Физрук-9: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 34

— Да. По крайней мере — в нашем университете, но об этом тебе лучше поговорить с Густавом. Он кандидат наук.

— Кто такой Густав?

— Мой бывший муж.

— Интересное предложение, — бурчит Философ.

— Если тебя смущает то, что ты со мною спишь, то забудь. Мы с Густавом давно уже просто друзья.

— Как скажешь.

Они выходят наружу и садятся в «Победу». Одноногий водитель заводит двигатель и трогается в обратный путь.

— Как вам понравился Мастер? — спрашивает Михаил. — На меня, помнится, он произвел неизгладимое впечатление. Тельма привезла меня к нему калекой, на паршивом протезе, а увезла практически полноценным человеком.

— Мне кажется, что я побывал в монашеской келье, только молитва этого человека — его работа.

— Хорошо сказано, — откликается официант.

— Дядя Миша, отвези нас в университет, а потом можешь вернуться на машине в «Галактику». Я ее после заберу.

— Понял тебя, девочка, сделаю!

Когда они добираются до города, официант подъезжает к старинному зданию университета, своей архитектурой копирующему древние университеты Европы. Пассажиры выбираются из салона и идут к главному входу, декорированному под церковный портал, который символизирует семь небес, простирающихся над земным диском. На ступенях толпятся студенты. Увидев красавицу блондинку, парни одобрительно показывают Философу большие пальцы, а девушки демонстративно поджимают губы.

Из просторного вестибюля Философ и Тельма попадают в длинный коридор с двумя рядами средневекового вида массивных дверей, снабженных современными стеклянными табличками. Спутники останавливаются напротив той, где написано «ФИЗИКО-ХИМИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ». Девушка решительно тянет дверь на себя и, переступив высокий порог, они с Философом оказываются в просторном помещении, под сводчатым потолком которого сияют лампы дневного света.

Вдоль лаборатории расставлены, обитые жестью длинные столы, загроможденные химической посудой. Между ними ходят молодые люди в белых халатах, которые рассматривают пробирки с разноцветными жидкостями. Другие склоняются над микроскопами или взвешивают на лабораторных весах порошки. Щелкает огромная холодильная установка. Гудят вытяжные короба. Тельма ведет своего спутника в дальний конец помещения, к двери, на которой синеет табличка с белыми буквами «ЗАВЕДУЮЩИЙ ЛАБОРАТОРИЕЙ ЭННО Г. А.». Тельма решительно отворяет и эту дверь.

— Густав, привет! — говорит она. — Надеюсь ты не очень занят? Потому что я привела к тебе гостя.

Завлаб, невысокий русоволосый крепыш, как и его сотрудники, облаченный в белый халат, поднимается из-за письменного стола и протягивает Философу руку.

— Энно! — представляется он. — Можно просто — Густав.

— Третьяковский! — откликается посетитель. — Можно просто — Граф.

— Как⁈ — изумляется ученый. — Вы тот самый Третьяковский⁈

«Подонок ты, Ортодокс, — думает Философ. — Уверял, что ни одна живая душа не узнает, кто автор „Процесса“, а в этом городишке, похоже, это известно каждой собаке…»

— Не знаю, может быть вы путаете с моим братом-близнецом Минием Евграфовичем Третьяковским? — произносит он вслух. — Он писатель, а я лишь скромный публицист.

— Нет, Граф, он имеет в виду тебя, автора «Процесса», — безжалостно развеивает его сомнения Тельма.

— Да, вы знаете, поразительная доктрина! — подхватывает ее бывший муж. — Разминка для ума. Я ее рекомендую всем своим сотрудникам, чтобы учились нестандартно мыслить. И знаете ли — помогает!

— Надеюсь, вы не собираетесь знакомить меня со своими сотрудниками? — говорит Философ.

— Нет-нет, что вы! Пощажу вашу скромность!

— Густав, мы пришли сюда не ради комплиментов, — говорит Тельма. — Граф хочет узнать, что твоей лаборатории удалось выяснить насчет игрушек Мастера?

— Ах вот вы для чего здесь… — бормочет ученый. — Ну-у результаты наших исследований довольно скромны. Даже на статью в реферативном журнале данных не наберешь.

— Говори как есть.

