Самый лучший комсомолец. Том 7 - Смолин Павел - Страница 3

Отложив рентген, он заполнил бланк «направления» и вручил сидящей на кушетке рядом со мной маме:

– Кабинет номер шесть.

Хорошо, что я озаботился импортом сюда и в Хрущевск лангет – гипс неудобный: с ним ни помыться, ни почесаться, он натирает и, чего уж греха таить, пованивает.

Кататься на лыжах было весело вплоть до того леденящего душу момента, когда я, не совладав с гормонами, засмотрелся на Танину подругу Любу – больно уж красивая – и на полном ходу влетел в дерево.

Покинув кабинет, мы вышли в коридор, запустив следующего пострадавшего от зимних забав школьника с мамой, и родительница проинформировала Виталину:

– Легко отделался, трещина в безымянном пальце, – вздохнула и задала мне классический мамин вопрос. – И как тебя угораздило?

– Занятия зимними видами спорта требуют внимания и соблюдения техники безопасности, – ответил я.

– Ну и что с ним делать? – хихикнула мама.

– Холить и лелеять, – ответила Вилочка.

Вот мне знак свыше – когда такая красота рядом почти 24/7, засматриваться на других грешно. Немного посидев в очереди – я что, особенный, чтобы вперед травмированных сверстников лезть? – мы с мамой зашли в шестой кабинет, где обменяли талончик на лангету и отправились домой.

– Теперь на гитаре фиг поиграешь, – вздохнул я.

– Найдется кому поиграть, – фыркнула мама и внезапно крепко меня обняла, нежно прошептав. – Хоть в больницу с тобой сходила как нормальная мать.

– Самая лучшая мать! – поправил ее я.

Родительница помогла мне застегнуть пальто, и мы на семейном «Москвиче» поехали домой, усадив Виталину за руль – мама села рядом со мной сзади, чтобы обнимать больного сыночка.

Наша баня пускала дым в вечерние небеса, и объяснение этому дал нашедшийся дома, успевший переодеться в рубаху, брюки и шерстяные носки дед Паша:

– Семен Кузьмич париться придет. Тебе с этим можно? – кивнул на руку.

– У ребенка перелом, а тебя только работа волнует, – надулась на него мама.

– И совершенно правильно! – заступился я за старшего Судоплатова. – Я ж не барышня кисейная, а комсомолец!

– Во-о-от! – обрадовался дед Паша моей силе духа и хлопнул меня по плечу. – И не ребенок он давно, Наташ, а мужик, который такого повидать успел, сколько не всякий наш оперативник за службу видит.

– Это еще хуже, – фыркнула мама, громко чмокнула меня в макушку, и в компании Виталины ушла в сторону детской – воспитывать тех детей, что еще можно спасти.

– Идем, – зашагал дед в гостиную.

С дедушкой поговорить я всегда рад, поэтому охотно пошел следом. Усевшись в кресло у камина – сейчас не горит, он же для понта и атмосферы, а тепло с лихвой обеспечивает батарея – дед достал из тумбочки деревянный футляр, из него – трубку и кисет…

– Ты ж не куришь, – удивился я, занимая соседнее кресло.

– А трубку и не курят, – ответил он, набивая чашу табаком. – Так, дым во рту погонять.

– Под Сталина косишь, – догадался я.

– А почему не под Шерлока Холмса? – спросил он.

– Потому что он англичанин, а ты – русский, – пожал я плечами.

– Иосиф Виссарионович был грузином, – напомнил он.

– «Я – не грузин, я – русский грузинского происхождения», – процитировал я.

– Сученок, – ласково приложил меня Судоплатов и признался. – За то и люблю.

– Приятно, – улыбнулся я и попросил. – Расскажи про конфеты.

– Да что рассказывать, – выпустив дым в потолок, пожал он плечами. – Карьера украинского националиста у меня заканчивалась, в Москву вернулся, Самому лично доложил, – лицо деда разгладилось, взгляд устремился в глубины памяти. – Решили, значит, раскол в стан врага внести, они до власти жадные, и после смерти Коновальца начали бы грызню за его должность. Так потом и получилось. Коновалец меня в лицо знал, я же не «засвеченным» в Москву уезжал, под прикрытием – радистом на флот, мол, устроился, буду им секреты сливать. План придумали с конфетами. Там знаешь какой механизм активации был?

– Не-а, – покачал я головой.

