Время истинной ночи - Фридман Селия С. - Страница 18
- Предыдущая
- 18/102
- Следующая
— Заходите, — пробормотал он, отпирая дверь.
Первый боцман стоял на пороге. Руки его еще были сжаты в кулаки, которыми он только что барабанил в дверь.
— Доброе утро, преподобный.
Кулаки лениво разжались, словно боцман только что заметил, что дальнейшая необходимость барабанить отпала. Он был в форме — морской куртке грубой шерсти, от которой сильно попахивало нафталином. И в башмаках. Сегодня он обулся в башмаки. Дэмьен покачал головой, мысленно оценивая значение этого факта. Когда в последний раз он видел членов экипажа обутыми?
— Капитан приказал разбудить вас, как только мы будем полностью уверены, а похоже, что мы сейчас полностью уверены, так что пожалуйте на палубу.
— Уверены относительно чего?
— Насчет компании. — Нервная ухмылка продемонстрировала отсутствие двух передних зубов. — Мы заметили их уже полчаса назад, но капитан сказал, что сначала мы должны быть полностью уверены…
И внезапно все сложилось одно с другим. Форма, башмаки… «Форма выходная парадная» — так называет это капитан. Но в этой части побережья никаких портов нет и быть не может… А если так, то в чем дело?..
— Корабль? — спросил Дэмьен. И расслышал волнение в собственном голосе. Волнение и тревогу. — Или еще одна крепость? Так в чем дело?
— Паруса, и пар, и пушки по бортам. Корабль, преподобный, — в последнее мгновение уточнил боцман, как будто Дэмьен и сам не понял этого из предыдущего описания. — Приведите себя в порядок и, пожалуйста, поскорее в рубку. Капитан желает встретиться с вами немедленно. В рубке, — повторил он, резко мотнув головой вверх. — А мне пора.
Корабль.
Господи небесный… Враги, союзники, что еще за корабль?
Он кое-как оделся — в помятые бриджи и в свежую, отложенную еще со вчерашнего вечера рубашку. Одеяние, конечно, так себе, но на данный момент и это сгодится. Вспомнив, что уже утро, он обулся в легкие мокасины, хотя уже давным-давно перенял привычку матросов расхаживать по грубым доскам босиком. А теперь подошвы непривычно заскрипели под ногами, и он едва не поскользнулся; потребовалось определенное время на то, чтобы вновь научиться ходить обутым, не пользуясь на каждом шагу поддержкой десятка маленьких якорей, какими стали в долгом плавании пальцы ног. Несколько неуверенной походкой, а главное, довольно растерянный, Дэмьен вышел из каюты.
Надо же, корабль!
Остальные пассажиры были уже на палубе. Они разбились на группы, причем состав каждой можно было предсказать заранее. За долгие месяцы плавания Дэмьен хорошо разобрался во всех возникших приязнях и неприязнях и — не без удовольствия, присущего стороннему наблюдателю, — присматривался к каждому малоприметному проявлению чувств, будь то любовное воркование, чисто партнерская настороженность, игровой азарт или даже злоба, оставшаяся после крупного проигрыша в покер. Каждая мимолетная буря эмоций заново перетасовывала сорок человек, находящихся на борту, создавала новые коалиции и кланы. В целом все это было довольно противно, вот почему, наряду с прочим, ему нравилось общество Тарранта, особые познания которого он впитывал с такой же жадностью, с какой сам Охотник кормился его сновидениями. Строго говоря, он уже и жить без этого не мог, на этот счет не могло быть никаких сомнений. Да и о самом по себе познании он раньше не думал в таких терминах, как после знакомства с Таррантом. Между ними явно возникла некая зависимость — и весьма опасная из-за того, что все в целом имело несколько зловещий характер…
Он чуть-чуть подивился тому, что все эти мужчины и женщины не столпились на носу корабля, ведь головы всех были обращены строго по курсу. Возможно, капитан просто-напросто прогнал их оттуда, чтобы они не путались у него под ногами. Если так, то им досталось поделом. Однажды и сам Дэмьен сравнил пассажиров «Золотой славы» с котятами, которые норовят потереться тебе о штанину, куда бы ты ни пошел. Подняв голову, священник увидел матросов на мачтах и реях: распластанные на фоне парусов фигурки казались гигантскими пауками. Лишь один человек держался на мачте без малейших усилий — ей не надо было цепляться за узлы, когти рук и ног надежно впились в грубое дерево. Дэмьен ухмыльнулся, подметив, что Хессет выбрала самый удобный наблюдательный пункт. Паруса бились вокруг нее, сейчас их переставляли, чтобы поймать западный ветер. И тем самым открывался дополнительный простор для наблюдений. В такие мгновения он завидовал ее когтям, кошачьей ловкости ее тела, обеспечивающей такую свободу передвижений. Насколько проще и безопасней была бы его собственная жизнь, обладай он подобной экипировкой!
