Назад в СССР: демон бокса 2 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 30

Надеялся — поймёт, правду военная цензура не пропустит, поэтому пародировал товарища Сухова из «Белого солнца пустыни».

В ноябре с группой афганцев из местной службы безопасности, аналог советского КГБ, сопровождал некую особо ценную посылку, прилетевшую из Москвы, небольшой такой сейф с кодовым замком. Снова почему-то вспомнились «Сирены Титана» и самое главное послание, перевозившееся инопланетным кораблём, содержавшее единственное слово «привет». Наш БТР-80 занял место в середине колонны, в теории самое безопасное. Я сидел на броне, ближе к корме, положив АКМ, завёрнутый в одеяло, на коленки, обозревая левую сторону, афганец рядом смотрел направо. За три с лишним месяца не то чтобы выучил пуштунский язык, но так — нахватался верхушек, вполне мог ходить с местными, не нуждаясь в переводчике.

Сильно задержались с выездом, лучше было бы обождать, но кто-то торопил. Когда до Кабульского шоссе оставались считанные километры, начало темнеть, что очень нехорошо. У духов попадались приборы ночного видения, да и при свете звёзд машины видны неплохо даже при выключенных фарах. Рассмотреть стрелков на окружающих трассу небольших горках получится, только когда те кроют огонь — по вспышкам из стволов.

— Ахмед! Вижу слева блики от стёклышек.

— Бинокли. А, шайтан… Всё в руках Аллаха, брат. Следят. Молись, чтоб не напали.

Наш конвой был совсем некрупным — всего десятка полтора машин, включая БТРы, танков — ни одного. Шли небыстро, дорога была грунтовая и очень разбитая. Заднице доставалось особенно, когда не одно-два колеса, а все восемь попадали в выбоины одновременно, броневик начинал прыгать как горный козёл, меня подбрасывало и так прикладывало о верхний бронелист, что не удивлюсь образованию на нём вмятин от моих полупопий. Внизу в десантном отделении — не лучше, если не удержался, голова в каске бьётся о потолок и прочие твёрдые конструкции, соперничая с языком колокола: бам-бам-бам. К тому же попадание из РПГ-7 по корпусу, а броня у БТРа только против автоматных пуль, с большой вероятностью выписывает похоронки всем, под той бронёй находящимся. Конечно, вопреки наставлениям люки открыты, чтоб ударная волна от взрыва вышла из заброневого пространства, причинив минимум ущерба… Но я точно не согласен находиться внутри коробочки, если будет прилёт.

Прошло минут десять или пятнадцать с того момента, как обнаружил блики. Напряжение чуть отпустило. Достал флягу с водой, отхлебнул, смывая песок с зубов. И тут началось.

Когда бабахнуло впереди, это головная машина набрела на мину, я как сидел, так и кинулся головой вперёд с брони как купальщик в речку, только каменистая почва там нефига не жидкая и не мягкая. Флягу потерял, не до неё, угодил в какую-то канаву, давшую призрачное укрытие, и выдернул АКМ из одеяла.

Сразу после взрыва полилась яростная стрельба с обеих сторон. С нашей тяжело грохотали башенные «владимировы», стрекотали автоматы и ручные пулемёты, с гор к автоматным очередям присоединялись одиночные хлопки, и это самое неприятное, кто-то сохранил и приволок древние английские винтовки «бур», тяжелые и неудобные, зато мощные и точные. В упор, говорят, пробивают борт БТР, сам, правда, не видел.

У наших тактика — палить в белый свет как в копеечку, просто заливая позиции партизан валом пуль, заставляя прижиматься, кого-то и подранят. АК-74 демонстрирует чудеса живучести, его не клинит после расстрела нескольких магазинов подряд, даже если взяты магазины от ручного пулемёта.

У меня же АКМ, он чуть тяжелее, пуля крупнее и дальность прямого выстрела меньше, но с моим опытом…

Поэтому бил прицельно короткими очередями, перекатывался, снова стрелял, прячась за валунами и ныряя в очередную выбоину от колёс. Хоть, по большому счёту, где-то сочувствовал афганцам, они пострадали от той войны многократно сильнее, чем советские, стопроцентно имели право защищать родную землю от иностранцев и иноверцев. Но сейчас, в горячке боя, насрать, кто по большому счёт прав или виноват в этой войне. Я на стороне парней из царандоя и службы безопасности, наши общие враги — на той гряде холмов, со всеми нюансами разберёмся позже… Если останется кому разбираться. Оттого наводил тщательно и радовался, когда после моей очереди по вспышкам выстрелов с той позиции больше никто по нам не пулял.

