Магическая практика. Пройти и (не) влюбиться (СИ) - Платунова Анна - Страница 9

Мастро Фаббри подошел к широкому, на полстены, окну, выходящему на запад. Такие окна в деревнях позволяли экономить на лучинах – свет долго не уходил из комнат.

– Я вам отсюда покажу, куда ступать. Скажите, что практиканты, что староста вас прислал. Вам, нобиле Фальконте, в тот дом. Фальконте, Фальконте… Знакомая фамилия.

Если староста и надеялся дождаться пояснений от Леона, он их не получил и вынужден был продолжить:

– Видите? На изгороди глиняные горшки торчат, а огороде как раз бабка Сала копается – она-то хозяйка и есть. А вам, мастра Ардженте, по соседству.

Чуть выше на холме, чудом уцепившись за его каменистый бок, расположился неказистый домишко, обнесенный покосившимся частоколом. Что? Почему мне жить в этом убожестве? Тропинка, извивавшаяся по склону, издалека казалась тонкой ниточкой.

– Мастра Морелли – девица и мужчин на постой не пускает, – пояснил староста.

– А бабка Сала пускает, – проворчала я под нос, хоть и не к лицу будущему боевому магу роптать на неудобства.

Над ухом раздался явственный смешок наглого везучего сноба.

– Колодец, где можно воды набрать, – продолжил экскурсию из окна мастро Фаббри.

Естественно, колодец находился в двух шагах от будущего дома Леона. Чему я удивляюсь?

Леон снова со значением хмыкнул. Мол, судьба выбирает достойных, малявка.

– Будьте здоровы! – сказала я ему.

– Что?

– Да вы ведь расчихались после дороги. Или что это был за писк?

Леон прочистил горло, почти зарычал, видно, хотел напомнить, что львы не пищат.

– Там, чуть в стороне, – староста потыкал пальцем куда-то за северную окраину деревушки, – спуск к реке. Но осторожнее: речки у нас бурные, ледяные. Купаться не советую.

Староста еще некоторое время, прищурившись, окидывал взором крошечную деревушку, теснившуюся между холмов. Размышлял, о чем еще стоит рассказать. Однако так ничего и не придумал.

– Если что понадобится – обращайтесь ко мне. Ступайте.

Мы с Леоном только и ждали позволения поскорее свалить. Я схватила саквояж, он подхватил свой багаж, мы спустились с крыльца и с огромным облегчением разошлись в разные стороны.

Однако задание, полученное от старосты, звучало странно: «Присмотритесь». И как я должна его выполнять? Ладно, первым делом надо заселиться, а там подумаю.

Габи

Мастра Морелли с простоватым обветренным лицом, возможно, и была девицей, но по возрасту годилась мне в матери. Даже Леон не настолько неразборчив в связях. Невинности хозяйки дома ничто не угрожало.

– Здесь будешь жить.

Хозяйка проводила меня в комнатку в конце коридора. Она оказалась тесной и узкой, с одним оконцем, выходящим на поросший бурьяном склон. На подоконнике скрючились мумифицированные мушиные трупики, на тумбочке валялся окаменевший огрызок яблока, под кроватью, потревоженные сквозняком, перекатывались комки пыли.

– Приберешься, да и располагайся себе. Ведро и тряпку в чулане возьми. Ну, кажись, все сказала.

Я хотела после дороги привести себя в порядок, умыться и переодеться, но, видать, не судьба. Пока воды натаскаю, пока отмою полы… Всю эту грязную работу можно переложить на плечи моего денщика, да ведь он, прежде чем пошевелить хоть пальцем, все нервы из меня вынет и на кулак намотает.

Я отыскала ведро и, делать нечего, побрела по каменистой тропинке вниз, к колодцу, мечтая о том, чтобы не сдохнуть на обратном пути.

Во дворе бабки Салы, мимо которого лежал путь, под чахлой яблонькой на скамейке вальяжно развалился Леон. В чистой рубашке с расстегнутым воротом, выставляя на всеобщее обозрение мускулистую шею и весьма привлекательные – так его разэтак! – ключицы.

Выглядел он довольным и сытым котом, пригревшимся на солнышке. Мало того – он держал в руках томик в кожаном переплете с золотым тиснением. Я узнала книгу из собрания сочинений поэта Бермилия, жившего в прошлом веке. Что? Леон припер на практику стихи? Серьезно?

