Великий князь Русский (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 24

— Еще на хлебное вино зело много зерна уходит, — вряд ли кто кроме Маши мог бы ткнуть мне в нос винокурением.

Наливки-то и водка товар экспортный, получается, «не доедим, но выпивку вывезем!» Обсудили и еще несколько проблем, но довольно быстро согласились, что перечислено главное. А вот с мерами противодействия быстро не вышло: Шихов требовал пороть скупщиков, Ховрин считал, что надо указом объявить о разных семенах и посевах, Маша — что надо обязать вотчинников на совместную запашку…

Юрка же слушал и не отвлекался. У меня понемногу складывалась система мер, которые можно предпринять без ломания сложившихся практик через колено. Во-первых, завести в государевых городах хлебные амбары. У купцов есть, так почему у государства нету? Закладывать неприкосновенный запас, за который головой отвечает наместник или городской голова. А лучше оба вместе. И наказать большим монастырям делать то же самое — но это только через митрополита.

— При вести о недороде или посевов гибели, хлеб в казну скупать, — перечислял согласованное Ховрин, — а ежели, не приведи Господь, голод откроется, весь хлеб кому бы он не принадлежал, под страхом кнутобития описывать.

— Еще худо, что в тяжелый год у крестьян зерна посеяться не остается, — дополнил Ермолин. — И совсем беда, что занимают под такую лихву, что выплатить не могут.

— Значит, из хлебных государевых амбаров давать зерно на сев без лихвы, до нового хлеба, — сверкнула глазами Маша.

Судили и рядили еще долго, но списочек составили. Главное — хлеб не раздавать, а использовать как фонд оплаты труда. Нам ведь много чего в городах строить надо, да хоть бы камня впрок наломать или кирпичей нажечь… Начинать решили, как обычно, с владений Троицы да моих личных, Елаге первому амбар строить.

Как там Дима разобрался с остатками мятежа, а Вяземские с кровниками, не знаю, даже попыток влезть больше не делал — у меня и так работа нервная. В целом, если бы не смерть Никифора, от этого бестолкового заговора княжат сплошная польза.

Федька Хлус под творческим руководством Шемяки выявил практически весь нелояльный элемент в высшем слое аристократии. По итогам мы ликвидировали десяток удельных княжеств и еще столько же временно перевели в статус наместничеств — до отбытия владельцами наказания. В Чудовом монастыре постригли два десятка княжат и вборзе отправили путем инока Меркурия, в дальние обители на Каму и Пермь. Следом и тех, кто принял участие, но не слишком замарался — там люди нужны, чусовские городки ставить.

Бояр, кто вляпался в заговор, отправили с чады и домочадцы в такие же отдаленные места, новые вотчины завоевывать, а старые, почти сотню, конфисковали и прибавили к великокняжескому домену.

Удельных детей боярских и дружинников раскассировали — кого на запад, с поляками бодаться, кого на юг, от татар отбиваться, кого на восток, сыроядцев примучивать.

Часть самых отъявленных казнили. Я бы с удовольствием вообще без казней обошелся, но — никак, просто потому, что требовалось показать «жесткую руку». А в нынешние времена это кровь, головы с плеч, деление на четыре, кол-центры и тому подобные малоприятные вещи.

Но смертных приговоров вынесли больше, чем казнили, по ним с моей подачи дума приняла постановление «егда кто от злодействующих осужден к смерти, и аще уйдет служить в те городки береговые и чусовские, то тамо да избудет смерти своя за десят лет». Штрафники в чистом виде, причем с возможностью реабилитации и получения военной добычи. Ну мало у нас людей, мало! Жаль гробить своими руками, приходится работать с теми, кто есть.

Большинство служилых, кто распробовал новую систему, нас горячо поддержало. Голову заговору мы срубили, а все прочие просто не смели вякнуть против. Грех было в такой ситуации не ликвидировать остатки Моложского и Великоустюжского уделов. Ну заодно и половину Ростовского княжества, которое еще оставалось за тамошними князьями. Собственно, эти уделы и сами бы вскорости рассосались, но зачем терять время? И цена невелика, как по мне, ну сверху еще пообещали двум ростовским по венцу.

