Замок - Гурвич Владимир Моисеевич - Страница 25

С того момента, как Анастасия Владимировна снова увидела Эмму, она не могла ни о чем и ни ком другом думать, кроме как о ней. Кровожадные мысли тех далеких лет, когда она увела у нее единственного человека, которого она любила, снова стали ее одолевать. И она не представляла способа, как избавиться от них. Был только один способ, и Анастасия Владимировна прекрасно о нем знала, но он-то ее и пугал. И все же она мечтала о том, чтобы эти свои ужасные фантазии превратить в реальность. Это было выше ее сил, чтобы об этом не думать.

Анастасия Владимировна знала, что Эмма не любит сидеть в номере, а всегда предпочитает прогулки на пленере. Так было в ее молодые годы, когда они с Феликсом часами где-то пропадали в городе, а потом приходили ужасно голодные. И Анастасия Владимировна кормила мужа и свою подругу. Тогда ей все это казалось совершенно естественным, у Эммы и Феликса много общих интересов, они делали совместный проект, так что им есть что обсудить. Эмма тогда активно занималась социологией, а Феликс писал работ по этой теме. А потому их длительное пребывание вместе казалось вполне естественным и оправданным. И она до сих пор не знает точно, когда их деловые отношения трансформировались в любовные. Спрашивать она боялась, так как это свидетельствовало об ее ужасной слепоте.

Правда, надо отдать им должное, они почти не скрывали свою любовь. Как только они признались друг другу в чувствах, в тот же день сообщили об этом ей. Она до сих пор помнит, все подробности этого разговора, как будто это было вчера, как и свои чувства. До чего же она их ненавидела. Правда, в том, что они ее обманывали, обвинить их она не может. Вот только легче от этого ей не было и ни тогда, нет и сейчас.

Эмму она обнаружила на пляже. Она сидела перед мольбертом и пыталась перенести на холст закат солнца над озером. Картина действительно была красивой, дневное светило садилось за лес, а по водной глади скользили его лучи. Уже начало темнеть, но свет дня еще не исчез совсем, а лишь словно бы снизил накал, он растекался по окрестностям и постепенно поглощался медленно сгущающейся темнотой.

Эмма была так сосредоточена на том, чтобы передать эти полутона, что даже не услышала за спиной шагов Анастасии Владимировны. Несколько секунд она смотрела на полотно, как вдруг порыв ярости заставил ее сделать шаг вперед и опрокинуть мольберт в песок.

Эмма повернула голову и изумленно посмотрела на нее.

— Настя, что ты делаешь? С тобой все в порядке?

— Не все в порядке. Со мной уже много лет не все в порядке.

Эмма снова посмотрела на Анастасию Владимировну и только теперь догадалась, чем вызвана эта ее выходка.

— Настя, неужели это все из-за того?

— Да, из-за того, — подтвердила Анастасия Владимировна. Она смотрела на былую соперницу и не знала, что ей дальше делать. Вцепиться бы ей в волосы, исцарапать щеки, но что-то препятствовало в ней, чтобы поступить подобным образом. К тому же она понимала, что Эмма ее моложе, а значит и сильней. И неизвестно, что получится из этого поединка. — Мне всегда нравилось быть женщиной, но впервые в жизни я жалею, что не мужчина, — только и смогла она сказать.

— А то что?

— Пустила бы в ход кулаки.

Эмма Витольдовна бросила на нее очередной взгляд, затем стала поднимать мольберт. К холсту пристал песок, она попыталась его стряхнуть, но он прочно приклеился к нему.

— Ну вот, картина испорчена, — грустно сообщила Эмма. — А мне нравилось, как она получалась. У меня это случается совсем не часто.

— У тебя картина испорчена, а у меня вся жизнь. Можешь сравнить?

— Я пойду, — сказала Эмма Витольдовна. Она сделала несколько шагов, но дальнейший путь ей преградила Анастасия Владимировна.

— Не пущу! — угрожающе проговорила она.

— Настя, ну ты творишь. Посмотри на себя, на меня, мы же можно сказать старухи, а выясняем отношения, словно две старшеклассницы.

