ne_bud_duroi.ru - Афанасьева Елена - Страница 14
- Предыдущая
- 14/74
- Следующая
Только вот унесет ли ее Степушка? Она, конечно, не Катрин Нечаева — несчастный Семочка Лазарев, сколь ни силился во время мазурки, но правильно обхватить ее не мог. Но Степушка, добрый, чудный Степушка ростом вышел пока не больше самой Александриньки — подымет ли?
Да и как быть с платьицем? Сейчас на ней синее буф-муслиновое, с глухим воротничком и без всяких кружев. А так надобно, чтобы Степушка нашел ее непременно в лимонном с кружевами. Она так нравится сама себе в лимонном. И мама, помогая miss Betty наряжать ее перед детским балом, называла «моя королева». А нынче взяла и свою королеву обидела!
Утром еще все было так чудесно. Проснувшись, Александринька пробралась в материнскую спальню. Мама уже встала. Солнышко играло в большом зеркале у маменькиного туалетного столика. И мама среди солнышкиных отражений как королева — королева солнечных зайчиков. Дульетку скинула и неглиже — в чулках, кружевных панталонах ниже колен, в сорочке без рукавов, с болтающимися концами не завязанных еще тесемок, — умывается. Из большого кувшина с пастушками Глаша поливает ей на ладошки. Вода ледяная, и маменькино лицо начинает розоветь. Александринька ежится, потом храбрится, подставляет и свое личико, мама плескает на него — брр, холодно! И весело.
— Как спала нынче? Замерзшая девочка снилась? Или несчастная Николенькина матушка? Да это ведь только книги! Писатели пишут их для того, чтобы ты, читая, училась чувствовать, страдать, любить. И потом, мы же говорили, дурных снов не бояться. Во сне отбоишься, оттревожишься, и, когда проснешься, бояться не будет надобности.
С маменькой бояться нет надобности. Отчего с маменькой никогда не страшно?
— Маменька, а как Степушка мне скажет, что жениться на мне хочет?
Мама смеется. Глаша ей корсет поверх сорочки шнурует, а маменька смеется.
— Отчего же непременно Степушка? Глаша, не так туго. Нельзя нынче туго в моем une fausse position1. Так отчего же Степушка, а не кто другой? Не Николенька Павлищев? Не Петрушенька Звонарев? Не Семушка Лазарев, наконец? Прошлым летом в имении, помнится, тебе все Семушка больше нравился.
Какая, право, странная. Понимает, понимает все, а потом как скажет неумное, будто и не мама, а кто-то совсем глуповатый. Конечно же, Степушка, а кто еще?!
— Может, муж у тебя другой будет? Мне в детстве тоже нравился мальчик, сосед по орловскому имению, Алешенька Незвицкий. Но замуж-то я за вашего отца пошла.
— А если бы за Алешеньку? — подивилась Александринька. — Если бы за Алешеньку, а не за папиньку? У нас был бы другой папа? Или у тебя были бы другие детки? А мы бы тогда где были? У другой матушки? Вместе с папа или одни?
Маменька снова смеется. Глаша уже стелет на полу перед кроватью круги кринолина. Александринька эти круги сосчитала, даром говорят, что она ленится в учении. А она вот сосчитала — восемнадцать целых обручей, один другого меньше, и еще семь половинок обручей, как буквица «Слово» — «С», чтобы маменька могла в свой кринодино-вый колокольчик залезть. Ох, скоро и у нее будут платья с такими же восхитительными колокольчиками! Скоро-скоро! Ах, отчего же нельзя еще быстрее! Чтобы уже теперь носить такие же платья, как мама!
Мама, будто маленькая девочка в игре, через край этих обручей перепрыгнула — в домике! И рассмеялась, не как мамы смеются, а как девочки — весело так, заливисто.
— Хорошо, Александрии, что мы с тобою в девятнадцатом веке родились! Какие ужасные одеяния приходилось носить дамам в былые времена! В Мамонтовкс на чердаке прапрабабушкины платья, в которых она ко двору императрицы Екатерины представлялась. Не влезть — корсеты как пыточные орудия. Еще и вместо легкого кринолина панье да виртюгали. Тягость неподъемная. А барышни в эдаком виде танцевать умудрялись…
— …и романы крутить, — добавляет появившаяся в дверях матушкина сестра, княгиня Оленева. Ma tante сияет, будто сейчас на бал или с бала, даром что траурные плерезы на грогроновом платье. — Как они в эдакой-то крепости могли романы крутить и целоваться. Виртюгали, должно быть, били мужчин по ногам.
