Старый замок хочет поиграть - Шумская Елизавета - Страница 2

Леанора несколько раз пыталась подойти к матери, что-то узнать от нее, как-то помочь, но та лишь обнимала ее, плача, прижимала к себе, а потом просила уйти. В какой-то момент, не выдержав напряжения, девушка попробовала задать вопрос отцу, но он глянул на нее так, что язык просто примерз к гортани.

– Пошла… в свою… комнату, – протолкал он сквозь гортань. – Еще раз увижу…

Барон не договорил, но Леа взлетела на второй этаж быстрее птицы и после еще час дрожала за закрытой дверью. В том взгляде была ненависть, такая сильная, что Леанора запомнила ее навсегда.

– Отец выдает тебя замуж за Акоса Жакаба, – Натан сел рядом на ступеньку и ухмыльнулся в ошарашенное лицо сестры.

– Что?! – девушка не могла подобрать слов. – Он же… Они же друзья детства! Он же… я же… в дочери!

– И в молодые жены тоже очень даже, – засмеялся юноша. – Говорят, в такие годы мужчины еще о-го-го. Не пройдет и года, как понесешь… Будет у тебя много-много маленьких жакабчиков!

Натан засмеялся, считая это первостатейной шуткой, а Леаноре показалось, что ее мир рушится. Замуж за этого старого скрюченного чинушу? Они росли с отцом вместе, но тот – маг, а Акос Жакаб – нет, и он уже… старик! Лунная Королева, за что?

– За что… – невольно повторила Леа.

– Вот и мне интересно… – протянул Натан.

«Но как же так?..» – она не могла понять, что подвигло отца на столь жестокий поступок. Ведь подобный брак – бесспорный, явный мезальянс. Более того, его не поймут в обществе, не осудят, но заподозрят, что дело неладно. А дело и было неладно! Но… в чем? Про себя Леанора точно знала: она не потеряла чести! Ни один мужчина не касался ее в запретных местах! Да что там, она даже не целовалась! Так почему?! Что такого она сделала, что отец…

Девушка вскочила и побежала в свою комнату под насмешливое улюлюканье Натана. И от этого стало еще обиднее. Сколько раз ей приходилось вот так, как сейчас, прятаться, покидая поле боя проигравшей, глотая слезы от его насмешек и обидных шуточек в своей «норке», как называл ее брат. Каждый раз казалось, что горче обиды еще не было, но как же смешны теперь стали эти поводы. Однако Леа всегда думала, что, несмотря ни на что, брат – за нее. Ведь потом он приходил, приносил конфеты, игрушки или ленты, отводил в какое-нибудь интересное место или устраивал конную прогулку. Не извинялся, нет, но давал понять, что погорячился, сказал то, что не должен был. Натан умел быть обаятельным и держать свой злой язык на привязи. Но одно дело детские ссоры с глупыми поводами, а другое дело – замужество. Неужели ему смешно? Неужели он позволит отцу?..

Позволит, вдруг поняла Леа. Брат никогда не перечил отцу. Всегда соглашался с ним и вообще во всем старался заслужить его одобрение. Поэтому в детстве самой страшной угрозой было «расскажу папе». Причем сама Леанора на это не решалась. Она бежала к маме, а если уж та считала, что сын перешел границы… Неужели теперь Натан празднует избавление от сестры? Да нет, не может быть…

– Она выйдет за Акоса Жакаба, и точка. – Скандал продолжился утром, и у Леа пропали какие-либо сомнения в том, что Натан сказал правду. – Я тут хозяин, и я буду решать. А если…

Девушка в очередной раз за эти дни почувствовала, как слезы подступают к глазам. Как так-то?! Нет! Так не будет! Она рывком вскочила и бросилась вниз. Отец уже стоял в коридоре, натягивая перчатки.

– Папа! Я… – Леа схватила родителя за руку, как в детстве, желая привлечь его внимание, вызвать умиление, то тепло, которое пусть редко, но получала от него.

Внимание привлечь ей удалось. Вот только никакого тепла во взгляде барона не светилось. Он с брезгливой яростью отцепил ее руку, сжав запястье до боли, и буквально отшвырнул от себя. Леа отшатнулась, а Геллерт Орманди презрительно оглядел ее с головы до ног, будто впервые увидев.

