Доктор Чистота (СИ) - Врочек Шимун - Страница 8

— Медь, значит?

Напротив нее сидел человек с характерной зэковской поджаростью — такую на воле не получишь.

Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.

— Ну, Медь, и что?

Половина зубов у него была железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых «фикс» есть след от плоскогубцев.

Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:

— Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.

Зэк оскалил зубы — родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.

— А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!

Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. Заговорила негромко, с доверительной интонацией:

— Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег? И я пойду дальше на работу, таких, как ты, арестовывать, а ты обратно в камеру — в карты доигрывать… или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну как? Готов?

Медь спокойно улыбнулся.

— Вот ты неугомонная, — сказал он.

Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.

— Книжки читаешь?

Медь от неожиданности моргнул, вскинул худой скошенный подбородок.

— Чего⁈

Она улыбнулась.

— Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.

Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.

— Ну полюбил, и че? — Ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.

— Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.

Зэк посмотрел на нее с ненавистью — и почти уважением.

— Чеканутая ты!

— Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.

— Чего тебе надо? Я ничего не знаю.

— Я и не сомневалась.

Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола, — и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости — от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь ластики… корректор… Руки Юрьевны привычно порхали.

Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права: они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал при нем она еще не проводила. Поэтому Медь не понимал, что происходит.

— Что?..

— Тихо, — она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей — с красной обложкой, это для важных фактов. Его положить слева. Блокнот с вынимающимися листами — для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, — на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине и чуть правее, чтобы удобнее было работать…

Наконец Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила использованные салфетки в отдельный пакет, убрала его в ящик… Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.

Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала эти особенности за собой и не противилась.

Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.

— Врач сказал, ты на желудок жалуешься.

Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.

Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.

Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:

— А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил бы, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? — Она резко сменила тему. Медь поднял брови.

— Пытку голодом в совке еще отменили!

Она засмеялась. Медь угрюмо набычился, замолчал.

Юрьевна ласково сказала:

— Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?

Медь отвернулся.

— Эй, Медь? Обиделся, что ли?

Медь угрюмо смотрел в сторону. Юрьевна вздохнула.

— Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь через матрас крутиться, пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?

Жила на шее Меди дернулась. «Через матрас» — когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, — и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.

— Ты меня на понт не бери!

— А вдруг это рак желудка?

Медь замолчал. Он сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом тонко дрожала.

— Врешь, — сказал он наконец.

Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Все так и есть. Ты сам за меня себе соврешь».

Она равнодушно улыбнулась. Медь насторожился.

— Как знаешь, — сказала Юрьевна. — Может, это просто запущенный дисбактериоз? Хотя можно было бы организовать проверку. Как считаешь? Если тебя что-то действительно беспокоит… можешь мне намекнуть, я пойму.

Медь молчал. Только его молчание теперь было другим. Юрьевна чувствовала запах страха — не перед ней, а перед тем, что сидит у Меди глубоко внутри, в кишках.

— А ты знаешь, что раковую опухоль представляют неправильно? — спросила она.

— Ч-что?

Медь растерянно огляделся.

— Это шаблон, — сказала Юрьевна. — Просто… Почему-то все думают, что раковые клетки — они черные. И опухоль черная. Возможно, это пошло от старых образов, еще из Средневековья. Черная чума, черная смерть, черная весть… А она белая…

В глазах зэка вдруг заметались искры паники. Юрьевна кивнула.

— Даже не так. Раковая опухоль не белая, а нежно-розовая. Понимаешь? Она выглядит как совершенно здоровая ткань. Но при этом убивает. Не знаю, как тебе, а для меня это был шок.

Медь сглотнул, жилка у глаза дернулась.

— Хватит уже, — сказал он хрипло. — Спрашивай, что хотела.

— Розовая, а? Как тебе такое?

— Я сказал, хватит!

Юрьевна кивнула сочувственно.

— Есть такие люди, Медь. Они как рак… Я вот что думаю. Ты не просто так отстал от этих двоих, — она помедлила, отметив мысленно, что Меднов чуть напрягся, невольно выдавая себя. — Ты сбежал от них. И правильно, ты же нормальный человек, верно? А не эти… не этот… Я думаю, было так. Ты дождался, когда «скорая» притормозит на повороте, открыл дверь и выпрыгнул. Ну, порезался, ну, побился. Ерунда. Зато живой. Это все я знаю, можешь не говорить. Но у меня вопрос, на который я никак не могу найти ответ. Зачем ты вообще в это влез? Зачем помог Реброву устроить побег?

Медь молчал. Но что-то в нем изменилось. «Сейчас, — подумала Юрьевна. — Сейчас я его дожму».

Медь облизнул губы, быстро-быстро, словно змея высунула язычок. Она отслеживала его реакции. Руки на столе чуть задрожали. Ага, принимает решение.

Медь поднял взгляд. Открыл рот, чтобы заговорить…

С громким скрежетом металла открылась дверь. «Да блять», — в сердцах подумала Юрьевна.

— Светлана Юрьевна… — сказали за спиной.

— Не сейчас, — произнесла она сквозь зубы. Юрьевна не оборачивалась, держа Медь взглядом.

— Медь?

«А он только собрался заговорить. Идиоты, везде одни идиоты».

— Ничего я не знаю, — сказал Медь. И закрылся. Юрьевна мысленно выматерилась — опять все придется начинать сначала. Она повернулась.