Княгиня хохочет, но не так, как мама, как-то глухо. А мама густо краснеет.
— Мон шер, умоляю тебя, при ребенке. Глаша, кликни Арину, пусть даст нам кофею.
— А что ребенок?! Александрин уже юная барышня, лет через восемь — десять замуж. Пусть привыкает! Кринолин, спору нет, практично, — говорит ma tante, пощупав конструкцию, укрепляемую на маменькиной талии. Талия эта в последнее время отчего-то стала не так стройна, как прежде. — Но нет предела удобствам. Попомните мое слово, скоро мы будем ходить вовсе без широких подолов. Я никогда не ошибаюсь касательно моды. Свадебное платье Александрин будет уже прямое. Да я и сама другой раз стану только в прямом венчаться. Мне бы только сбросить красоту сию, — ma tante рукой касается своих плерез.
Ну что такое ma tante сказала! Глупая она, что ли, в прямом венчаться. Ждешь-ждешь не дождешься, когда придет срок вместо обычной нижней юбки кринолин надеть, а тетушка туда же — прямое. Благодарю покорно! Сама пусть прямое носит!
— La glace est rompue2. Я давеча в парижском журнале прочла, что в Североамериканских Соединенных Штатах некая Амелия Блумер попыталась ввести в дамскую моду брюки, наподобие шальвар, — не унимается тетка, перебирая скляночки на матушкином туалетном столике, то припудриваясь, то взбрызгивая себя духами. В другое время Александринька обязательно подставила бы носик, чтобы тетка пуховкой прошлась по ее личику и помазала пробочкой от волшебной скляночки у нее за ушками. Тетка это баловством не считает, напротив, говорит, что чем ранее барышне вкус к хорошим туалетам и прочим дамским тонкостям привить, тем полезнее. Но сегодня Александриньке лучше сидеть потише, чтобы не послали в классную.
— Бог мой, какой моветон! — восклицает мама. Вернувшаяся Глаша уже застегивает бесконечные пуговицы на столь любимом Александринькой фиолетовом левантиновом платье с белым воротничком.
— Да какой же это моветон! Тяга к удобству, comfort. Вот драма между домами Теплякова и Азаревича — это, мон шер, моветон!
— Что у них снова приключилось? — поднимает глаза маменька.
— Поводом к событию послужило стремление Теплякова задать бал в среду, когда бывают вечера и у Азаревича, и переманить оттуда к себе какую-то княгиню и какого-то барона. —Ma tante уже вошла в милую ее сердцу роль повествовательницы последних событий. Чего только из ее рассказов не вызнаешь! — Кстати, мон шер, кого я у вашего парадного встретила! Автора «Полиньки Сакс»!
— Дружинина?
— Ах, конечно же!
— Верно, приехал в первый этаж к Левицкому, портретировать. В «Светопись» самые блистательные сиятельства приезжают, сам великий князь недавно был. А нынче мне почудился Тургенев.
— Ах, нет, Дружинин лучше Тургенева! Куда как лучше! Не сравнить! Он был столь галантен! Сам, не дожидаясь дворецкого, открыл мне дверь! Ах, эдакую встречу да несколькими бы годами ранее! Вспомни, как мы тогда засыпали с его романом, как нынче с новым романом Жорж Занд да с «Demi-mond»3! Как я прежде мечтала хоть украдкой взглянуть на этого доброго адвоката женского сердца, защитника всякой увлекшейся неосторожной девушки и женщины! А уж говорить с ним! Но нынче, ты и вообразить не можешь, что о нем говорят! Натали Андреевская сказывала, что в дальнем конце Васильевского острова у него есть специально нанятая квартира для особого рода увеселений.
Ma tante, наливая себе принесенного Ариной кофею, увлеченно продолжала. Но дослушать Александриньке не довелось. Мама спохватилась, что ребенок слушает что ненадобно, зазвонила в колокольчик, и через несколько минут miss Betty увела Александриньку в классную. И все хорошее в этом утре закончилось.
В классной они с младшим братом подрались. Он сказал ей дурное, Александринька стукнула его в ответ. Иван отчаянно заревел. Да так, что матушка пришла со своей половины и, не разбираясь, недобрым голосом назвала ее дурной девочкой и велела оставить без сладкого. Матушка, которая только что вся в солнечных зайчиках была их королевой, и вдруг!..
- Предыдущая
- 14/74
- Следующая
