Ген поиска (СИ) - Мадоши Варвара - Страница 71

К счастью, мои друзья меня послушались и бросились в другую сторону. Я же перескочил улицу и бросился в подворотню. К счастью, Медицинская Академия находилась вплотную к Оловянному концу — а уж там оторваться от преследования будет легче легкого!

Клянусь, ни до того, ни с тех пор я не мчался так отчаянно — а этот ребенок и не думал отставать!

Она перебежала вслед за мной улицу, тихую по дневному времени («А жаль, — подумал я немилосердно, — пусть бы и угодила под повозку!») и углубилась в толчею переулочков, которые постепенно становились все грязнее и запущеннее.

Мне удалось потерять ее из виду только спустя полчаса, не меньше. К тому времени я уже совсем выдохся и обосновался на какой-то случайной крыше, чтобы вылизаться и прийти в себя.

Несмотря на пасмурный день, солнце из-за туч грело почти по-весеннему; с крыш капало.

«Ну, теперь только аудиенция у мэра Воеводина, — думал я, пытаясь привести в порядок свой изрядно пострадавший в погоне хвост. — Должен же он нам со всеми этими доказательствами поверить! Надеюсь, Пастухов не потерял тетрадь… А еще надеюсь, что это чудовище не найдет дорогу назад в лабораторию».

Боюсь, в тот момент мне и в голову не пришло, каково будет ребенку, потерявшемуся зимой в Оловянном конце. Да я и не видел в Ане ребенка. Я видел врага, орудие, заточенное против города, который был мне дорог, против образа жизни, который я считал привычным. Меня вел ужас и не вполне привычный выброс адреналина.

Закончив вылизываться, я направился к ближайшей станции пневмотуннелей — с приятным чувством завершенного расследования. Угрызения совести меня не беспокоили; беспокоил только болезненный зуд в душе — как же быть с матушкой?..

Аня в это время стояла в домашних туфлях на грязном снегу примерно в двух кварталах от меня, растерянно оглядываясь. Потом она медленно побрела дальше, продолжая высматривать впереди и под заборами серого кота.

После пневмосистемы я добрался до своей конторы взмыленный, уставший и успевший проклясть все на свете. К счастью, мои товарищи по поискам заговора ожидали меня там во всеоружии — то есть вместе с тетрадкой.

Ждали, между прочим, у меня в кабинете: Прохор впустил их и даже позволил вольготно расположиться — Пастухову на моем уютном диванчике, а Елене прямо на спинке моего кресла.

К моему приходу они успели просмотреть лабораторный журнал, многое — если не все — поняли, и теперь кипели праведным гневом и негодованием.

К несчастью, ни отдыхать, ни предаваться эмоциям нам было некогда.

— Нам нужно как можно скорее добиться полицейского рейда на эту лабораторию, — объяснил я им. — Эти Серебряковы видели, что я утащил у них тетрадку. Да еще и подопытного из лаборатории выманил. Они постараются как можно быстрее избавиться от всех улик и сбежать. Надо их опередить.

— У-ху-ху, — вздохнула Елена. — Ладно. Принесу себя в жертву.

— В каком смысле? — удивился я.

Елена бросила на меня недовольный взгляд, после чего клювом разворошила оперенье у себя на груди и вытащила еще один мешочек с остроумной шнуровкой — из тех, что можно развязать совиными лапами. Оттуда она извлекла подвеску знакомого вида: желтое улыбающееся солнышко на цепочке. С удивившей меня ловкостью она совершенно самостоятельно, лапами и клювом, надела его себе на шею и расправила так, чтобы оно лежало поверх оперенья.

— Это чтобы вступить в переговоры с моим отцом, — объяснила она. — Депутат Длинноног — наверное, единственный, кто сможет организовать нам встречу с мэром так быстро.

— Длинноног⁈ — неприятно поразился я. — Но вы ведь представились Филиной!

— А кем я должна была представляться? — сварливо спросила она. — Вдруг бы вы слышали слухи, что Длинноног постоянно берет свою взбалмошную дочурку на работу, и за ней никто уследить не может? Вот и придумала себе фамилию попроще.

— Но… но… — я мотал головой, не в силах поверить, что такая необычная и так понравившаяся мне особа — несовершеннолетняя. — Сколько же вам лет⁈ — это, в конце концов, единственное, что я мог выпалить.

