Старуха 5 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 1

На работу Юрий Борисович приходил обычно часикам так к девяти, а иногда и вовсе к полудню: утром, по давно заведенной традиции, работали исключительно женщины. То есть не столько по традиции, сколько потому, что из шестнадцати дикторов только четверо были мужчинами и их, мужчин, просто на все передачи не хватало. Особенно не хватало их по выходным, ведь по воскресеньям на работу ходил лишь один, а второго — подсменного — просто при необходимости вызывали если дежурный диктор не мог работать по какой-то причине. Что было совсем нетрудно проделать: после того, как весной тридцать восьмого для Комитета по радиофикации и радиоинформации НТК выстроил три жилых дома практически рядом со студией, любому из дикторов до работы пешком неспешным шагом было дойти от силы минут семь.

Но в это воскресенье Юрия Борисовича подняли уже в четыре утра, причем даже не по телефону (а телефоны были поставлены в квартирах каждого диктора… как, впрочем, вообще во всех квартирах домов Радиокомитета): к нему домой буквально вломился редактор отдела новостей. И отдельно предупредил, чтобы Юрий Борисович «оделся поприличнее»: вообще-то все знали, что он и на работу часто приходил в майке и сатиновых шароварах, обувшись в сандалии на босу ногу, объясняя это тем, что «слушатели-то меня не видят». Но «приличный» костюм у него имелся, причем даже два: после того, как в Москве заработало телевидение, кто-то наверху решил, что и по телевизору новости должны читать дикторы с радио — и всех их немедленно «приодели». Причем так приодели, что весь мир обзавидоваться мог, даже слухи ходили, что Оле Высоцкой, Насте Головиной, Наташе Толстовой и Жене Гольдиной костюмы лично академик Синицкая шила. Слухи, конечно, врали — но вот покрой этих костюмов точно Вера Андреевна предложила, она такие сама себе и придумала…

Но до сегодняшнего дня из дикторов радио на телевидение по праздникам приглашали лишь Олю Высоцкую и — по разу — Вову Герцика и Колю Дубравина, а остальные на экранах телевизоров еще не появлялись. Но все когда-то случается в первый раз, тем более что Вова сейчас вообще в отпуске был, а «подсменным» сегодня назначен Боря Рябикин, про которого деятели телевидения сказали, что «на экран такого выпускать нельзя, чтобы дети по ночам писаться от страха не стали». Зря сказали, ведь Боря рожи им корчил просто от веселости характера — но с телевизионщиками не поспоришь…

Так что Юрий Борисович за десять минут облачился в лучший костюм, галстук нацепил — и поспешил в студию. С тем, чтобы начать работу уже на первом, пятичасовом выпуске новостей. Но какую ему предстоит читать новость, он еще не знал: редактор лишь сказал, что «позвонили сверху, сказали, что читать должен Левитан — а что читать, не сообщили, просто предупредили, что будет важное правительственное сообщение и текст к пяти часам в студию привезут». Поэтому предчувствия у диктора Радиокомитета Юрия Борисовича Левитана были самые мрачные.

В студии тоже народ был несколько… пришибленный. Всё, как и всегда, к передаче было готово, но не слышались обычные шутки и тихая перебранка редакторов и электриков, а Зоя Викторова и Оля Дмитриева, которые должны были отработать с утра, сидели тихими мышками в углу редакторской, даже не озаботившись традиционным уже чаем с плюшками. А ведущий редактор утренних передач на немой вопрос Юрия Борисовича лишь тихо сообщил:

— Ждем, позвонили уже, сказали, что машина выехала.

Машина — машиной, а радио работало точно по часам, в пять утра передача должна была начаться независимо вообще ни от чего. Так что напряжение в студии все нарастало — и лишь когда минуты за три до начала хлопнула входная дверь, люди в студии расслабились. Точнее, наоборот собрались: нужно было работать, и работать, как ни в чем не бывало. А все внешние неудобства — зачем советскому народу о них знать?