– Приведи себя в порядок. На церемонии ты будешь выглядеть прилично, даже если мне придется весь предыдущий день тебя пороть.

– Геллерт! – Силвэйн появилась из гостиной с покрасневшими глазами. – Что ты себе…

– Как же вы обе мне осто… – он махнул рукой и вышел.

– Мама! Мама… что же делать? – Леа плакала, чувствуя, что больше не может выносить этого всего. Как все так получилось? За что? – Мама…

– Тише, тише, детка, – Силвэйн сама еле удерживалась от слез, но материнский инстинкт заставил ее обнять дочь, погладить по темным волнистым волосам, отвести в гостиную, напоить чаем, а потом отправить в комнату. Тут уж не до гимназии…

– Я что-нибудь придумаю… – шептала баронесса Леаноре и уже на лестнице повторила: – Я что-нибудь обязательно придумаю. Лунная Королева не оставит, не отдаст мою…

В этот момент в дверь заколотили.

– Именем короля! Именем короля!!!

– Быстрее-быстрее!! – баронесса Силвэйн Орманди подгоняла слуг, то и дело вглядываясь в тот конец улицы, откуда чаще всего возвращался ее муж.

Наемная карета постепенно заполнялась вещами, жизненно необходимыми молодой девушке, уезжающей из отчего дома на долгое время. Впрочем, при всей своей решимости ла-маора[2] Орманди понимала, что за пару часов сборов полностью экипировать дочь не удастся, однако тянуть не могла.

Слава богам, королевский гонец посетил их дом утром, когда барон уже ушел, и упускать шанс избавить Леанору от нежелательного замужества ее мать не собиралась. И пусть она сама не была убеждена в верности принятого решения, но оно давало отсрочку.

Леа в это время стояла в своей комнате и растерянно оглядывалась. Будто очень спешащие грабители прошлись… Девушка подавила горестный вздох и присела рядом с кроватью. Выудила из-под матраса свои сокровища и, выпрямившись, поставила на стол коробку, похожую на конфетную. По сути, она такой и являлась, только сейчас там лежало совсем другое. Леанора открыла крышку и посмотрела на плоский булыжник величиной с пудреницу, вытащила его и засунула в прелестную крохотную сумочку, ткань которой сама когда-то обшила кружевом. Потом достала серебряный браслет. Металл в нем сплетался тонкими проволоками в причудливый, интересный узор, который позволял при необходимости помещать внутрь небольшие, с ноготь, камни овальной формы. Собственно, именно такие лежали сейчас в коробке. Девушка посмотрела на самоцветы. Разноцветные – зеленые, белые, прозрачные, желтые, синие – в основном полудрагоценные, они не представляли великой ценности, но не для Леа.

Она вытянула руку перед собой и подняла. Камни вылетели из своих лож, когда-то предназначенных для конфет, и выстроились в ряд. Юная чародейка, играясь, перебрала пальцами в воздухе, изображая волну. Камни повторили ее движение, будто змейка. Леанора улыбнулась и тряхнула браслетом. Самоцветы понятливо ринулись к нему, находя свободные ячейки и ввинчиваясь в них. Несколько пазов, кстати, остались пустыми. Это задел на будущее. Она защелкнула украшение на руке. Выглядело оно вполне обычной, не особо дорогой побрякушкой, но девушке стало спокойней. Немного.

Погладив браслет, Леа еще раз оглядела комнату, подозревая, что покидает ее на долгие годы. Сморгнув вновь набежавшие слезы, девушка закрыла коробку крышкой, привязала сумочку к поясу и направилась вниз.

– Леа, – Силвэйн крепко взяла дочь за обе руки и заставила смотреть себе в глаза, – ты помнишь, что я просила?

– Д-да, мама.

Это растерянное, почти паническое «мама» вместо чинного «матушка» наполнило сердце баронессы болью и жалостью, но она заставила себя встряхнуться. Она отплачет свое потом, в одиночестве, прижимая к груди игрушки любимой дочери в ее пустой комнате. Сейчас главное, чтобы эта комната не опустела по другой причине.

– Давай еще раз повторим, – как можно спокойней заговорила Силвэйн. – Первое – ни под каким предлогом не возвращайся без моего разрешения. Ты поняла почему? Леа!