Когда она жаждет (ЛП) - Сэндс Габриэль - Страница 29

DVD-диски деформировались от жары, поэтому я выбрасываю их в мусорный пакет.

В ящике внизу я нахожу старую металлическую банку из-под печенья, наполненную рисунками — моими и Макстона — из детского сада.

Боже, было бы очень неприятно, если бы их уничтожили.

Я долго перебираю их и становлюсь немного сентиментальной. Я помню, как рисовала некоторые из них. Ни Макстон, ни я не обладали никакими художественными навыками, но мама всегда делала так, будто мы приносили домой шедевры Пикассо.

Вот семейный портрет. Конечно же, фигурки из палочек. На моем — только я, Макстон и мама, но на версии Макстона, сделанной двумя годами раньше, есть и наш отец. Он очерчен суровым черным цветом. Макстон даже нарисовал жилет на фигурке.

Папа всегда носил этот жилет. Он им гордился. Большая центральная нашивка на спине означала, что он был полноправным членом "Железных хищников", а нашивка "Правоохранитель" — что он занимал высокий пост в клубе.

В животе заклокотала злость. Он заботился об этой гребаной жилетке больше, чем о своих собственных детях.

В нижнем ящике телевизора я нахожу рамку с его фотографией. Это единственная фотография, которую я сохранила после того, как выбросила фотоальбом, который мама держала у своей кровати с их совместными фотографиями до рождения Макстона.

Мне не нравились эти фотографии. Мне не нравилось видеть ее улыбающейся рядом с ним. Мне казалось, что ее обманывают. Должно быть, она не знала о его истинной природе, когда забеременела Макстоном. И после этого, хотя мой отец никогда не хотел иметь семью — и уж тем более не хотел обязательств, которые с ней связаны, — он не хотел отпускать маму. Он навещал ее раз в несколько недель, и этого было достаточно, чтобы она не теряла ни капли внимания, которое он ей оказывал.

По крайней мере, Бретт не был моим отцом. Да, он обманщик и лжец, но он не чертов преступник.

Я кладу фотографию отца обратно в коробку и возвращаюсь к работе. Я уже почти закончила работу, когда услышал звук, которого ждала весь день.

Глубокий, горловой рев мотоцикла.

Рычание двигателя усиливается по мере приближения, а затем переходит в ровный гул, пока мотоциклист стоит на обочине. Я вытираю испачканные руки о старое полотенце и изо всех сил стараюсь не выдать своих нервов, пока иду к выходу.

Я знала, что он появится. Я подготовилась.

Дядя Лайл, одетый в черную кожаную куртку, глушит двигатель, и внезапная тишина кажется почти ошеломляющей. С ним мужчина — Стилли, еще один старый друг моего отца.

Они разбирают свои мотоциклы.

Дядя Лайл не произносит ни слова, пока идет к нам. На его обветренном лице застыло нечитаемое выражение, от которого у меня по позвоночнику пробегают мурашки.

— Девочка Блейки.

Я улыбаюсь ему вынужденно. — Все в порядке?

Его глаза темнеют, прежде чем он бросает взгляд через плечо на своего друга. — Ты слышал это? Все в порядке? Как будто я какой-то гребаный незнакомец.

Стилли хихикает, а мои ладони покрываются испариной. Никогда не знаю, что его может вывести из себя.

— Ты давно не заходил. Я подумала, может, что-то случилось.

— Не прикидывайся дурочкой. Мы оба знаем, что это не так. И мне не нужен повод, чтобы зайти и проверить тебя, не так ли?

— Конечно, нет.

Мой тон примирительный. Я скажу все, что нужно, если это заставит их уйти до того, как Роуэн вернется домой.

Он проводит пальцами по своим серебристым волосам и окидывает взглядом мое тело. — Иди сюда. Обними своего крестного.

Меня тошнит, когда я заставляю себя шагнуть в его распростертые объятия. Несколько долгих мгновений он держит меня близко и крепко, его руки скользят по моей спине и опускаются слишком низко. Мои ноздри наполняются отвратительным запахом сигарет и бензина. Позади него ухмыляется Стилли.

— Я должен был прийти раньше. — Его голос звучит низко над моим ухом. — Я не видел тебя с похорон. Думал, ты будешь держаться подальше от неприятностей, но, похоже, я ошибался.