Мой бронетранспортёр уже горел метрах в тридцати-сорока. От пылающих машин низко стелился дым. Стрельба потихоньку стихала, первой прекратилась с нашей стороны.

Я вставил последний магазин, перевязанный с братиком синей изолентой. Шестьдесят патрон, пистолет Макарова, к нему шестнадцать патрон, две гранаты… Как-то мало против группы партизан, бесстрашно выбравшихся из укрытий и направившихся вниз.

Как легендарные герои Второй мировой, встать во весь рост и от пояса высадить рожок, когда подойдут шагов на тридцать, потом упасть, пронзённому пулями от уцелевших?

Не вариант. У меня скоро родится сын. Или дочь, ей охотно прощу, что она — не сын.

Стараясь не совершать резких движений, пополз к ближайшему бортовому «уралу», тоже горевшему. Тихо, аккуратно… Не кашлять! Дым от соляры и масла был такой густой, что, казалось, его можно мазать на хлеб.

Под картером двигателя, позади переднего моста, было вообще невыносимо. С коробки передач летели капли кипящей жидкости. Говорите, в Афганистане жарко? Так жарко, как под сожжённым «уралом», мне не было никогда.

Самое скверное, плавилась резина, система подкачки шин давно приказала долго жить, колёса сдувались, и машина оседала вниз. Я подсунул под картер редуктора какой-то булыжник и молился, чтоб грузовик элементарно не расплющил меня своей раскалённой от огня тушей. Выбраться из-под него больше не мог: по сторонам мелькали ноги моджахедов. Кто-то наклонится, встретится со мной глазами и скажет: привёт, гяур, вот ты и приплыл…

«Вышний» точно бы посоветовал: вылезай и сдавайся. Пуштунского минимума хватит для заявлений, что я против войны и всей душой за Ахмад Шаха Масуда, с детства мечтал стать исламистом, вместе с воинами Аллаха воевать против неверных, ни в кого из братьев-мусульман не стрелял и вообще прошу отпустить меня в США… Не считая чёрного от копоти «калаша» и порохового отпечатка на физиономии, его не смыть, тем более — без воды и фляги.

Когда стемнело до черноты, а душманы покинули уничтоженный конвой, я всё же вылез. Снял разгрузку, чтоб стать тоньше, разодрал униформу, рассадил кожу на спине и груди, что вообще не проблема. Вытащил автомат.

Ну а теперь?

Как вариант — ждать здесь. Наверняка пропавший конвой начнут искать при свете дня, прилетит вертушка, затем приедет пехота. Но нет гарантии, что при первых лучах рассвета сюда не придут партизаны посмотреть — а вдруг упустили ночью что-то ценное. До светла лучше смыться и спрятаться в горах.

Я прокрался к чадящему БТРу. Гарь от ГСМ перемешалась с тошнотворной вонью сгоревших тел. В корме застрял неразорвавшийся снаряд от РПГ-2, наверно, китайского образца, но остальные качественно сделали своё дело.

Внутри темно, как у негра в жо… в смысле — за пазухой, и до сих пор горячо. Ближе к пулемётной башенке наткнулся на чьи-то останки, очень маленького человека. Нет, нормального, от высокой температуры скукожился. А вот за ним нащупал переносной сейф.

Он весил килограмм десять, не меньше. Но для олимпийца-тяжеловеса, даже в разреженном воздухе гор и после стресса, ничего особенного, только ручку обмотал куском тряпки, чтоб не обжечься. С ним прятался до утра, больше всего страдая от потери фляги, уроненной в самом начале представления. Язык за считанные часы превратился в рашпиль, горло пересохло. Меня чуть не подстрелили, когда пришли спасатели, которым вообще-то уже никого кроме меня не осталось спасать.

Примечание автора к главе 10: в афганском эпизоде использованы мемуары Владимира Быкова «Под Баграмом», также служившего в органах МВД БССР в 1980-е годы; в отличие от меня ему пришлось повоевать в Афганистане, как и некоторым другим моим сослуживцам. Оттуда же взяты слова песни про Баграм.