Самый лучший комсомолец. Том 5 - Смолин Павел - Страница 8

Блики над головой в какой-то момент прекратились, и я попытался посмотреть на часы – тщетно, лампочка давно нас покинула, дышим буквально на ощупь. Через сотню «дыхательных циклов» над головой замелькали фонарики. Дядя Семен оттолкнулся ногами, всплыл, нырнул обратно и потянул за шивороты нас с Виталиной. Все, получается!

Когда меня вытянули из воды и положили на носилки, я откашлялся и улыбнулся склонившемуся надо мной силуэту, просипев обожженным горлом:

– Теперь мы оба с тобой горелые, деда.

И провалился в уютную, лишенную необходимости дышать в трубу по очереди темноту.

«Включился» я внутри «Скорой помощи», ощутив на лице кислородную маску. Я проверил на управляемость руки и попытался сесть. Псы кровавого режима, конечно же, не дали, понадежнее закутав оказавшегося голым меня в шерстяное одеяло. Зачем? Мне же жарко!

– Все хорошо! – заглянул в открытые двери машины Андропов.

– Отпусти! – просипел я в маску и закашлялся.

Я же цел и невредим! Ну осип, ну и что?

– Товарищи, Сергею нужен отдых, – сильно обидел меня деда Юра, плечо укололо, и силы начали стремительно меня покидать.

Следующее пробуждение случилось в самолете – спецбортом дедовским летим, мне как-то дяди из «девятки» экскурсию по нему проводили. Медблок тут знатный: от белизны аж глаза слезятся, а импортная аппаратура уютно пиликает и похрустывает.

– Все в порядке, отдыхай, – раздался словно из бочки чей-то голос, сгиб локтя кольнуло.

Задолбали.

Здравствуй, любимая палата в любимой Кремлевке! Как же я, сука, по тебе скучал! На сколько в этот раз? Месяц? Три? Полгода? И которая по счету ночь идет? Пойду спрошу!

Любимые ручки не дали мне сесть.

– Сережа, – просипела сонная, одетая в ночнушку Виталина, подстриженная до короткого ёжика. – Все хорошо, мы в Москве, лечимся. Говори тихонько, хорошо? – сняла с моего лица маску.

– Тоже сорт трубы, – прошептал я и скривился – больно.

Вымученно хихикнув, девушка выдала мне стакан с водой.

– У тебя отравление угарным газом, крысиные укусы, ларингит и острый пиелонефрит, – пока я пил, перечислила болячки.

– Бывало и хуже, – просипел я. – Пусти.

И, аккуратно держась за стеночку, медленно и печально сходил в уборную, по пути оценив отсутствие привычных цветов, рояля, дивана для гостей, стола с печатной машинкой и телевизора. Недолго, значит, лечусь, раз завезти не успели. Посмотрелся в зеркало – голова побрита «под ноль», но кожа вроде цела – паричок как Магомаеву (лысеет бедолага) носить не придется. Но некоторые волдыри имеют место быть. Сколько там перечисленный Виталиной «букет» исцеляется? Недели три? Вот настолько я тут и застрял в очередной раз.

Вернувшись на сдвинутую с Виталининой кровать, отдышался, подышал через маску и спросил:

– Досталось тебе?

– Федину досталось, – мягко улыбнулась она. – Ты отдыхай лучше, Сережа.

Ей-то говорить тоже больно, чего я лезу? У нас тут вариант хэпи-энда, значит и вправду можно отдыхать со спокойной душой.

Следующее пробуждение получилось почти идеальным – утром, разглядев слезящимися глазами одетую в халат и медицинскую маску – чтобы микробом на больного не дышать – сидящую в ногах маму.

Виталина уже успела одеться в спортивный костюм и отодвинуть свою кровать.

– Поросенок! – привычно нарекла меня родительница и осторожно обняла, поцеловав в щеку. – Куда лезешь вечно? Без тебя что ли не справятся? Лысая башка, дай пирожка! Болит? Давай маску уберу, – обрушила на меня шквал упреков и заботы и нажала кнопку у изголовья, вызвав врача.

Освобожденный нос ощутил жуткий запах гари – я ей, похоже, надолго пропитался.

– Все ок! – бодро улыбнулся маме и пожалел – губы треснули.

– Какой тут «ок»? – заплакала она. – Да ты в этой больнице уже чаще чем дома бываешь!

– Ты тоже.

