Вадбольский (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 17

Он отправился в сторону вагон-ресторана, я сказала Ивану успокаивающе:

— Сейчас принесут. Всё в порядке.

Он посмотрел на меня с подозрением.

— А что, так можно было сразу?

— Да как-то забыл, — признался я.

Он посмотрел с подозрением, но не стал спрашивать, где я пропадал. Через четверть часа в дверь деликатно постучали, Иван поспешно отворил, двое официантов внесли толстые плетеные корзины, мощно пахнуло свежеподжаренным нежнейшим мясом.

На нашем столе появилась толстая, как кабан, коричневая тушка откормленного гуся с задранными культяпками лапок и распоротым брюхом, откуда выглядывают коричневые комочки мелких птичек, на блюдах ломти прожаренной оленины, телятины, вепрятины, отдельно собраны блестящие от жира бараньи ребрышки, лопну, но всё обглодаю, а ещё и филе из красной рыбы разных пород.

Иван охнул:

— Ваше благородие…

— Теперь и ты благородие, — успокоил я. — Садись, ешь.

Он пробормотал:

— Но так нельзя. Слуги всегда отдельно.

— Ты сейчас не слуга, — пояснил я, — а боевой соратник в дивном приключении. Ешь, нам нужны силы для преодоления и преодолевания.

Ночами над паровозом столб багровых искр, что красиво загибается, как огненный хвост и стелется над тремя первыми вагонами. Днём искры тоже видно, хотя не так ярко, зато чёрный шлейф дыма накрывает вагонов пять, не меньше, а если сидеть на ступеньках, высунувшись из вагона, то можно ощутить на зубах хруст угольных крошек.

Одна тревожная мысль беспокоила, я вздохнул, поднялся. Иван вскочил, заметив как я помрачнел.

— Барин?

Я вздохнул, сказал Ивану:

— Оставайся в купе. Никуда пока не уходи.

Он спросил встревожено:

— А вы, ваша милость?

— Скоро вернусь.

В восьмом вагоне увидел двух тех самых амбалов у раскрытого окна, любуются проплывающими мимо видами, ах-ах, любители природы.

Как только я появился, оба насторожились, закрыли собой проход, один сделал шаг вперед, сжимая и разжимая кулаки.

Я улыбнулся, поманил их пальцем, сказал тихо:

— Разговор есть.

Переглянулись, без особой охоты подошли, но не встали близко, уже на себе знают, что я неплох, как боец, чего раньше никак не ожидали. И сейчас смотрят без страха, просто следят за каждым моим движением, почти уверенные, что теперь-то справятся.

— Чё надо? — спросил тот, что на полшага ближе.

Я сказал мягким голосом и с самой милой улыбкой, привет Карнеги:

— Ребята, вашу службу понимаю, хорошая мужская работа, что опасна и трудна. Но у меня один вопрос: здесь подчиняетесь главе рода или этому… ну, которого сопровождаете?

Они переглянулись, первый проворчал:

— Везде подчиняемся князю Демидову, главе рода.

— Понятно, — сказал я, — этого охраняемого должны беречь от неприятностей, доставить в Петербург… и даже там охранять?

Первый кивнул.

— Да, но…

— Так вот, — сказал я как можно убедительнее, — не убережете, если ещё ко мне полезет. Вы же поняли, я чего-то стою. Наказ главы рода пойдет коту под хвост, вас взгреют, выгонят, а то и вообще… ну, вы поняли. И здесь вы мне помешать не сумеете.

Первый сказал угрюмо:

— Постараемся.

— Не успеете, — сказал я сожалеюще. — Хватит одного удачного удара, а я смогу, и он калека. И что скажете главе? И что скажет он или сделает?..

Оба смотрят молча и ожидающе, я вздохнул.

— Подсказываю, как всё сделать правильно. Не давайте ему лезть ко мне! Отвлекайте, поите с утра до вечера, укажите на доступных женщин, тут они есть, я и то заметил… А прибудем в Петербург, разойдемся каждый по своим делам. А вам от главы рода выпишут премии за разумное поведение.

Они переглянулись, первый сказал примирительно:

— Но тогда и вы не задирайтесь.

Я вскинул ладони в протестующем жесте.

— Кто задирался, вы видели. Я книжник, не люблю драки.

Он криво ухмыльнулся.

