Кто-то внутри 2 (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 40

«В геополитике».

«То есть, сначала вы придумываете причины для войны, потом придумываете правила, а потом начинаете убивать друг друга в товарных количествах? Ты же понимаешь, что с точки зрения эволюции это мало чем отличается от массового суицида леммингов?».

«Вы никогда не воевали друг с другом?»

«Воевали, на самых примитивных стадиях развития. Но не в таких масштабах, и уж совершенно точно, не так долго. Мы прошли через этот период за пару веков, которые принято считать Темными веками, а вы не можете вылезти из этой междоусобицы уже которое тысячелетие подряд. Не знай я точно, что так не бывает, я бы даже предположил, что это стремление к саморазрушению заложено в вашей природе. Как вы там говорите? Самый опасный хищник —это человек?».

«Вроде того».

«И вот ты, довольно опасных хищник даже по меркам других хищников, сидишь в окружении травоядных и отказываешься их убивать, идя наперекор своей хищнической природе. Почему? Из-за глупых правил, которые придумал человек, которого ты даже не знаешь?»

«Это нецелесообразно и контрпродуктивно», — сказал я. — «Если я так поступлю, это осложнит мое пребывание здесь, поскольку мне придется скрываться от правоохранительных органов.»

«Не придется, если ты убьешь всех свидетелей», — сказал Сэм. — «Включая тех, кто попробует зайти в этот бар позже. Пять убитых, семь, двенадцать, сто, какая разница?».

Теперь понятно, почему люди, попавшие под контроль демонов, становятся берсерками и психопатами. У них просто нет никаких ограничений, они не знают законов и игнорируют моральные ценности. Человеческая жизнь, и так в наши времена довольно дешевая, для них не стоит вообще ничего. Другой вид, что ж тут поделать.

Они, наверное, и за разумных нас не считают.

Люди тоже не испытывают никаких колебаний, когда наступают на муравья. В подавляющем большинстве случаев они его даже не замечают.

«Просто прими, что я не буду этого делать, и закончим разговор», — сказал я.

«Ты оторвал меня от моих медитаций и теперь мне скучно», — пожаловался он. — «Начни уже хоть что-нибудь делать».

Брат Пит тем временем заказал себе третий подряд двойной, и я начал впадать в отчаяние. Он что, до утра тут собрался просидеть?

Мадлен исчезла, ее место за стойкой заняла молодая девушка, имевшая фамильное сходство. Наверное, дочь.

Минут через десять она подошла к моему столику.

— Вам еще что-нибудь налить? — спросила она.

Пить я больше не хотел, но нельзя сидеть в баре с пустым стаканом и не привлекать к себе подозрительные взгляды. Я снова заказал бурбон.

— Вы иностранец, месье? — поинтересовалась она, ставя передо мной мой заказ и забирая пустой стакан.

— Да, — сказал я. — Прибыл только сегодня.

— Вы засиделись допоздна, — сказала она. — Будьте осторожны, месье, на улицах Галифакса по ночам небезопасно.

Она была не в пример приветливее своей матери. Возможно, жизнь просто не била ее достаточно сильно…

Она была достаточно симпатичной, и при других обстоятельствах я наверняка бы попытался за ней приударить, ибо чем еще заниматься путешественнику в чужой стране, и, судя по языку ее тела, она была бы совсем не против, ведь вокруг осталось слишком мало молодых мужчин, но сейчас у меня были другие дела, и ее повышенное внимание меня скорее раздражало.

Я даже не стал интересоваться, как ее зовут.

Наверное, именно так к нам и подкрадывается старость. Когда дела для нас становятся куда важнее симпатичных девах. Впрочем, место в Совете Князей и сопутствующие ему обязанности не мешали моему дедуле ухлестывать за каждой подвернувшейся юбкой, что приводило в бешенство моего отца, тщательно пытающегося блюсти семейную репутацию. И хотя на словах я поддерживал своего родителя, мысленно я всегда был на стороне дедули.

— Моя гостиница неподалеку, — сказал я, надеясь, что на этом мы закончим беседу.

— Вы остановились в «Серой куропатке», месье?

— Должно быть.

— Вы не помните, где остановились? — удивилась она.