– Химия, – многозначительно поведал он. – Через полчаса после приведения коробки в горизонтальное положение должна была сработать. Пёр я эту коробку чуть ли не с транспортиром, чтобы вертикаль не нарушить, – хохотнул он. – И не за себя переживал, а за дело – в кармане «Вальтер» для себя лежал, мне живым один черт попадаться нельзя было. В ресторан зашел, улыбка – до ушей! – изобразил приветливую рожу. – К Коновальцу подсел, уже и не помню про что разговаривал – конфеты-то на стол положил, горизонтально – таймер запустил, получается. «Це вам подарунок з Києва» – «Дякую, друже», – хохотнул.

– А он конфеты не проверял? – спросил я.

– А там две коробки было, – ухмыльнулся дед. – Одну сам открыл и ему сунул – угощайся, мол, – хохотнул. – А та, что с тротилом – как бы на потом. Очень эта гнида сладкое любила.

– А дальше? – спросил я.

– А дальше ушел, мне же «на корабль» торопиться надо было, – продолжил Судоплатов. – Там магазин одежды рядом был – купил плащ и шляпу, переоделся. Из магазина вышел и слышу «бах!», – попыхтел трубкой. – Ровно полчаса прошло.

– Хорошая химия, – одобрил я.

– Хорошая, – согласился он и выдал стариковскую классику. – Не те времена настали, сейчас так работать нельзя.

– Ой ли? – хмыкнул я.

– Ой ли! – передразнил он и признал. – Новый, – указал в потолок. – Пространства для маневра побольше оставляет, но все равно просит, так сказать, поделикатнее вопросы решать. И это правильно, – поддержал генеральную линию Партии в Андроповском лице. – На то она и разведка, чтобы ее не видно и не слышно было. Такие две операции нам зарубил, – горько вздохнул. – Но там очень громко получилось бы, и риск большой, – ухмыльнулся. – С Моссадом данными поделились, пусть разбираются – на Западе евреев шибко любят, всё спишут.

– Нацисты беглые? – догадался я.

– В Канаде сидят, суки, – оскалился Судоплатов. – Дон там у них новый – «с Канады выдачи нет». Сейчас самое время – хозяин занят, на границе хаос – бегут белые граждане на Север, там негров буйных нету. Жаль, конечно, что своими руками удавить не получится – коллеги там мои из ОУН, приятно было бы старые деньки вспомнить, но главное – результат. А тех, что в Аргентине осели, мы теперь и сами достанем – с Чили там граница большая, а на каждую горную тропку пограничный пост не воткнешь.

Много в инфобомбе имен и адресов нацистских было, еще на много лет хватит.

– А раньше, получается, руки связаны были? – спросил я.

– А раньше курс на мирное сосуществование двух систем стараниями покойного Никитки держали, – скривился он. – А он знаешь как работает? Они нам – провокации и подсрачники, а мы – в ООН протестуем.

– И не поспоришь, – вздохнул я.

– Лень это все и трусость, – приложил Хрущева с Брежневым дед Паша. – Нежелание упреждающие удары наносить. Хорошо, что Юра Макиавелли любит, цитирует обильно. Например – «Войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить к выгоде вашего противника». Для Холодной войны тоже применимо, это Брежнев дипломатические сигналы слал, а при этом – вон, чуть больше года аккуратных толчков, и враг посыпался.

– «Умы бывают трех видов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий – сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может», – процитировал Макиавелли и я.

– Скромный какой! – гоготнул дед Паша, правильно определив меня в первую категорию, а Андропова – во вторую.

– Может просто совпадение, – развел я руками. – Я с первой встречи деду Юре талдычу, что договариваться бесполезно – только давить и шатать. Там же капиталисты, у них капиталы и дети, которые эти капиталы и власть унаследовать должны. Ну какая война на взаимное уничтожение в таких условиях? Вот в Европе, в условной Англии, заборчик какой-нибудь стоит, ему – шесть веков. И никому и в голову не придет его на камни разобрать – не потому что памятник, а потому что чья-то собственность, которая там свята. А у нас в войну ДнепроГЭС взорвали при отступлении и кучу всего остального – чтобы врагу не досталось. Совсем другое отношение к материальным благам – немцы бы хер взрывать стали, пожадничали бы. Передергиваю, конечно – всякое бывало – но пример вполне репрезентативный. Дед, конечно, тоже кнопку первым жать не будет, но, если прижмет – рука не дрогнет.