Сова мрачно нахохлилась.

— Одиннадцать… — пробормотала она.

Во имя всех святых!

Тут же совершенно по-другому стало выглядеть и ее внезапное появление, и театральные ужимки, и то, что она стала помогать нам в таком сомнительном деле! Одиннадцать лет — самый тот возраст, когда дети видят заговоры и тайны на пустом месте. Но, черт побери (да, в своих мыслях я могу выругаться и покрепче!), как же она меня облапошила! Я ведь даже водил ее в ресторан и наслаждался приятной беседой, как мог бы наслаждаться свиданием… Хорошо хоть не начал испытывать пагубные страсти — впрочем, это редко происходит, когда речь идет о генмоде другого вида или человеке, хотя и такие случаи, разумеется, бывают.

Пастухов, этот бессердечный тип, громко расхохотался, время от времени переходя на лай.

— Ну и ну! Дитачка, стало быть! А Мурчалов-то хвост и распустил!

Будь я человеком, я покраснел бы до кончиков когтей; может быть, даже самовоспламенился. Оказывается, мое восхищение не осталось незамеченным со стороны. Но человеком я, к счастью, не был, и мог только поблагодарить родню за густую шерсть.

— Ну, хватит! — воскликнул я. — Елена, вы же понимаете, как вы нас подвели? Если бы с вами что-то случилось…

— Но ничего не случилось! — она независимо фыркнула. — Кроме того, я всегда могу улететь! В отличие от вас, коротколапых.

— У меня длинные лапы! — мы с Пастуховым сказали это хором — и переглянулись.

Елена ухнула.

— Ну и кто здесь ведет себя как ребенок? — едко спросила она. — Ладно, пойдемте! Время дорого. А пневмотуннелями я бы с этим журналом пользоваться не стала — мало ли.

Тут я не мог с ней не согласиться — мало ли…

Не буду рассказывать, как мы встречались с отцом Елены, как уговаривали его протолкнуть это дело перед мэром… Утомительно, долго и придется описывать, как мы раз за разом повторяли все те же доводы разным людям и пересказывать все, что нам довелось узнать за время расследования этого дела.

Опять же, вспоминать, как это сперва приняли за игру неопытных слюнтяев юного возраста, тоже не хочется. Здесь Елена и в самом деле подвела нас капитально: ни ее отец, ни мэр Воеводин сперва не хотели слышать разумных доводов, в основном потому, что в деле участвовал ребенок.

К счастью, лабораторный журнал Серебряковых помог преодолеть этот барьер: в нем нашлось место таким сухим по форме, но отвратительным описаниям опытов, таким страшным фотографиям, что он говорил сам за себя. И всякий, открыв его, чувствовал, что такой документ ну никак не мог оказаться подделкой скучающих подростков.

Однако, несмотря на это, мы опоздали.

Полицейские, обыскавшие лабораторию Златовских, ничего не нашли: к тому времени, как мы добились проведения рейда, помещение оказалось покинуто, большая часть документов — уничтожено. Кое-что сохранилось; тогда-то для анализа этого всего привлекли Матвея Рогачева, и мне пришлось свести с ним тесное знакомство.

Кстати говоря, об этом деле таки написали в газетах: и в «Вестях», и в «Ведомостях». Без подробностей, понятное дело — мол, раскрыли случай мошенничества при заключения подрядов по благоустройству города. Но нужный толчок моей карьере это дало, хотя особой радости почему-то не вызвало. По крайней мере, я думал, что буду радоваться гораздо сильнее, увидев свое имя в печати.

Что касается зачинщиков заговора — глав нескольких генмодьих профсоюзов и нескольких крупных предпринимателей, надеявшихся на раздел сфер влияния, — то их арестовать в основном удалось. Всех, кроме одной. Мурчалову Марию Васильевну так и не поймали — она успела сбежать за границу.

Наверное, потому, что ей пришло анонимное письмо… а может быть, по какой-то другой причине. Может быть, у нее были припасены сигнальные средства, которые должны были сработать в случае провала, и запасные пути отхода, и она сорвалась бы вовремя без письма — моя мать была той еще умелой заговорщицей. Одно то, как она пряталась под маской легкомысленной светской дамы даже от собственной родни, дорогого стоило!..