— Мой друг должен был снять для нас номер, — сказал я. — Думаю, это не вызвало у него затруднений.

— Что ж, надеюсь, с вашим другом все в порядке, — сказала она.

Как-то все это не внушало особого оптимизма. Ночь темна и полна ужасов… Но ведь если задуматься, то, за неимением других симбов, самым страшным существом на темных городских улицах должен быть именно я.

Брат Пит наконец-то допил свой бурбон, вытащил из кармана несколько смятых купюр и бросил их на барную стойку. Слез с табурета и направился к выходу. Я следил за каждым его движением, но шаг его был тверд, и его совсем не качало, словно он выпил три стакана воды, а не крепкого алкоголя, при этом совершенно не закусывая.

Что ж, похоже, он мог пить и не пьянеть. А какие еще таланты за ним водятся?

Выждав ради приличия чуть меньше минуты, я демонстративно зевнул, и театрально покачиваясь, двинулся к выходу. Пусть местные думают, что иностранец набрался и теперь пытается найти дорогу в свою гостиницу.

Брат Пит был нетороплив, и даже в темноте, разгоняемой только светом звезд, я смог разглядеть его долговязую фигуру, двигающуюся вниз по улице. Он шел в сторону доков.

«Хватай его», — посоветовал Сэм. — «Бери его теплым и прямо сейчас».

«Лучше проследить», — сказал я, двигаясь так близко к стене дома, как только мог. — «Может быть, он приведет нас в какое-нибудь интереснее место».

«Если ты думаешь, что он направляется на склад оружия, а не в припортовой бордель, это значит, что ты слишком уж поверил в свою удачу», — сказал Сэм.

Я вздохнул.

Брат Пит мог оказаться совсем не тем, кто мне нужен. У него при себе могло и не быть искомого мною оружия, а татуировка на латыни могла быть обычным совпадением. Можно найти тысячу причин, по которым ее шрифт совпадал с тем, что был нанесен на дуло обреза.

В чужом городе, в чужой стране, в чужом мире я должен был действовать наверняка.

«Я чувствую твои душевные метания и должен заметить, что приступы рефлексии, которой ты подвержен, случаются у тебя крайне несвоевременно».

Но это была не рефлексия, это была боязнь разочарования, и я даже не понимал, чего я больше хочу, чтобы брат Пит оказался нужным мне человеком или нет.

Не доходя до порта, брат Пит свернул направо. Я последовал за ним, но стоило мне повернуть за угол, как я наткнулся на его холодный взгляд. Он стоял, почти касаясь плечом стены, и доставал из кармана пачку сигарет.

— Зачем ты идешь за мной от самого бара? — поинтересовался он, щелчком выбивая сигарету и вставляя ее в уголок рта. Его французский был неплох, но говорил он с акцентом. Кончено, здесь все говорили не так, как во Франции, но его акцент отличался от акцента всех остальных людей в баре. Может быть, это ничего и не значит.

— Это какое-то недоразумение, — сказал я, пытаясь в меру своих актерских способностей изобразить речь человека навеселе. — Я всего лишь пытаюсь найти свою гостиницу.

— Знаешь ли ты, кого называют отцом лжи? — спокойно поинтересовался он, прикуривая от старомодной зажигалки с колёсиком, распространяющей в сыром ночном воздухе отчетливый запах бензина.

— Ладно, я иностранец, и мне всего лишь стало любопытно, — сказал я. — Никогда прежде не встречал таких, как вы.

Это был выстрел наугад, но он попал в цель, потому что брат Пит чуть изогнул губы. Для человека с его каменным лицом это должно было означать дружелюбную ухмылку, не меньше.

— Я — всего лишь обычный человек, такой же, как ты, — сказал он. — Иди и занимайся своими делами, брат.

Эта улица была освещена чуть лучше той, на которой находился бар, в основном из-за света, падающего из зажжённых окон, и теперь, когда мы встретились с братом Питом лицом к лицу, мне удалось заметить торчащий из-под его плаща стоячий воротничок, какой носят католические священники. Цвета, разумеется, он был совсем не белого.

Тускло-серый, с пятнами грязи и пота.

— Конечно, — сказал я и развернулся, готовясь приступить к следующей фазе операции, когда он окончательно расслабится. — Простите мою назойливость.