Так что сразу после того, как пробили кремлевские куранты, Юрий Владимирович, глядя через стекло студии на то, как редактор судорожно распечатывает конверт с текстом, свои глубоким голосом точно по расписанию начал «работать»:

— Товарищи, прослушайте важное правительственное сообщение…

Лиза Емельянова, постоянно ходившая в студии в тапочках на толстой войлочной подошве, выхватила листы бумаги из рук редактора и абсолютно неслышно, как это умела проделывать лишь она одна, вошла в студию и положила текст на стол перед диктором. Неслышно перебирать бумаги на столе многие дикторы умели, но Лиза это проделывала столь виртуозно, что даже среди «своих» она получила прозвище «тихоня».

А Юрий Борисович глубоко вздохнул, опустил взгляд на лежащие перед ним листы с текстом, и — ни делая ни малейшего перерыва с ранее произнесенным — начал зачитывать это самое «важное правительственное». При первом же взгляде на текст по спине Юрия Борисовича пробежали мурашки, но голос у него не дрогнул, и он сообщил всему советскому народу:

— Советское правительство с глубоким прискорбием сообщает, что сегодня, в половине четвертого ночи, остановилось сердце верного сына советского народа, Председателя Государственного комитета по планированию товарища Куйбышева Валериана Владимировича…

Канарис, стараясь не обращать внимания на очень недовольную физиономию фюрера, продолжал свой доклад:

— По счастью нам удалось выяснить количество этих новых танков русских. Тяжелых танков КВ у них уже изготовлено около ста сорока штук и сейчас их «Красный путиловец» достиг, вероятно, предельной мощности и производит по два, иногда по три таких танка в неделю. По нашим данным, попытка наладить производство таких танков в Челябинске закончилась полным провалом, так что в течение года их количество гарантированно не превысит триста единиц. Несколько хуже ситуация со средним танком Т-34, их количество уже превышает тысячу штук, в Харькове производится по два танка в сутки, налаживается его производство в Сталинграде и, скорее всего, до конца года там русские смогут делать их столько же, сколько и в Харькове. Но и здесь есть весьма положительный, с нашей точки зрения, момент: русские сейчас в состоянии производить около ста моторов для тяжелых и средних танков в месяц, то есть даже меньше, чем самих танков, а ресурс большинства моторов составляет около пятидесяти часов. Так что через год у них все равно танков будет довольно мало.

— А у нас⁈

— Я, пожалуй, присоединюсь к мнению адмирала, — ответил на взгляд фюрера в его сторону Шпеер. — Сейчас мы легко можем произвести за месяц свыше сотни танков Панцер-три и до пятидесяти Панцер-четыре, а при необходимости… при небольшом дополнительном финансировании мы в состоянии эти числа увеличить еще на четверть. Что же до русских тяжелых танков, то замечу, что МАН и Даймлер уже подготовили для полигонных испытаний свои машины, и у меня есть уверенность в том, что когда эти испытания закончатся, обе компании смогут и их производить минимум по паре десятков в месяц. Нам лишь потребуется выбрать лучший вариант… и профинансировать изготовление.

— Вы все только о деньгах и говорите! У нас что, где-то растет денежное дерево? Да вам не одно дерево нужно, а целая роща!

— Мы пока обсудили лишь танки, но у нас открылись и другие возможности. Чешские танки все же полное дерьмо…

— А Гот их хвалит!

— Ну да, по сравнению с нашими «единичками» и «двойками» они смотрятся не так уж и плохо, — ответил Гитлеру Тодт. — Но Даймлер совместно с французами провел доработку нашего Панцера-один… то есть на французских заводах за год полторы тысячи «единичек» нетрудно переделать в вариант «F» — а это уже серьезная машина с двадцатимиллиметровой полуавтоматической противотанковой пушкой. Любой русский легкий танк эта коробочка уничтожит с расстояния до восьмисот метров. Кроме того, за это же время мы легко поставим дополнительную броню на «двойки» — и у русских легких танков шансов против наших уже не будет.