Моя единственная - Коваль Лина - Страница 9

Планка любви была, пожалуй, самой высокой. Значимой. Оттого, казалось, недосягаемой.

Дети, растущие в счастливых семьях вроде моей, всегда зависимы. Хочется так же. Такого же чувства, такой же близости. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше. Хотя больше? Почему бы и нет.

Когда впервые увидел будущую жену, ничего не екнуло. Это показалось странным. Так быть точно не должно. Отец в красках описывал чувство, которое испытал, увидев маму из школьного окна.

Вспышка, жизнь остановилась, разрыв аорты…

У меня такое тоже было, поэтому плавному течению в отношениях с Валеевой не придал должного значения. А она всегда была рядом. Открытая, живая, красивая до хрена. Слишком красивая для меня. И слишком нежная королева. Одинокая, но не убитая этим разрушающим чувством.

Я порывистый, нервный, часто загоняющийся. Она, как талая вода, сглаживала. Заставляла чувствовать себя нужным. Осознание, что любовь бывает разной, прибило уже потом. Когда один остался.

Так бывает. Чего уж теперь?..

Под мерное чавканье дудля, перемешанное с треском сухого корма, набираю Янковского. Таисии Соболевой, в девичестве Валеевой не звоню. Одинокие гудки в трубке слышать больше не намерен. Больше никогда. Ничто и никогда не заставят слушать эти дурацкие завывания динамика.

– Приветствую. Где забрать твоего дизайнера? – без долгих вступлений интересуюсь.

– Привет, Иван, – озадаченно отвечает Максим. – Я не в курсе. Думал, вы там сами как-то договоритесь. Сейчас уточню.

– Уточни.

Хватаю вилку со стола и с остервенением режу подгоревшую яичницу, гипнотизируя при этом экран телефона. Как невротик.

Сказать, что я охренел, когда увидел их вместе с Янковским – ничего не сказать. И думать забыл про этого московского мажора, который ошивался рядом с ней в Турции. А она, стало быть, не забыла? Обидно. Но переживу.

Все переживу. Уверен.

– Да, – раздраженно отвечаю на входящий звонок.

– Ты там с утра на фоксе, мой мавр? – сонно интересуется Мирон. – Давненько тебя таким бодреньким не слыхивал.

– Говори, – пропускаю мимо ушей очередные подколы.

Громов шут гороховый. Но это часто спасает наш рабочий, не всегда удачный союз.

– У нас малая заболела. Ушки бо-бо.

– Сочувствую.

– Возьму день на подмогу. Подхватишь?

– Пока в городе, без проблем.

– Надо менять бригаду на Сулимова. Не нравится мне их подход. Тяп-ляп все. Материалы жалеют, потом комиссии будем пятки целовать.

– Значит, поменяем, – соглашаюсь, отпихивая благодарного за завтрак Полкана, но он все равно успевает слюнявой мордой изгадить единственные чистые в доме брюки. – Твою мать, – вздыхаю, рассматривая уродливое пятно, больше похожее на кляксу. Ну не в трико же ехать на встречу с московским дизайнером?

– Че там у тебя? – без интереса спрашивает Мирон.

– Ни че. Все как обычно. С Сулимова я порешаю, возьму ребят из области. Помнишь, в прошлом месяце просились? – Хочу попрощаться, но вспоминаю про долгожданную гостью в городе. Внутри вспышками огонь разливается. Не верю, что приехала. – У вас что нового?

– Дочка наша заболела. Ты меня не слушаешь? Тоже ушки бо-бо? – усмехается Громов.

– Это понял. А вообще?

– Но-во-го, – тянет он и обращается, по всей видимости, к жене. – Че у нас нового, Мия? Соболев тут интересуется.

– Машинка стиральная сломалась, – отвечает она тоже озадаченно и сонно.

– Ясно все с вами, голубки, – качаю головой. – Лечите ушки, – взглянув на экран, серьезно выговариваю: – У меня вторая линия.

Подскочив со стула, хватаю сигарету и отхожу к окну. Нетерпение в крови множится. Бурлит. Это странно, потому что кроме напускного равнодушия там давно ничего не мелькало.

– Слушаю.

– Таисия сказала, что до объекта доберется сама, – сухо сообщает Янковский.

– Он на отшибе, – предупреждаю, выпуская изо рта облако дыма в солнечный город.

Кто вообще додумался строить школу на окраине? Конечно, район строящийся и в ближайшие годы будет похож на многоэтажный вип-муравейник, но сейчас-то выглядит как заброшенная промзона?

