Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. - Страница 44
- Предыдущая
- 44/105
- Следующая
— Нет, это не Сара Джун. Я сказала — подружку, девушку с другого хутора.
— Меня не касается, откуда она. Пусть хоть с луны. Вы должны ходить в одиночку. Эта ночь — не для цыплячьего писка. И нечего тебе заниматься чем-то помимо того дела, которое возложено на тебя обычаем.
— А если… — начала Бекка, и в глазах у нее сверкнул огонек, — что, если я случайно наткнусь на улице на какую-нибудь девушку? Нас ведь много…
— Имение тоже немаленькое, даже если говорить об улицах, которые отведены специально вам. Но случайные встречи все же бывают, и когда они происходят, ты обязана сделать вид, что ничего не видишь, ничего не слышишь и побыстрее унести оттуда ноги. Я же сказала — сегодня девушки ходят только в одиночку. А разве тебя мама учила по-другому?
— Меня учили не хуже других! — сердито отозвалась Бекка.
— Ну а тогда убирайся вон туда! — Айва кивнула головой в сторону залитых лунным светом улиц Добродетели. — Я-то понимаю, что ты задумала — тянешь время пустой болтовней. Бог свидетель, как мне хотелось бы, чтоб эта ночь уже миновала и для тебя, и для твоих сестренок, но вещи таковы, каковы они есть, и нет смысла бороться с тем, что всегда было и всегда будет. А теперь убирайся, а то мне придется вложить в тебя храбрости! — И она красноречиво взмахнула своим шестом.
Бекке не потребовалось никаких других побудительных причин, чтобы покинуть эти места. «Плевать мне на то, что она говорит, — подумала она с яростью, пробираясь через рощу по тропе, ведущей к Добродетели. — Я отыщу Дассу и не буду отходить от нее ни на шаг всю ночь. Самое плохое, что может с нами случиться, так это то, что они нас разлучат, но тогда я снова отыщу ее! Да, да, и снова, и снова, пока мы или не натолкнемся на моего па, или нас обеих не отправят в наши палатки. А тогда уж они, несомненно, побегут извещать па. Ну и пусть! Мне того только и надо! Он мне сразу поверит, когда я перескажу ему историю Дассы. Он знает, что за птица этот Зах, и сделает все возможное, чтоб найти нужные улики. Я же помню, он как-то сказал, что самое лучшее, что может сделать альф, — это с корнем вырвать мерзость человеческую. А это мерзость, да еще не имеющая оправдания. А может, когда все кончится, найдется возможность сделать Тома альфом Миролюбия… И он возьмет Дассу в жены…»
Ее ум был полностью занят плетением будущего, соответствующего ее собственным желаниям и устремлениям. А поэтому она не заметила тени, притаившейся в боковой улочке, на которую она свернула. Не заметила до той минуты, пока мужчина не выступил вперед и не схватил ее за руку, заставив остановиться и повернуться к нему.
— Благословенна будь, сестра. Сыта ли ты? — спросил незнакомец.
Вот и началось. У Бекки с самого начала не было шансов найти отца. Мужчины должны были попасться ей гораздо раньше.
После третьего раза все стало легче. Ее уже не мучило острое желание немедленно найти бочку с дождевой водой, чтобы отмыть ладони и начисто выполоскать рот. Следующий мужчина, которого она благодарила, лишь отсрочил момент освобождения и очищения. Достаточно было и легкого ополаскивания.
Самым омерзительным, насколько она могла судить, был запах. Даже ощущение липкости и то было лучше — что-то вроде скользкого месива, смытого с пригоревшей сковороды. Что касается остального, то она действовала механически, следуя урокам, полученным у Селены и других жен, и делала все, что от нее зависело, для тех, кто ее избрал, чтобы елико возможно ускорить достижение ими честно заработанного входа в Рай.
Только один из этих мужчин дался ей нелегко, и то преимущественно из-за своего странного поведения, а не из-за осознанного желания сыграть с ней злую шутку. Это был весьма забавный с виду человечек — таким по крайней мере он виделся Бекке при лунном свете. Он был почти лыс, а вид его красных щечек почему-то вызвал у нее мысль, что она его откуда-то знает и ей надо вспомнить — откуда.