Я распрямила плечи и прошла вдоль изгороди, громыхая жестяной ручкой. Проснется совесть в этом недоразумении мужеского полу? Не проснулась. Леон кинул ленивый взгляд поверх переплета и не сделал ни единого телодвижения мне навстречу.

Ладно! Я все запоминаю! А что не запоминаю – записываю! В отчет.

С колодезным воротом я совладала не с первого раза. Полное ведро оказалось неожиданно тяжелым, и я его упустила. Второй раз поднимала медленно, чувствуя, как натираются мозоли на ладонях.

Леон сидел на прежнем месте, лишь сдвинулся чуть дальше в тень. Наслаждался жизнью, точно приехал в родовое имение на каникулы.

Мама, светлая ей память, всегда говорила: «Стричь поросенка – больше визга, чем шерсти», а папа, который любил выражения поострее, добавлял: «Не трогай какаху – не воняет». Полностью согласна! Однако этот наглец меня допек.

– Иди сюда! – велела я, тяжело опустив ведро на землю.

Вода плеснула на сапоги, превратив подсохшую глину в размокшую глину.

– Уже соскучилась? – Леон одарил меня нахальной и, как он, вероятно, считал, неотразимой улыбкой.

Я проигнорировала вопрос и указала на ведро.

– Возьми и отнеси, – подумала и добавила: – Отнеси в дом мастры Морелли, в мою комнату.

А то знаем, плавали. Отнесет обратно к колодцу!

Леон хмыкнул, но послушался. Подхватил ведро и бодрым шагом замахал вверх по дороге. Я припустила следом, но, конечно, не догнала.

Леон дожидался меня, стоя посреди комнаты. Он оглядывался с брезгливым любопытством. Кивнул на мух:

– Хозяйка коллекционирует их, что ли?

Как бы заставить своего денщика сделать уборку в комнате? Прикажу: «Вымой пол», так он опрокинет ведро воды и скажет, что пол никогда прежде таким чистым не был. Можно попробовать повторить трюк, который я использовала за завтраком: подробно перечислить все действия. Удивительно даже, что Леон действительно подал мне еду, не пытаясь облить напитком или вывалить яичницу мне на подол.

– Возьми тряпку и макни ее в ведро, – приказала я.

Леон усмехнулся и сделал все в точности: взял тряпку и опустил ее в ведро.

– Вытащи и выжми.

Вытащил и выжал. Один раз.

Да я так замучаюсь каждое действие контролировать! Леон ясно дал понять, что устроил тихий бунт, когда следуют распоряжениям, ни на шаг от них не отступая.

– Мой пол, – устало велела я.

Леон шлепнул тряпку на пол и завозил ей на одном месте одной рукой. С мокрой тряпки текли струи воды, пыль вокруг превращалась в болото.

На глаза навернулись слезы, но я сжала кулаки и не позволила им пролиться.

– Иди. Свободен, – протолкнула я сквозь зубы.

Не видеть бы тебя больше никогда, скотина!

Леон бодренько поднялся и усвистел.

Час я отмывала комнатушку, мотаясь туда-сюда с ведром. Леон читал, зевал, потом пил компот, принесенный заботливой бабкой Салой, и закусывал ломтем хлеба.

В конце концов комната приняла жилой вид. Я худо-бедно нагрела воды боевым заклятием «огненные стрелы» – немножко прожгла пол, пока приноравливалась, но ерунда, всего-то в двух местах – и привела себя в порядок.

Я присела на табурет и выдохнула. Ноги гудели с непривычки, но я решила, что поход к колодцу и обратно можно считать тренировкой вместо занятий на полигоне.

«Вот теперь и отдохну!» – подумала я.

И тут табурет пошел.

Обычный с виду табурет. С резными ножками, с выцветшим голубым орнаментом. Наверное, раньше он был особой гордостью хозяйки дома, да и теперь еще выглядел крепким.

Я взвизгнула и отскочила в сторону. Почудилось, наверное. Голова закружилась, а показалось, что табурет зашевелился.

Я отошла к стене, с подозрением уставившись на своевольный предмет мебели. Нет, все нормально. Стоит.

В это мгновение табурет, изящно постукивая ножками, засеменил в мою сторону, будто новорожденный козленок.

– Мамочки! – завопила я.

Не успев опомниться, я швырнула в оживший табурет боевое заклинание и превратила его в груду щепок, разлетевшихся по всей комнате.