Вадбольский (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 28

Оказалось, что такое пятно что-то вроде двери, через которую попадаешь совсем в другое место. Церковь тут же заявила насчёт преисподней и призвала прихожан держаться подальше от скверных мест, а сама устроила несколько крестных ходов с хоругвями, иконами и молебнами, призывая Господа защитить Землю Святорусскую от раскрывающихся дверей в ад, где Сатана и грешники кто в котлах, кто на вилах, а кто и вовсе в самом низу, где прикован сам страшный Люцифер…

Любителей приключений увещевания священнослужителей не остановили, всё больше народа отправлялось в эти пятна. Самые удачливые приносили то странного убитого зверька, каких нет на свете, то охапку диковинных цветов, их тут выкупали за бешеные деньги.

Академия Наук заинтересовалась, отправила одну за другой три экспедиции. Первая вернулась с триумфом, собрав огромное количество странной флоры, что не встречается на Земле, набрали два десятка дивных животных и загрузили изучением образцов половину сотрудников Академии.

Не повезло со второй, ей попались агрессивные животные, трое научных работников были ранены. Правда, принесли редкие образцы пород, в двух обнаружили крупицы необычных минералов, на Земле таких нет, и тогда послали третью экспедицию, более многочисленную и лучше оснащённую.

Из третьей никто не вернулся. Ждали неделю, потом послали поисково-спасательных отряд из военных. Те обнаружили только две металлические пряжки от ремней, а от людей лишь следы на песке, но там же заметили и отпечатки лап огромных животных.

Группа поспешно вернулась с донесением. В Академии Наук объявили траур, погибли несколько видных ученых, в прессе долго и гневно писали, что если не удается счистить с земли эти пятна, но надо их огородить или засыпать землей.

Когда он на минутку умолк, за него закончил Эдгар:

— С тех пор в эти пятна, стали ходить только самые отчаянные, кому жизнь не дорога. Там всё опасно: звери, птицы, насекомые, даже трава может так ужалить, не успеешь доползти до выхода.

— Пятна, — повторил я, — а почему зовут Щелями?

Эдгар вскинул бровь, а Толбухин гадко ухмыльнулся и пояснил:

— Церковь именует Вратами Ада и запрещает туда соваться, но Академия Наук назвала щелями в нечто иное. Так, дескать, точнее, хотя с церковью пришлось пободаться, пришлось…

— Если называть не Вратами Ада, а Щелями, не сочтут за безбожника?

Толбухин так широко заулыбался, что рот растянулся, как у резиновой лягушки.

— Могут. Но в России церковь не так сильна, как в Европе. У нас тут священников зовут попами, ха-ха!

— Тогда пусть лучше Щель, — сказал я. — Щель в другой мир! Звучит? Хотя, конечно, для дворянина обидно куда-то в щель, а не через широко распахнутые врата да чтоб ещё по красной дорожке из бархата…

Он отмахнулся с полным пренебрежением сильно и уверенного в своих силах удалого бойца.

— Да по-всякому зовут. Мне вот больше нравится «Разломы» или «Пробои», это как дыры в ад!

Утром по коридору кто-то пронесся, как кавалерийский конь, стуча не просто копытами, а подковами, звонко и неожиданно прозвучал чистой медью колокольчик.

Равенсвуд, как и не спал, сказал нейтрально:

— Звонок на занятия. Опаздывать чревато.

Толбухин подхватился с кровати.

— Поторопимся!

Мы быстрым шагом вышли, Равенсвуд педантично запер дверь на ключ.

Мы пересекли площадь, вошли в учебный корпус, и поднялись по широкой лестнице.

Переступая порог распахнутых дверей аудитории, ожидал увидеть нечто вроде класса, но попал чуть ли не в церковный храм Ватиканского собора, настолько вознесены ввысь витражные окна, вместо потолка стены сходятся в одну точку, но, счастью, там нет картин толстых мадонн с летающими вокруг них раскормленными младенцами с явными признаками диатеза.

Сама аудитория круче, чем в Большом театре, сиденья так же рядами поднимаются ряд за рядом выше и выше, кафедра в самом низу, зато оттуда видно как облупленного каждого курсанта.