— Все материалы, из которых они изготовлены, совершенно обыкновенные. Это древесина, различные металлы и полимерные смеси, но степень их обработки поражает воображение, разнородные материалы соединены друг с другом в буквальном смысле — на молекулярном уровне. Представьте пластмассу сросшуюся с металлом или деревом! Однако это еще не все. Некоторые так называемые игрушки работают как электронные приборы, с использованием эффекта сверхпроводимости, который проявляется без применения жидких газов. Как это все работает, сказать не могу. Современная наука не располагает такими возможностями. Хорошо было бы поговорить с Мастером, но, увы, это невозможно.

— А что вы думаете о самом Мастере? Кто он? Откуда?

— Откровенно говоря, я думал о том, чтобы положить его в нашу университетскую клинику для обследования, а потом оставить при университете, дать комнату в общежитии для аспирантов, ну и официально трудоустроить в наши мастерские.

— И что же вам помешало осуществить это намерение?

— Мы с Тельмой поехали на заброшенную электростанцию, чтобы попытаться уговорить Мастера поехать с нами, но его на месте не оказалось.

— И где же он был?

— Неизвестно. Скорее всего — спрятался, чтобы избежать нежелательного для него контакта.

— Так и прежде случалось! — подхватывает девушка. — Мастер заранее узнает о том, что к нему едет кто-то, с кем ему не хочется встречаться, и исчезает в неизвестном направлении.

— Выходит мне сегодня повезло?

— А вы были сегодня у Мастера⁈ — удивляется завлаб.

— Да. И он мне вручил вот это.

Философ вынимает из кармана светомузыкальный шар. Густав берет его в руки, рассматривает на просвет, прислушивается к музыке.

— Вот совершенно непостижимая вещь, — со вздохом произносит он. — Можно предположить, что внутри размещены призмы, которые разлагают белый свет на чистые спектральные цвета, а также резонаторы, которые вибрируют под давлением световых лучей, порождая эти странные звуки, но во-первых, не понятно, как все это размещено внутри цельного полого металлического шара, а во-вторых, сила светового давления настолько мала, что резонаторы эти должны быть невероятно тонки и чувствительны. Ручаюсь, что никакие современные технологии не способны на такое. А ведь это все сделано на примитивном токарном станке, а по большой части вручную.

— Так может этот Мастер какой-нибудь инопланетянин?

— Теоретически наука допускает существование внеземных цивилизаций, но вы же видели Мастера? Какой же он инопланетянин? Скорее всего — гениальный кустарь-одиночка. Такие во все времена встречаются.

— Понятно. Ну больше не смею беспокоить, — говорит Философ.

— Ну мы же с вами еще увидимся в дискуссионном клубе? — спрашивает завлаб.

— Да-да, конечно, — отнимая у него шар, бормочет Философ и вытаскивает из кабинета Тельму, а когда они оказываются за пределами лаборатории, говорит: — Скучный тип. Что мне его высокоученые рассуждения? Я хочу понять, что здесь у вас творится. Тем более, что это напрямую касается моей дочери.

— Ты же сам хотел узнать мнение науки, вот и узнал.

— Я не отрицаю, но теперь я хочу узнать правду, какая бы они ни была.

— Тогда дождись вечера.

— С тобой я с удовольствием дождусь хоть вечера, хоть ночи.

— О ночи разговор особый!

Граф прервал рассказ и вылил в свой бокал остаток вина. Я понял, что воспоминание о Тельме Ильвес связано для него с глубокими переживаниями. Может быть поэтому он ничего не рассказывал мне о ней и событиях без малого двадцатилетней давности? И по той же причине не хочет рассказывать от первого лица. Скрипнула дверь и в номер снова вошла Стеша. Вряд ли она караулила под дверью. Скорее всего чувствовала, когда можно войти, а когда — нет. Тем более, что в руках у нее была еще бутылка вина и кофейник со свежесваренным горячим кофе.

— Спасибо, милая! — поблагодарил ее Третьяковский, а когда девушка вышла, налил себе и мне вина, после чего начал рассказывать дальше: — Покинув университет, они отправляются в гостиницу, чтобы там пообедать. Сидят в ресторане до вечера. Потом снова садятся в «Победу». Философ не спрашивает, куда они едут. Он верит, что с такой девушкой не пропадет, хотя и может влипнуть в историю. Он думает, что Тельма опять повезет его за город, но, попетляв по улице, она подъезжает к старинному зданию. Философ вспоминает, что еще до 1940 года здесь была мужская гимназия, в которой ему приходилось бывать, теперь же обычная общеобразовательная школа.