Капитан тоже был в форме — и на нем она казалась еще более нелепой. Шерстяная куртка, черные бриджи, высокие кожаные сапоги, все чистое и отутюженное не облагораживало его, а, напротив, выставляло еще большим варваром. Правда, наряд придавал ему и мощи — даже двойной мощи, если к его безраздельной власти на корабле добавить и агрессивность, сквозившую в его нынешнем облике. Ничего удивительного в том, что ему с такой легкостью удалось распугать пассажиров.
— Там полно оружия, — сообщил он подошедшему Дэмьену. — Ни малейших сомнений на этот счет. Поглядите сами.
«А чего другого, собственно говоря, следовало ожидать», — подумал Дэмьен, вспомнив о пушке, которую они видели пару дней назад. Он поднес к глазам подзорную трубу и всмотрелся в морской простор. Сейчас они должны были находиться на расстоянии примерно в сорок миль от пролива, ведущего во внутреннее море. Сорок, самое большее — пятьдесят. Поэтому такого контакта вполне можно было ожидать. Строго говоря, удивительно, что они никого не встретили до сих пор.
Наконец он обнаружил объект, так встревоживший капитана, и навел на него объектив. Следовало, в конце концов, узнать, кого это выслали встретить дорогих гостей.
Все правильно, это действительно был корабль, и к тому же чертовски большой. Даже на его неопытный глаз зрелище внушало уважение, а истинные мореходы, сравнив этот корабль с собственным, наверняка должны были почувствовать себя униженными. Дэмьен насчитал двадцать с лишним парусов, горько пожалев при этом о том, что отсутствие соответствующих познаний не дает ему возможности истолковать форму, расположение и смысл каждого из них. Он всматривался в палубу, ища на ней предметы, назначение которых было бы для него понятно. Посреди палубы возвышались могучие колонны; в трюме, должно быть, имелась кузница, потому что из этих колонн, а на самом деле, конечно, труб, валил пар. Что же, они, помимо парусов, используют и паровую тягу? Небольшое количество надпалубных построек исключало мысль о том, что корабль может оказаться пассажирским. Добрый десяток возможностей тем не менее нельзя было сбрасывать со счета. Стройный и изящный, корабль легко скользил по водам, но Дэмьен не понимал, превосходит он скоростью его собственный корабль или, напротив, уступает ему. Над этим ему не имело смысла даже и задумываться. Он никогда не любил море и по возможности избегал морских путешествий, и вот теперь за эту нелюбовь приходилось расплачиваться закоренелым невежеством.
«Таррант наверняка понял бы все с первого взгляда. И разве не была Мерента когда-то морским портом? Он, конечно, уже знал бы в деталях все, что нам нужно знать».
Опустив подзорную трубу чуть ниже, он увидел по борту чужого корабля квадратные отверстия, совершенно одинаковые и расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга. Выглядевшие, даже на его неискушенный взгляд, весьма зловеще. Он почувствовал, как все в нем напряглось, когда он распознал эти отверстия и понял, что они не могут означать ничего другого, кроме того, что они означают на самом деле.
— Пушки… — прошептал он. Это слово, казалось, прилипло к его языку, как ледяное железо. Пушки, на корабле! — Это так, капитан?
— Вроде бы так, — подтвердил тот. — Я и сам такого раньше не видел, но если уж ставить на корабль пушки, то именно так. Если, конечно, собираешься вести морской бой, — добавил он.
«Пушки на корабле». Сама эта фраза означала нечто немыслимое. Порох находил ограниченное применение на суше — главным образом в руках у тех, чье могущество или удача позволяли им завладеть этим бесценным веществом, — но конечно же не в открытом море, где одна едва заметная оплошность могла превратить целый корабль со всем экипажем, пассажирами и грузами сперва в огненную, а потом в водяную могилу. Даже самые лучшие ружья порой палят сами по себе; войны раннего периода научили людей этому. Морские же войны велись крайне редко, а о пиратстве забыли и думать на протяжении уже… шестисот лет? Если не восьмисот…
- Предыдущая
- 18/102
- Следующая
