Чернота (СИ) - Мантикор Артемис - Страница 54

Райшин… Сколько она пробыла в его группе? А всё равно вспоминается его лицо в последний момент. Оба последних момента — когда он говорил ей жить, и когда чудовище в нём умоляло её спуститься, чтобы стать частью роя.

Глупый. Она бы и сама спустилась, если бы так не боялась, что не могла разжать руки. Каждый боится боли. А теперь она сама — боль.

Осколки памяти, приходящие через сны…

Кто она?

Что она такое?

— Где Гарри? — из задумчивости её вывел голос Рейна.

Свалка, на которой стоял лагерь, стала темней. Будто наступили сумерки, переходящие в ночь. На самом деле всему виной — пыль, улетавшая к потолку.

Сейчас волны этой пыли ласкали видоизменённые под форму её ног артефактные сапоги.

— Гарри? — встрепенулась Альма.

— Он должен был дежурить с нами. Проспал?

— Возможно. Сейчас он слишком здоров для этого места. Единственный, кого терминал не испортил, а исправил, позволив вернуть себя.

— В случае с древним вампиром, который до твоего появления едва не угробил наш рейд, это не очень-то хорошо. Хотя для группы это к лучшему.

Девушка странно рассмеялась. Медленно и приглушённо.

Где-то вдалеке послышался грохот — небольшая горка выметенного с вершины холма мусора рассыпалась, и прочь побежала крыса.

— А мы сами, как думаешь, чем-то лучше? — вдруг спросила она.

— Ты всерьёз себя сравниваешь с ним?

— Знаешь, чего я больше всего боюсь, Рейн? — тихо прошелестела Альма. Приятным полушёпотом, на который способны только энирай. — Боли. Когда вы меня нашли, я познала все её оттенки. Я до сих пор не понимаю, как я сохранила тогда свой разум. Наверное, и здесь постарались машины, играющие нами в свои страшные игры.

Рейн промолчал, внимательно слушая девушку и не забывая оглядывать окрестности. Но вокруг были лишь крысы и пыль, скрывавшая осветительные панели и погружавшая локацию в сумерки.

— Тогда мне казалось, что я стала мудрее, собрала себя. Вернулась к своей сути. Стала тем, кто не позволит другим пройти через то, что и я. Стала той, кто сражается с болью. И тогда Стена мне показала, что я всё ещё ничего не знаю о боли. Все в нашей большой семье ничего не знают о боли. Кроме разве что, Белой.

— Когда ты бредила из-за штрафа для юстов, — понял Рейн.

— Тогда я узнала всё о боли внутри. О страхе, который ты не можешь контролировать. О том, что ты вовсе не хозяйка своего тела. Ты в нём гость. И твой разум — это не ты. Это твой враг. Получается, что от меня уже ничего не осталось, если я не могу доверять ни своему телу, ни разуму. А теперь скажи, Рейн, как так получилось, что я сама стала той, кто несёт боль?

— Это всего лишь боевая способность, если ты об обречённом.

— Это способность палача. Совсем не то же, что выстрел из арбалета. Фирал прошёл через то же, что и я. Я провела его. Так кто я?

— Альма… — тяжело вздохнул Рейн. — Тогда кто по твоему я, пытавший и убивавший сотни разумных, будучи Гильгамешем?

Девушка подняла глаза. Желтые, с горизонтальным чёрным зрачком глаза энирай.

— Между нами есть разница, Альма. Главным в моей жизни всегда была справедливость. В той жизни я шёл по пути света. Был паладином, поклявшимся сделать рай на Стене. Изменить этот чёрный мир, полный боли, страдания и несправедливости, — сказал Рейн, и его голос перестал быть спокойным.

Дыхание сбилось, а в интонации появилась горечь.

— Но я предал всё, во что верил. Предал и, всегда выбирая путь к свету, оказался во тьме. Мне казалось, что зло — повсюду, и я должен бороться с ним любой ценой, не замечая, как сам стал тем самым злом, порождающим боль и страдания.

Рейн вздохнул и обернулся к Альме, заглядывая в глаза девушки.

— В этом мире нет ни абсолютного света, ни абсолютного мрака. Есть лишь неверные выборы, за которые нужно держать ответ. Это то, во что я верю.

— Ты не может быть ответственным за то, что творил в тебе ангелоид.