Какие бы неприятности, по его мнению, у меня ни были, это ничто по сравнению с теми, которые, без сомнения, вызовет его появление. Такие люди, как он и мой отец, не приносят ничего хорошего.

Я надеялась, что, если я тихо покину Даркуотер-Холлоу, он забудет обо мне.

— Что случилось с домом? — спросил он, наконец отпустив меня.

— Там был пожар.

— Где же ты тогда остановилась?

— У моего соседа.

— У твоего соседа? Тот парень, с которым я видел тебя прошлой ночью?

— Да.

— Ха. — Он проводит ладонью по подбородку. — Слышал, что ты с парнем рассталась. Так что это было вчера вечером? Ты была на свидании?

Что мне ответить? Ложь только отсрочит неизбежное. Весь город должен поверить, что у нас с Роуэн серьезные отношения, а значит, дядя Лайл скоро узнает об этом.

— Да. Мы с Роуэн встречаемся.

Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз.

— Я ходил в "Frostbite" той ночью. Тебя там не было, но был Бретт. Когда мы разговаривали, он был уверен, что у вас все наладится.

Черт возьми.

Я обхватываю себя руками. — Я не знаю, почему он так думает. Все кончено.

— Ты должна дать мальчику мэра еще один шанс. Или он недостаточно хорош для тебя?

Попросил ли Бретт дядю Лайла поговорить со мной об этом?

Он бы не стал этого делать. Не стал бы. Он знает, что я терпеть не могу дядю Лайла.

Но они всегда были слишком дружны, на мой вкус.

На лице дяди Лайла расплывается хитрая ухмылка.

— Хорошо держаться поближе к людям, обладающим властью, девочка Блейки. Ты же не хочешь попасть к ним в черный список.

Мои мысли разбегаются. Если Бретт попросил того полицейского остановить Роуэна, почему я так уверена, что он не прибегнет к помощи моего крестного?

У меня заурчало в животе. Это гребаный кошмар.

— Я хочу пить, — говорит Стилли.

Я перевожу взгляд на него. Он вскидывает бровь, словно ожидая, что я что-то предприму.

Папа тоже был таким: выкрикивал свои потребности и ждал, что мама позаботится о них с улыбкой на лице.

— В холодильнике есть лимонад. Хочешь?

Он кивает. Когда я вхожу в дом Роуэна, я слышу, как он говорит — Задница у этой девушки. Прямо восьмое чудо света.

Отвратительно. Наверное, он думает, что я его не слышу.

— Осторожно, — говорит дядя Лайл. — Единственный человек, который может комментировать ее задницу, — это я.

Желчь поднимается у меня в горле, когда в голове вспыхивает воспоминание.

Тихий разговор на кухне. Слова, которые я подслушала.

— Я позабочусь о ней, Валери. Сначала она сможет закончить школу. Этой девочке не нужно будет бороться с таким мужчиной, как я, рядом с ней.

Мне было пятнадцать. Я сидела на лестнице и слушала.

Я не думала, что мама будет защищать меня так яростно, как она это делала. Я любила ее, но в подростковом возрасте и в дальнейшем мне хотелось, чтобы она была другой. Хотелось, чтобы она заступилась за нас с Макстоном. Хотела, чтобы она сказала нашему отцу-неудачнику, чтобы он больше не появлялся. Но когда дело доходило до дяди Лайла, она срывалась. Звук, с которым она ударила его по щеке, отчетливо прозвучал в воздухе.

Затем раздался другой звук. Жесткий и тупой.

Когда он ушел, я спустилась на кухню. Мама вытирала бумажным полотенцем кровоточащую губу.

Я заперла воспоминания, налила два стакана лимонада и вынесла их на улицу.

Уродливый шрам прямо под адамовым яблоком дяди Лайла покачивается, когда он пьет. Ему, должно быть, уже под пятьдесят, как и моему отцу, если бы он был жив.

Вместо этого он был убит в тридцать шесть лет членом конкурирующей банды. Мне было двенадцать. Макстону — четырнадцать. Мама так и не смогла оправиться от этой потери. Я до сих пор думаю, что рак начался из-за этого.

Они протягивают мне свои пустые стаканы.

Мы закончили. Что еще осталось сказать?