Молодые парни, хмуро бросая взгляды по сторонам, торопливо занимают места. Садятся уже группками, когда только и успели скучковаться, но мир таков, в стаи нужно сбиваться побыстрее, одиночек сожрут.

Я быстренько оглядел аудиторию, а там все повернули головы и уставились на меня. Я запоздало понял, что первый раунд, когда все составляют первое впечатление друг о друге, кстати, самое устойчивое, я позорно проиграл.

Все одеты чинно и благородно, то есть, одинаковые, как овцы в стаде, а я не позаботился насчёт одежды, не послал в гостиницу за формой курсанта, счел, что и этот костюм из магазина готового платья вполне, главное же человек?.. Ни хрена, встречают по одежке, и сейчас вот первая встреча и первый смотр.

И за мной надолго, если не навсегда, закрепится кличка… какая? Скоро узнаем. Ведь в этом костюме мне предстоит посещать занятия до конца недели…

Я привычно потащился в задние ряды. Для фрондеров, в рядах которых я с детского сада, там самые престижные места. Со мной ещё двое таких же обшарпанных и резко выбивающихся из общего стада, а остальные явно стремятся занять места поближе к кафедре.

Толбухин и Равенсвуд потерялись в толчее, так что в задний ряд я пробрался один. Лучшие места, по мнению большинства, захватила группка парней, где выделяется рослый и крепкого сложения курсант с грубыми чертами лица, тяжелой нижней челюстью и вообще угрюмым обликом. Справа и слева ребята более хлипкие, и, самое противное, издали заметна в их лицах и позах некая угодливость к их вожаку.

В числе последних в аудиторию зашел вальяжно и как бы по-хозяйски, кто бы подумал, княжич Демидов. Сердце мое дрогнуло и опустилось, только этого мне и недоставало до полного и безмятежного счастья…

Он мазнул взглядом по аудитории, я видел как выхватил взглядом меня, на лице сразу проступила некая кровожадность, но манеры есть манеры, дружелюбно улыбнулся всем, сказал приятным во всех отношениях голосом:

— Приветствую!

И вскинул кулак в дружеском жесте. Несколько человек откликнулись, он сел во втором ряду, разок оглянулся, я видел на его лице неудовольствие, место у него престижнее, но я вижу его, а он меня нет, а для наших отношений это с его стороны упущение.

Аудитория постепенно заполнялась, я уж было подумал насчёт опоздавших, им придется стоять под стенами, но наконец появился препод, хотя нет, это сам директор Зильбергауз.

Он поднялся к кафедре, навис над нею, как скала над кротовой горкой, оглядел всех внимательно из-под нависших удивительно чёрных при его седой бороде бровей и такого же цвета шевелюре.

— Приветствую вас, — сказал он таким громким голосом, словно мы стоим перед ним на плацу, — курсанты!.. Да, с этого дня вы курсанты, раз сумели пройти экзамен на вступление. Сегодня вас распределят по факультетам… или уже распределили?.. Так что это редкий случай, когда все собраны вместе: воины, маги, лекари, инженеры. Это потому, что существуют общие правила, которым вы обязаны подчиняться. Это касается как учебы, так и вообще пребывания в стенах Лицея. Там, в прочем диком мире, вы вольны хоть головами биться о стены, но здесь должны соблюдать строгие правила…

Я втихую оглядывал аудиторию, здесь только первокурсники, как их много, но уже сейчас могу примерно определить, кто с факультета военного мастерства, кто маги, а кто лекари.

Больше всего тех, кто стремится выстроить военную карьеру, что хорошо и правильно: войны идут постоянно, по служебным ступенькам легко продвинуться не только благодаря подвигам, но и по гибели офицеров, стоящих выше.

Кроме того, военных лучше отправлять охранять рубежи, пусть там буйствуют и дерутся с врагом, а если нет врага, друг с другом.

Директор говорил долго и с некоторым раздражением, я с сочувствием подумал, как же противно каждый раз повторять прописные истины, к тому же большинство не слушают, а втихую присматриваются друг к другу и оценивают обстановку.