— Это я старуха, а тебе еще до этого далеко. Твоя жизнь сложилась удачно, а вот моя… После того, как он ушел к тебе, у меня не было больше ничего хорошего. Ты что-нибудь знала об этом? С тех пор ни разу мне не позвонила. Вам до меня не было никакого дела.

— Феликс много раз приходил к тебе.

— Не ко мне, к сыну. Со мной он почти и не разговаривал, только спрашивал, что нам нужно. После того, как он ушел от меня, я для него умерла.

— Не совсем, если он тебя пригласил на свой юбилей.

Анастасия Владимировна хрипло рассмеялась.

— Это не более чем формальность. Он даже на меня не смотрит, не то, чтобы уделять мне время.

Эмма Витольдовна с все большим опасением смотрела на нее. А в своем ли она уме? закрадывалась мысль. Пронести через столько лет такую жгучую ненависть, это говорит о многом. Неизвестно, еще на какие поступки она способна. Нужно немедленно удирать отсюда. Вот только как? С одной стороны озеро, с другой — идущая к замку тропинка, которая преграждает эта ревнивица. Ну не драться же с ней.

Эта мысль показалась Эмме Витольдовне столь нелепой, что она бы от души рассмеялась, не будь ситуация столь тревожной. Она видела, что Анастасия Владимировна пристально следит за каждым ее движением, явно преследуя цель не пропустить ее к замку.

Эмме Витольдовне вдруг стало по-настоящему страшно. Если еще минута назад она рассматривала все происходящее как всего лишь неприятный эпизод, то теперь не исключала того, что эта ненормальная задумала что-то страшное. Она даже взглядом стала искать, не спрятан ли у нее под одеждой нож? Пока не случилось что-нибудь ужасное, нужно действовать решительно.

— Настя, дай мне пройти! — громко и требовательно произнесла Эмма Витольдовна.

— Хочешь в замок, к нему. Хватит, с ним ты уже побыла. Теперь снова наступает моя очередь.

Эмма Витольдовна ясно осознала, что если она сейчас не прорвется, то последствия для нее могут быть самыми печальными. Когда-то она славилась решительностью, теперь настал момент, когда нужно вспомнить об этом ее качестве.

Она сделала шаг в направлении к Анастасии Владимировны, та тоже двинулась ей на встречу. Их отделяло друг от друга всего каких-то полметра.

Внезапно на тропинке показался мужской силуэт. Эмма Витольдовна с облегчением узнала Ростислава. Он подошел к ним и удивленно посмотрел на стоящих в боевых позициях женщин.

— У вас все нормально? — спросил он.

— Абсолютно нормально, — произнесла Эмма Витольдовна, поспешно беря сына за руку. — Ростик, проводи меня в замок.

— Пойдем, мама. — В его голосе по-прежнему прозвучало удивление.

Ростислав и Эмма Витольдовна прошествовали мимо Анастасии Владимировны, которая замерла, словно статуя, и стали подниматься вверх по тропинке.

— Мама, что это у вас было? — спросил Ростислав.

— Ничего особенного, просто немного вспомнил прошлое. А оно не всегда приятное. — Сейчас ей совсем не хотелось говорить о том, что произошло между ней и этой женщиной. Может быть, чуть позже она все расскажет сыну.

Андрей стоял на кухне и помогал поварам готовить ужин. Его обязанности были самые простые: резать хлеб и овощи, чистить фрукты, мыть посуду. Когда он пришел сюда и сказал, что хочет тут поработать, никто долго не мог понять, о чем он говорит. По-русски здесь никто не говорил, а главное, поляки никак не могли уразуметь того, что он желает к ним присоединиться. Они смотрели на него, как на одного из гостей, а потому, когда они все же поняли о чем идет речь, то поначалу не поверили.

Пришлось ему делом доказывать, что это не шутка. Он взял нож, несколько огурцов и стал их резать. Затем взялся за помидоры. Только после этого до них окончательно дошло, что этот молодой парень из России реально готов им помогать.

К своим занятиям кулинарией Андрей испытывал стойкое отвращение. Но оно было все же слабей страха, вызванного тем, что если он не вернет карточный долг, то по возвращению домой ему может грозить серьезная опасность. Это-то и заставляло его энергично махать ножом, да так, что он едва не поранил себе палец. В последний миг сумел его убрать из-под острого лезвия.