– Думаю, Тая, конечно, в курсе, – с издевкой выдает Янковский.

– Надеюсь, ты выделил для своей протеже деньги на такси? Москвичи обычно скупы до жути.

– Только когда дело не касается личных интересов…

Скотина модная. Все мозги в своих пиджаках на три размера больше проносил. Сразу видно.

Пропущенные от Алисы пропускаю.

Московские девицы, как и хлопцы, приставучие и с завышенной, не всегда оправданной самооценкой. Все время думают, что вокруг их желаний мир крутится. Когда сталкиваются с обратным, начинается такой цирк, что в пору попкорном и колой запасаться. Поэтому приходится держать руку на пульсе. Чуть зазеваешься, а ты уже на поводке. Со стразами, конечно. Столица же.

Забив на высохшее пятно на брюках, прихватываю стопку с документами. Прощаюсь с Полканычем, натягиваю пальто и, мухой слетев с лесенок, прогреваю охлажденный осенним туманом движок «Рэнжа».

Потом, нервничая и откашливаясь, еду на объект.

Когда на безлюдной дороге вижу светлую макушку, черное пальто и белые длинные сапоги, даже не удивляюсь, блин. Щурюсь от солнца и перекрываю путь сотруднице «Формулы строительства».

Мы народ гостеприимный. Ни какие-то там москвичи, которые командировочные зажимают. Пора бы показать.

– Ты сдурела? – первое, что вырывается, когда спрыгиваю с подножки.

На светлом, красивом лице искренне недоумение. У меня внутри стоп-кран. Быть невежливым и нахрапистым не планировал.

– Привет, Вань, – произносит она холодно. – Ты меня с кем-то перепутал? – озирается картинно. Хотя уверен, все поняла.

Но порыва моего не оценила.

– Почему не позвонила, – спрашиваю, открывая переднюю дверь. – Садись.

– Я почти дошла, – Тая оторопело смотрит на часы на тонком кожаном ремешке и поглядывает на меня все так же отстраненно. – Встреча в девять. Я успею.

Злость накатывает моментально. Столько, что сразу и не унести. Сама ведь ушла. Ничего не сказала. Как от маньяка сбежала, будто бил ее или абьюзил. Не знаю, что думали все вокруг и о чем шептались, но такие сплетни тоже слышал.

Я абьюзер? Да я пылинки с нее сдувал, боялся планку хоть на деление опустить. Идиот.

– Садись, – повторяю, делая шаг вперед.

Сержусь на себя, думая о том, что ни хера она не «раскоровела». Немного только округлилась, конкурсы же закончились. Интересно, почему? Причина должна быть весомой.

Соболева смотрит в сторону, словно просчитывая риски извозиться в грязи на обочине, а потом стискивает кулаки и, сняв тяжелую сумку с плеча, садится в машину.

Награждает меня испепеляющим ненавистью взглядом. Но молчит. Наверное, снова плохо про меня думает. Но я привыкший.

Захлопнув дверь, не сдерживаюсь. Закуриваю, конечно, и в пять затяжек приканчиваю вторую за утро сигарету.

Надо заехать закупиться. На нее не напасешься.

Заметив движение на переднем сидении, пытаюсь хоть немного сдержать в груди невыносимые флешбэки из прошлого. Все эмоции, умело спрятанные в черном чемоданчике, словно строительный мусор в груди множатся. Хочется сгрести его веником и отдать…

На, держи, жестокая сучка! Это все тебе. Радуйся.

Выкинув окурок, залетаю в тачку. Сразу открываю окна, чтобы выветрился аромат сладковатых духов. Кидаю взгляд на сжавшиеся друг в друга коленки. Тая быстро прикрывает их сумкой.

– У нас тут не Москва, – грубовато произношу, выезжая на дорогу. – Твои белые сапоги вмиг замараются.

В салоне, несмотря на свежий воздух, искрит.

Она смотрит на меня как на пустое место, мигом вычисляет изъян и сквозь зубы проговаривает:

– По крайней мере, твои грязные брюки на их фоне не будут смотреться так нелепо.

– Странно.

– Что? – Тая рявкает чуть громче, чем следовало бы.

Раздражена и очень опасна.

– У тебя вроде сапоги белые, а не пальто, чтоб ты меня жизни учила? – Удивленно приподнимаю брови и снова зависаю на идеальном лице.