Бекка сидела на земле, прислонясь к грубой кирпичной стене, когда он ее обнаружил, вернее споткнулся об нее. Она встала, чтоб ответить на его вежливое приветствие, и оказалось, что они одного роста.
— Благословенна будь, сестра, сыта ли ты? — спросил он. Его голос срывался, как у подростка.
— Ваша сила — мое убежище, ваша доброта — моя пища, ваша честь — мое спасение. — Бекка уже потеряла счет тому, сколько раз за ночь она бубнила этот канонический ответ на его тоже каноническое приветствие. Они ей осточертели до смерти, и она страстно желала одного — пусть мужчина перестанет валять дурака и просто предоставит ей заняться делом. Она решила как бы отключиться и сделать вид, что дремлет от усталости, выполняя свой долг перед ним. В самый первый раз она попробовала представить себе, будто приносит долг благодарности Джеми, но от этого стало только хуже. Джеми никогда не отнесся бы к ней так… как к вещи… о, конечно, к вещи, доставляющей удовольствие, вещи удобной, приятной, но не более того. Для этих мужчин она была чем-то вроде ковша холодной воды в жаркий полдень или остывшим блюдом для голодного, которому в конечном счете безразлично, что он ест, лишь бы насытиться… Нет, это не был… это не мог быть Джеми. И она постаралась забыть о нем. Взойдет солнце, и все изменится. А до этого ей придется пройти через серию движений, чтобы никто из встреченных ею не мог побежать с жалобой к ее па.
Она заставила замолчать своего Червя, который спрашивал, а не ошибается ли она и обнаружится ли какая-нибудь разница, когда она станет женой.
«Я буду тогда принадлежать Джеми», — ответила она гордо.
«Так ведь я не об этом», — ответил Червь.
Этот ответ Бекка оставила без внимания и вернулась к своим обязанностям в отношении розовощекого мужчины, требовавшего выполнения долга. Тем же самым ровным и послушным голосом, которым она говорила «да, ма», когда мать отчитывала ее за какую-нибудь воображаемую ошибку, она повторила толстячку все, что полагалось говорить в таких случаях: «Я выражу вам свою благодарность и свое расположение». Теперь наступила его очередь сказать, в какой форме он хочет получить благодарность.
Но он подскочил с такой живостью, что на мгновение она подумала, что он просит о Поцелуе Расположения. Бекка приподняла юбку как можно выше, чтоб случайно не испачкать ее, и встала на колени, но тут его толстенькие ручки схватили ее за плечи, заставив встать во весь рост.
— О нет, нет, нет, этого не надо, мисси! — Голос высокий, какой-то даже чирикающий. Слышавшееся в нем волнение разрушило с таким трудом возведенную ею стену отчуждения. Удивленно хлопнув ресницами, она протянула к нему руку, думая, что ему нужен Жест. Но его толстенькое тельце отшатнулось от нее с такой стыдливостью, будто он был девушкой, только что вступившей в первую Перемену.
— Ну, пожалуйста, — он жестом показал, чтоб она вернулась на свое место у стены, — пожалуйста, сядь. У меня нет другого желания, кроме желания поговорить с тобой.
— Поговорить? В эту ночь? В ночь Окончания Жатвы? Да что с вами такое?! — Слова успели вырваться из уст Бекки прежде, чем она сообразила, что она говорит. Поздно! Ее пальцы метнулись к губам, чтоб заглушить нанесенное оскорбление, а горячий румянец стыда обжег ее щеки.
Но он только расхохотался. Смех такой милый, такой домашний. Бекка не могла припомнить, когда она в последний раз слышала такой сердечный смех в Имении. Рука незнакомца на ощупь была мягкой и прохладной, когда его пальцы сжали ее влажную липкую ладонь.
— Бог с тобой, моя девочка, какой же чушью забили тебе головку женщины вашего хутора, рассказывая о мужчинах. Меня благодарили и утешали и обслуживали этой ночью до такой степени, что я с радостью встретился бы с небольшой неблагодарностью, а то так ведь недолго и в песок просочиться. — Он устало соскользнул на землю и сел, потащив Бекку за собой. — Знаешь ли, возможности мужчины тоже не безграничны.
Бекка в удивлении выпятила губы.
— Но если вам так хорошо послужили, то почему вы остаетесь на улице? Почему не вернетесь в свою палатку в лагере вашего хутора?
- Предыдущая
- 44/105
- Следующая
