Квест. Tutorial - Акунин Борис - Страница 32
- Предыдущая
- 32/32
– Почему же, я всё про него выяснила.
Гальтону стало стыдно. Вместо того, чтобы болтать о варшавских шляпках и приставать к коллеге с домогательствами, нужно было сразу спросить о главном.
– Мы решили дождаться вас, Курт, чтобы не повторять одно и то же дважды, – солидно сказал он. – Прошу всех в мою комнату.
Выяснилось, что Зоя прибегла к самому простому способу. Она отправилась в читальный зал главной московской библиотеки (бывшей графа Румянцева, а ныне, разумеется, носящей имя Ленина) и просмотрела каталог персоналий. Там есть сведения о мало-мальски заметных деятелях из всех сфер общественной, государственной, научной и художественной жизни: карточки с отсылками к книжным изданиям и статьям в периодике.
– Вот что я узнала о директоре Института пролетарской ингениологии. – Зоя смотрела в ученическую тетрадку, исписанную размашистым, совсем не дамским почерком. – Громов Петр Иванович, родился 12 (по новому стилю 24) февраля 1873 года, то есть сейчас ему 57 лет. Сын протоиерея. Окончил медицинский факультет Санкт-Петербургского университета, по специальности «физиология мозга». Блестяще проявил себя в начале научной карьеры. В 32 года был уже профессором, автором заметных работ в области нейрофизиологии. Однако последняя из них датирована 1910 годом, поэтому вам, товарищ колхозник, статьи Громова неизвестны. Вы ведь изучали биохимию гораздо позже.
Норд спросил:
– А что было с Громовым после 1910 года?
– Об этом в картотеке почти ничего нет. Единственное, что я нашла, – краткая биографическая справка в газете «Советская медицина» недельной давности, где напечатана статья (очевидно, первая после рассекречивания) о деятельности ИПИ и его директора. Газета пишет: «В глухую пору столыпинской реакции молодому ученому, известному своими марксистскими взглядами, пришлось эмигрировать в Европу, где он встал в ряды борцов за дело социализма и был одним из близких соратников Ильича. После Великой Октябрьской революции тов. Громов вернулся к научной деятельности. Отмечен правительственными наградами». Всё, больше никаких подробностей.
– А они нам очень нужны, – сварливо заметил Айзенкопф, почесывая свою дремучую бороду (хоть и непонятно, что там у него могло чесаться). – От вашей библиотеки немного прока.
Зоя жестом отличницы перевернула клетчатую страничку.
– А я не ограничилась библиотекой. С прошлого приезда у меня остались в Москве кое-какие знакомые. Я ведь сюда ездила не просто туристкой. – Она потупила глаза, не совсем убедительно изображая скромность. – Самое интересное, как это обычно бывает в закрытых обществах, газеты не пишут. Между тем не бог весть какая тайна, что Петр Иванович Громов – личный врач Сталина. А перед тем долгие годы, еще с эмигрантских времен, он был врачом Ленина. Положение лейб-медика большевистских вождей, очевидно, исключает какую-либо публичность, поэтому в мировых научных кругах имя этого ученого неизвестно.
Новости были очень важные, они требовали осмысления. После того как коллеги разошлись по своим комнатам, Норд заново проанализировал ситуацию и был вынужден скорректировать предварительную оценку. Всё оказывалось гораздо серьезней.
Громов – личный врач Ленина, а потом его наследника Сталина? Вот почему институтский комплекс, состоящий из секретного бункера, надземного флигеля и, в виде прикрытия, Музея, начали создавать еще во время гражданской войны, несмотря на разруху и кризис. У доверенного лица пролетарских вождей уже тогда были особые возможности. Это значит, что работы по «формуле гениальности» ведутся давно, целое десятилетие. И вряд ли достижения экспериментаторов ограничиваются собачьей головой.
Впервые Норду стало по-настоящему тревожно. До сих пор он не мог отделаться от мысли, что затея с экспедицией – блажь старика-миллиардера, который сам себя запугал призраком всемогущего и вездесущего коммунизма. Но подземную лабораторию построили не фантазеры, а практические и целеустремленные люди, не привыкшие попусту разбазаривать средства, силы и время.
Гальтону захотелось поделиться своими соображениями с Зоей. Бывшая рабфаковка, а теперь заправская совмодница сидела перед зеркалом и старательно подводила ресницы контрабандной тушью. Зрелище было прелестное, шея княжны соблазнительно белела в свете лампы, и доктор как-то позабыл о большевистских подземных тайнах.
– Зачем ты красишь ресницы? Они у тебя без того черные и пушистые, – сказал он, обнимая ее за плечи и целуя пониже уха.
Зоя вздрогнула. От этого, в сущности, микроскопического движения по всему телу Норда прокатилась обжигающая волна. Он развернул девушку к себе лицом, стал целовать ее в губы, в горло, в обнажившуюся ключицу.
Но Зоя отворачивала лицо. То задыхаясь, то смеясь низким, грудным смехом, она шептала:
– Нет, нет, нет… Я не могу… Я не хочу… за стеной этот кошмаренкопф. Я не хочу сдерживаться, начну орать, а он услышит. Ну его!
Раз девушка говорит «нет», значит «нет». Огромным напряжением воли Гальтон расцепил объятья и даже сделал шаг назад. Он смотрел на разгоряченное лицо Зои, тщетно пытался поймать ее ускользающий взгляд и думал, что женщины все-таки очень странные. Им достаточно сменить наряд, и они сразу меняются внутренне. Только что была совсем твоя – и вот уже немного другая, почти чужая.
А Зоя, приведя в порядок блузку, снова начала краситься.
– Боже, как мне было плохо все эти дни без косметики! – без умолку тараторила она, что тоже было непривычно. – Я никогда ею не злоупотребляла, мои данные это позволяют, но все-таки без хорошей пудры, без утреннего и вечернего крема никак нельзя. А уход за руками! А ногти! И помадой к вечеру мазнуть хоть чуть-чуть, но надо. Знаешь, что я тебе скажу? В этот раз Москва мне нравится гораздо больше, чем в прошлый. Тогда были еще двадцатые годы, а теперь уже тридцатые. Это чувствуется. Как будто другая эпоха началась. Верный признак – женщины хотят прилично выглядеть. Женщины всегда первыми улавливают аромат нового времени. И сразу большевизм перестал казаться таким уж бесчеловечным и страшным. Бояться надо системы, в которой женщины не красятся, не хотят нарядно одеваться, не следят за модой. Кстати говоря, здесь сейчас в моде оригинальный рисунок глаза. Он рисуется как бы наоборот, перевернутым: верхнее веко – как нижнее, нижнее – как верхнее. Получается интересный эффект. Взгляни, как тебе?
Ее стрекотню Гальтон слушал вполуха, но на «перевернутый» взгляд послушно посмотрел.
Да как стукнет себя по лбу.
– Мне нужно в Музей! Прямо сейчас!
– Но уже почти ночь!
– Вот и отлично.
Коллегам он решил ничего пока не объяснять. Гипотеза была диковатая. Не подтвердится – вновь, уже не в первый раз, попадешь в смешное положение. Поэтому Норд объявил, что хочет разведать, можно ли проникнуть в Институт через Музей ночью. Айзенкопф отнесся к идее скептически, но спорить не стал.
– Только модница пускай остается здесь, – сказал он. – Она нам будет мешать.
Доктор был уверен, что Зоя ответит резкостью и настоит на своем участии в операции, однако в поведении княжны действительно произошла перемена.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
- Предыдущая
- 32/32