— Уж и не знаю, что за книги вы читаете!

— Обязательное обучение аристократа, — пояснил я со вздохом. — Не хотел, но пришлось. А теперь продолжайте выполнять наказ главы рода.

Когда я вернулся, встревоженный Иван вскочил с места, глаза его обшаривали взглядом мое лицо, отыскивая ссадины и кровоподтеки.

— Как… прошло?

— Поговорили о культуре, — сообщил я.

— Тут есть с кем говорить?

Я вздохнул.

— Иван…

Он кивнул.

— Понял-понял. Больше ни слова.

— Ляг и спи, — посоветовал я. — Зелье требует больше еды и сна. Во сне регенерация лучше всего… регенерация — так у нас в глуши зовут восстановление тела. Пока едем, должен восстановиться хотя бы до пятидесятилетнего.

Он взглянул с недоумением.

— Но мне и так пятьдесят…

Я отмахнулся.

— До настоящего пятидесятилетнего.

В моем мире пятидесятилетний не отличался от тридцатилетнего, а двадцатилетних превосходит по всем статьям.

К концу второй недели поездки я сам замечал изменения во внешности Ивана. В потухших глазах всё чаще вспыхивает молодой огонь, плечи расправились, с живота ушли последние капли жира, зато грудные мышцы стали выпуклыми, а руки заметно толще.

До Петербурга осталось меньше недели, народ уже заждался, из всех окон торчат головы, хотя смотреть не на что, тайга справа, тайга слева, велика Россия, только и увидишь стадо оленей или медведицу с медвежатками.

Правда, на станциях ожидают бабы с грибами, ягодами и лесными кореньями, ничего особенного, но скучающие пассажиры скупают всё.

Иван старается экономить, я же покупал часто и много, но не потому, что голодаю, не оставляет ощущение, что я в какой-то веселой туристической поездке.

Когда потянулись пригороды Петербурга, Иван тоже высунулся из окна, жадно всматривался в огромное и разномастное скопище домов.

— Сколько же здесь народу, — прошептал он с благоговением.

Я хмыкнул.

— Пригород. В город въедем через полчаса-час.

Он охнул.

— Там народу ещё больше?

— И дома выше, — заверил я.

Он молча покачал головой, в глазах застыло и не покидало их изумление громадностью мира.

А поезд вся тянулся и тянулся, чуточку сбавив ход, дома постепенно вырастали, потянулись просторные склады, а железнодорожные пути начали разветвляться, что ещё больше изумило Ивана.

— Хорошо, — сказал я с удовлетворением и потянулся. — Сейчас гостиницу, ванную и пойдём смотреть город.

Иван сказал осторожно:

— Ваша милость, может, лучше на постоялом дворе?

Я ответил мирно:

— Да хоть при трактире, могу и в конюшне спать на свежем сене… Но мы в столице, чуешь? Потому просто обязаны остановиться в приличной гостинице.

Он охнул.

— Да ещё приличной? Это же сколько денег надо?

— Узнаем, — ответил я беспечно. — За спрос не бьют в нос. У нас ещё малость осталось?

Он вздохнул.

— Надолго ли? Москва денежки любит.

— Это не Москва, — уточнил я, подумал, уточнил снова, — А Петербург любит большие денежки.

— Ну вот, — сказал он безнадежным голосом.

Поезд наконец въехал, как я понял, на территорию вокзала, я не поверил глазам, слева появился и потащился вдоль вагонов, замедляя ход, настоящий перрон!

Цивилизация бьет ключом, мелькнула мысль. Перроны по стране стали строить только в конце Советской власти. Хотя да, столица есть столица, там всё появляется раньше.

Голому собраться — только подпоясаться, мы с Иваном подхватили по мешку и в числе первых вышли из вагона. Иван выглядит ошалевшим при виде массы людей, толкотни, гомона, я уверенно повел его к выходу, а там, минуя здание вокзала, похожего на дворец турецкого султана, вышли на привокзальную площадь.

Там он снова охнул, глаза округлились, ни одной хатки или домика, а только громадные каменные здания в три-четыре этажа, широкая вымощенная камнем улица, между проезжей частью и домами проложены тротуары, вымощенные плиткой, от проезжей части отделяет барьер невысоких камней, переступить их легко, а вот испуганная лошадь не затащит повозку, пугая и калеча людей.