего уж теперь бояться? Пожар они уже устроили, из окон чуть не вывалились, на балконе уже не скачут. Страшнее уже ничего быть не может. Разве что Вовка тебе покажет, как он одевается.
– Что, как-то тоже страшно?
- Предыдущая
- 47/69
- Следующая
