Выбери любимый жанр

Взлетная полоса - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 5


Изменить размер шрифта:

5

– Правда! Подтверждаю целиком и полностью! Но вернемся к Кириллу. Он говорил вам, что готовится к первому полету без инструктора?

– Да. Очень радовался. Он вообще бредил полетом. У него даже кличка на работе была – Карлсон. Глупая, да? А ему нравилась…

Произнося эти слова, Ольга все больше и больше наклонялась вперед, по направлению к Турецкому, приближая к нему свое лицо.

– Вот как? – рассеянно сказал Турецкий, следя за Ольгиным взглядом. Ее лицо совсем близко – такое же идеальное, нежное, белое, как и на расстоянии. Не исключено, что секрет ее красоты заключался в особом типе кожи, совершенно гладкой, матовой, не блестящей, а как бы светящейся, точно неглазурованный фарфор. Турецкому казалось, что он рассматривает с очень близкого расстояния прекрасную куклу в рост человека. Это было необычно… завораживающе… Саша попытался представить, каково ощутить соприкосновение с этой матово-нежной щекой…

– Ой! – Соприкосновения не произошло: Ольга, вскрикнув, отпрянула. – Простите, что я вас так разглядываю… У меня минус семь. И я потеряла линзы. Вот хотела узнать, как же вы выглядите, какие глаза у вас.

– Говорят, серые. – Турецкий не знал, радоваться или печалиться тому, что так и не узнал, какова ее кожа на ощупь.

– Серо-голубые, – уточнила Ольга. – И такие… вдумчивые…

Турецкому показалось, что в какую-то секунду она собиралась его поцеловать… Но нет, он всего лишь ощутил возле своих губ ее дыхание. Чистое и душистое, как у ребенка.

…Аэродром героически пытался жить своей прежней налаженной жизнью, не желая признаться, что прежней жизни не будет… По крайней мере, в лучшем случае – некоторое время. В худшем случае – никогда. Об этом летчикам и подсобному персоналу непрерывно напоминал режим усиленной охраны, и в этих условиях невозможно было проникнуть на работу, не пройдя в течение получаса системы сложных проверок. Люди нервно посмеивались, кое-кто из них возмущался, но не слишком громко и не слишком зло. Перед глазами у некоторых еще стояли останки Кирилла Легейдо, напоминающие скорее не человеческое тело, а обугленный полурастерзанный мешок с тряпьем. Режим усиленной охраны ни у кого не вызывал любви, но все, так или иначе, понимали его необходимость. Разумеется, возникает масса трудностей, зато преступник – если он, конечно, существует – на аэродром не проникнет.

Однако не все возможно предусмотреть. Существуют люди, для которых ни один режим не писан. Для них все карантинные мероприятия – сущие семечки. Конечно, таких людей не может быть много – ведь они чрезвычайно редки… В данный момент на территории аэродрома находился всего один.

Присмотритесь-ка вон к тому невзрачному строению… Видите? Нет, не видите как пить дать. А если так? Дайте себе труд вглядеться в эту кирпичную стену – и если в детстве вы любили отыскивать на загадочной картинке из журнала «Мурзилка» зайчика, спрятавшегося в кустах, или сову в древесной кроне, у вас есть неплохой шанс обнаружить того, кто замер, припаявшись к стене, буквально слившись с ней. Но вот он отделился от стены – и моментально стал видимым. Теперь невидимость ему ни к чему. На человека такой непрезентабельной внешности никто не обратит внимание. Среднего роста, поджарый, в серой футболке и джинсах, на глаза надвинута светлая бейсболка. На первый взгляд – служащий низшего аэродромного звена, обыкновенный подсобный рабочий. Однако он не являлся подсобным рабочим. У него было заурядное лицо, из разряда примелькавшихся, провоцирующих своей очевидной знакомостью, однако никто из сотрудников аэропорта его по-настоящему не знал.

Человек в бейсболке рисковал многим. Ему совершенно не улыбалось засветиться здесь, в этом месте, находящемся под неусыпным контролем. Достаточно он наследил на своем жизненном пути! Тяжкий труд, грязные дела, ошибки молодости… Не хотелось бы сюда соваться, но что поделаешь, приходится! Как говорится, такова печальная необходимость.

Мимо человека в бейсболке прошли, беседуя, Петя Щеткин и парень в униформе летного клуба. Человек в бейсболке, наклонив голову так, что длинный козырек полностью закрыл лицо, сделал вид, будто поднимает с земли случайно оброненную бумажку. На него не обратили ни малейшего внимания. Что и требовалось доказать. Больно они кому-то нужны – такие вот серенькие парни!

Серый парень в бейсболке продолжил короткими перебежками от объекта к объекту свой путь в глубь аэродрома. Теперь ему стало очевидно, что на него не обратят внимания, даже если он наденет шотландскую юбку или индейский головной убор: аэродром кипел иными интересами. Какими? Очевидно, тревожными: люди взволнованно и тихо переговаривались, кто-то вздыхал, едва не со слезами, кто-то, наоборот, пытался заглушить волнение громкими, бодрыми командами, которые на фоне общего подавленного ропота звучали диссонансом. Точно по тонкой нити, следуя по этим восклицаниям и вздохам к эпицентру распространения тревожных чувств, человек в бейсболке добрался до летного поля, превратившегося в выжженный кошмар. Вздыбленная земля. Обломки того, что уже перестало быть аппаратом, предназначенным для того, чтобы нести человека в небеса. И разорванные, обугленные останки того, что перестало быть человеком… Этому, лишенному намека на человеческий облик, больше не поможет врач. Возле места происшествия суетились совсем особенные врачи – судмедэксперты.

Человек в бейсболке созерцал эти печальные реалии совершенно особенным взглядом, в котором не было ни скорби, ни ужаса. Глаза его оставались бесстрастны, точно объектив фотоаппарата, с максимальной точностью запечатлевающий все подробности. На это не потребовалось много времени. После этого он повернулся – и снова растворился среди работников аэродрома, используя ту же тактику, с помощью которой он сюда проник.

…В близоруком взгляде прищуренных Ольгиных глаз, как показалось Турецкому, отражалась безмолвная жалоба. Она стояла возле полки с альбомами и книгами, перебирая корешки, прочитать надписи на которых была не в состоянии.

– Знаете, Саша, так тяжело без линз. Я не привыкла чувствовать себя такой беспомощной.

5
Перейти на страницу:
Мир литературы