Глядя на такое, добровольно отказались от удельных прав старшая ветвь Стародубских и Пожарские, пришлось им тоже пообещать венцы.

Тишь да гладь наступили, и на той же волне улетело в Вятку грозное распоряжение — все, город окончательно уходит под руку Дмитрия Шемяки, и там вводятся те же суровые порядки. Но кто хочет прежней разгульной жизни — добро пожаловать в камские городки, а того пуще на вольную Волгу, где в нее впадает Сызранка, и где ближе всего прижимается к ней «дублер» Свияга. Глядишь, заведутся у нас казачки в Жигулях пораньше.

После чего мы притормозили, не стоит сразу всего и много вводить да ломать. Заговор-то не просто так возник, слишком все один к одному легло — и следствие по «литовскому» делу, и разговоры о майорате, и венцы. И все «не по старине!» Всегда я этому удивлялся: почему-то большинство предпочитает думать, что ради мало-мальски приемлемого будущего надо непременно вернуться к тому, как было.

Причем не к реальной старине, а, скорее, к ее романтизированному образу. А такие образы, как правило, крайне нежизнеспособны — ни тогда, ни сейчас, ни в будущем.

Как бы то ни было, мы дешево отделались. Ну, попортили да расхитили имущества, но это дело наживное, как там, «спасибо, господи, что взял деньгами»?

Завершили все семейной поездкой в Троице-Сергиев монастырь, посмотрел я еще разок на рублевские росписи и уже решил, что все, эпопея с мятежом окончена ко всеобщему удовольствию.

Однако, хрен, самые страшные последствия ждали впереди.

Пока к Троице ездили, спали раздельно, богомолье ведь, практически сверхнормативный пост, а когда вернулись, Маша велела постелить себе не в нашей спальне, а на своей половине.

— Что-то случилось? — задал я, наверное, самый дурацкий вопрос в такой ситуации.

— Ты меня больше не любишь.

Увы мне, увы Василию Васильевичу…

Всяко видал Илюха Головня: и разоренные города, и отстроенные после пожаров, но Андреевску дивиться не уставал — в шесть лет на пустом месте вырос посад! Да не махонький какой, а в тысячу человек и расти продолжает!

Вот уже год как вместо частокола встали вкруг прясла и городни, изнутри забитые землей, а снаружи обмазанные глиной, для бережения от огня. Шесть башен, в них трое ворот — Апостольские, Воскресенские и водяные, на Двину, Покровские. За башнями, в кремнике, спрятался Свято-Андреевский монастырь. Слободы и промыслы раскинулись в окольном городе, где ныне ставили острог из сплавленных по Двине бревен. И крепость, и посад, попервоначалу названные Новыми Колмогорами, все больше именовали по монастырю — Андреевском.

По всему, удачное место для него выбрали — удобное и рыбакам, и кто морского зверя промышляет, и кто по Дышучему морю с самоядью торговать ходит. Землицы окрест много, только рожь худо растет. Оттого государевы хлебные обозы идут чуть ли не круглый год, заполняя немалые амбары. Ставрос как-то говаривал, что запаса хватит на четыре лета.

Добрую крепость поставили, со рвом, с надолбами, с пороховым погребом и двумя десятками устюжских пушек нового образца. От разбойных мурманов и того много, но государь все равно обещал прислать еще, и наказал везти в город и понемногу запасать камень…

Два шпиля втыкались в небо — церкви, что поставили три года тому, и сторожевой вышки. Головня усмехнулся, вспомнив, что когда пришла государева грамотка ставить вышку в двадцать саженей, у него с архимандритом целая пря случилась, — негоже возносить выше креста! Уж как спорили, как уламывали — уперся отче и ни в какую! Да еще анафемой грозил!

Илюха тогда приказал надставить шатер церкви и поднять крест елико возможно, вышку же отстроить на сажень ниже, а на Москву отписал. О прошлом годе преосвященный митрополит Николай прислал свое благословение на вышку в двадцать саженей, отчего архимандрит озлился и целый месяц Илюху под благословение не подпускал.