– Молчи уже! – шикнула она. – Здравствуйте, Лев Львович, – поприветствовала лысого гладковыбритого упитанного врача.

– Снова здравствуйте, Наталья, – поздоровался он в ответ. – Доброе утро, Сергей.

– Здравствуйте, – прошипел я.

– Не утруждайся, тебе голосовые связки беречь надо, – посоветовал доктор, осмотрел мне горло и нос, пощупал лимфоузлы, послушал спину и грудь, измерил температуру и давление. – Воздержись от разговоров и резких движений, побольше пей и поменьше снимай маску, – мама тут же вернула прибор мне на лицо. – Через час приду поставлю тебе укол, а пока отдыхай.

– А? – промычал я в маску.

– Три недели, – улыбнулся глазами Лев Львович и покинул палату.

Я показал руками, будто пишу.

– Вот неугомонный, – вздохнула мама и достала из сумочки планшет с карандашиком и стопку бумаги.

«Наши живы»? – увидев первый вопрос, мама задрожала губами.

Прости.

– Живы, – успокоила Вилка.

«Значит все совсем хорошо. Не плачь».

Какой уж тут «не плачь»! Мама успокоилась только минут через двадцать – сильно перепугалась в этот раз. Ну нельзя мне не лезть – вон какой эффект от моего непосредственного участия получается удивительный, вся грязь моментально вылезает. Но выводы сделаем – без пары армейских взводов за плечами больше на «вражеской территории» в гости не хожу.

В дверь постучали – вошел груженый телевизором папа Толя.

– Чего сам-то тягаешь! – приложила его мама и кинулась помогать.

Когда «Рубин 401» занял свое место на тумбочке, Судоплатов-младший пожал мне руку:

– Напугал ты нас.

«Извините» – покаялся я.

– Да не передо мной извиняться нужно, – отмахнулся он. – Но я тоже переживал.

– Поедем мы, – вытерев остатки слез платком, мама поднялась на ноги с вымученной улыбкой. – Ничего?

«Ничего» – с улыбкой кивнул я. – «Приходите еще».

– Обязательно придем! – мама осторожно чмокнула меня в лоб, взяла мужа за руку, и они покинули палату.

«А мы с тобой потреплемся», – обратился я к Виталине на языке глухонемых.

«Очень удобно», – прожестикулировала она.

«Помнишь что было когда нас достали?»

«Помню – я-то сознание не теряла», – высунула язык. – «Не перебивай. Генерал Щукин комедию во дворе ломал – горе-то какое, случайность и так далее. А тут нас вытаскивают – ему Цвигун сходу нос сломал. Наших во дворе видела – живые и виноватые. Дальше упыря в «воронок» утащили, а нас – в «скорую», до аэропорта и потом сюда».

«Будем ждать визита родного деда», – подвел я итог. – «Сама-то как?»

«Почти как ты».

Поднявшись с кровати, я медленно и печально включил телевизор, чтобы узреть показываемый по «Музыкальному киоску» клип с песней про «Орленок».

Вернувшись в кровать, написал письмо Владиславу Крапивину – искупать подрезанную сценку – с предложением снять кино про «Валькиных друзей».

«Отправлю с оказией», – дал почитать Виталине.

Оказией оказался вернувшийся доктор, который поставил обещанный укол, после которого я уже привычно вырубился.

Да хватит пичкать неокрепший детский организм снотворным!

Как и ожидалось, в себя я пришел ночью. Попив предложенного дедом Юрой клюквенного морса – все время в больнице им пичкают – с улыбкой кивнул ему.

– Я по-глухонемому не умею, – признался он.

Я обернулся – Виталины в палате нету.

– Да не волнуйся ты, – махнул рукой Андропов. – Посидит в коридоре и вернется – она гораздо здоровее тебя.

– Ладно, – просипел я. – Враги?

– Нету больше врагов в Саратове, – исчерпывающе ответил он.

– Наши?

– Федина я в Магадан сослал, – ответил деда Юра и усмехнулся. – Не в этом смысле – золотодобычу курировать. Он генерал-то хороший, честный и старательный, но на тебя квалификации не хватило.

Включив лампу на тумбочке у кровати, написал:

«Можно будет взаимодействие наладить когда на Восток уеду?»

– Налаживай, но сам старайся туда не соваться – зэк заточку кинет и всё. Мы его за это, конечно, расстреляем, но легче от этого никому не станет.

«Ты знал про Щукина?» – спросил я.