— Я сам допустил его в своё тело., — возразил Рейн. — Я пользовался этой силой. Она свела меня с ума и заставила обратить свой меч против невинных. Я даже взрастил учеников из безумцев, а может — безумцев из учеников, так что ужасы, которые я творил, скорее всего живы и по сей дей — в них. А ведь были и те, кто называл себя моим другом и пытался остановить. Но я никого не был способен услышать. После того проклятого пересмешника и копья с мёртвой магией, когда я вспомнил о том, кем был — я думал, как мне ужиться с тем, кого я ненавижу больше всего — с самим собой.

— И какой ответ ты нашёл? — спросила Альма.

— Я нашёл его благодаря тебе. Ты не знала, какое чудовище попало к вам в группу, но я помню твой голос. Ты говорила, что всё скоро пройдёт. А я понимал — что ничего не пройдёт. Я не верну тех, кого убил Гильгамеш. Но сдаваться бессмысленно — я всё равно вернусь сюда снова, сколько бы не умирал. С каждым этажом я всё больше понимаю, что на самом деле тогда сотворил. Духовный ресурс… я разрушал души, Альма, когда своим больным разумом видел в них зло.

— Минор-ами… Ты стал тем, кого ненавидел.

Рейн едва заметно кивнул. Горло будто сжалось. Во рту пересохло.

— В таком случае, по этой логике, я просто должна исцелить больше, чем свести с ума? В этом есть смысл, — мрачно улыбнулась Альма. — Игра с ненулевой суммой — рационально

— И ты уже это делаешь. Ты всегда была одним из тех немногих якорей, что позволяли мне сохранять рассудок и не окунаться в бездну самобичевания с головой.

— Ты давно перестал быть Гильгамешем. Ты Рейн, стихийный рыцарь и танк нашей семьи. А я — чудовище прямо сейчас.

— Ты луч света в этом полным безысходности мире, Альма. С первого дня в Ордене ты несла только свет. Для меня честь быть с тобой в группе и называть себя твоим другом.

— Минор-ами… девушка осторожно подняла дрожащую руку, вокруг которой зажглось тёплое, не обжигающее пламя навыка духовного целителя. — Это навык. Тебе станет легче.

Тёплое сияние коснулось груди стихийного рыцаря, разделилось на крохотные ручейки омывающей силы, снимающей тревоги и заглушающей внутренний голос, твердящий, что такие как он не имеют право на снисхождение.

Он заслужил страдать. Он был чудовищем. Он не имеет права принимать помощь, — пронеслось у него в голове.

Энхе подошла ближе, кладя вторую руку ему на грудь. Рейн наклонился, чтобы почувствовать запах её волос, но вместо этого встретил вдруг её губы.

Ты не имеешь права чувствовать что либо, кроме раскаянья, — прозвучал внутренний голос. Рейн отстранился.

— Ещё… — одними губами вывела Альма со сбившимся дыханием. Её и без того жёлтые глаза налились янтарём, в них буквально проскакивали искры. Едва заметные жёлтые огоньки зажглись на кончиках её белоснежных волос и тонкой сетью янтарных трещин на коже — промелькнули и скрылись, будто их не было.

— Хаос… Это всё откат… — Воскликнул Рейн, отпрянув на шаг.

— Как и пустота, хаос просто управляет эмоциями, а не душой. У меня самая высокая воля, осознанность и духовный ресурс в рейде. Забыл, что я не нормальна? — голос девушки сорвался на шепот, глаза наполнились слезами, а руки вспыхнули ярче, вливая ману. — Кто я, Рейн? Почему меня не выдерживают зеркала? Почему терминал дал мне эти способности? Почему в каждом втором терминале у меня аномалия, почему…

— Ты — лучшее, что случалось с нашим безумным Орденом, — прервал её Рейн и крепко прижал девушку к себе, будто единственный лучик надежды, пробивавшийся через мрак.

Возразить ей не дал новый поцелуй Рейна, гораздо более страстный и требовательный, чем предыдущий.

— Земля Аномалий. Ты зря не боялся идти в эти земли. Ты был слишком жадным и спустился слишком глубоко. Ты знаешь, кого рейд разбудил во мраке Стены… Мёртвые Мечты. — произнёс Хантер, со странной улыбкой глядя в огонь.

В костре треснуло тлеющее полено. Вверх понёсся сноп ярких искр, высвечивая образ другой неприкаянной души. На останках кирпичной стены с колючей проволокой сидела Эстель, глядя в одну точку перед собой.