Нифриловая башня - Парсиев Дмитрий - Страница 8

– Нет, дедушка, я не нелюдь. Я инженер-технолог!

С тех самых пор у них с дедом повелось что-то вроде игры, в которой он вспоминал прошлую жизнь, а дед ему в этом помогал. Еще дед говорил, что Акимка такой не один, и, есть другие люди, что помнят прошлую жизнь, как это называет дед, на «Старшей Сестре». Дед вот тоже помнит…

Всю ночь лисы гнали их по темному лесу и сбавили скачку свою невыносимую только поздним утром на подходе к Невину. Парни сбили себе ноги в кровь и почти падали от усталости и боли. Но в городе к прежним страданиям добавился еще и стыд. Оба шли, не отрывая взгляда от земли, думая, что люди видят в них каких-нибудь беглых дезертиров и смотрят осуждающе, и не подозревали, что на деле все совсем не так. В людских взглядах выражалось либо сочувствие, либо, что чаще, вообще ничего не выражалось. Здесь всякого повидали, подумаешь, двух парней Лисы ведут.

Зато на самих Лисов глядели с явной неприязнью, а порой и открытой враждебностью и вызовом. Мол, дай только повод. Но Лисы, не дураки, повода не давали. Старый Лис, увидав, что люди недобро косятся на Фидолову шапку с волчьим хвостом, зашипел злобно на сына:

– Шапку сыми, дурачина. Вишь, люди смотрят, – и, не дожидаясь, пока тот сообразит, сам сорвал шапку и запихал Фидолу же за пазуху. А когда на одной из узких улочек дорогу им перегородила старуха с ведрами, Лисы остановились и терпеливо ждали, пока та уберется с пути.

– Доброго здоровья, вам, матушка, – не выдержав, проскрипел старый Лис с не скрываемой досадой.

– Ишь, ты, – бабка с ведрами остановилась и к вящему раздражению Лиса зацепилась за сказанное, – Нашел матушку. И как у тебя только язык поворачивается…

Дожидаться, чем кончится старухина отповедь, не стали. Увидев, что путь освободился на ширину конской груди, старик ткнул коня пятками в бока и оставил бабку за спиной. Только въехав в ворота подкняжичей крепости, они обрели былую самоуверенность. Обменявшись по-свойски кивками с воротной стражей, целенаправленно пересекли двор и подвели парней к писарю, сидящему за столом под навесом с кипой бумаг.

– А, это ты, Дроло, – вместо приветствия буркнул писарь, завидев старого Лиса, – Сегодня за двоих три копейки. В казне денег мало.

– Как три копейки? – возмутился Дроло, – Вчера пять давали.

– Так надо было вчера приходить, – писарь ухмыльнулся.

– Три – это мало. Так не пойдет, – старый Лис попытался себя распалить, хотя и сам сознавал, что настаивает только из природной вредности, торговаться здесь бесполезно.

– Не хочешь брать три… не бери, – писарь состроил тот картинный вид, что он де человек занятой и тратить время на пустой разговор не собирается, – Либо бери вчера за пять, либо сегодня бери за три… я тебе историю про раков на базаре пересказывать не собираюсь, – и поднял ладонь, прерывая дальнейшие возражения, – Бывайте, други.

Деваться Лисам, конечно же, было некуда, они забрали деньги, поворчали для вида и усквозили по-тихому. Похоже, и в крепости их хотя и терпели ввиду востребованности услуг, но как дорогих гостей привечать явно не собирались. Писарь открыл ротную книгу учета и внес парней в списки. Пока он чиркал гусиным пером, Аким, стоявший до этого в задумчивости, вдруг ожил:

– А-а. Я вспомнил историю про раков, – писарь прекратил чиркать и поднял глаза на Акима, а тот, ободренный уделенным ему вниманием, добавил, – Это история со Старшей Сестры. «Вчера были раки большие, но по пять, а сегодня по три, но маленькие!»

– Помнишь прошлую жизнь? – писарь оживился, и смотрел теперь на Акима с любопытством.

– Да… так. Иногда приходят такие… м-м… образы, что ли.

– Это не просто образы, – наставительно пояснил писарь, – Если б тебе одному они приходили, тогда можно было бы их принять за блажь, а когда очень и очень многим приходят подобные воспоминания, то это уже закономерность!

Писарь достал маленькую книжечку, и в нее повторно вписал Акимины сведения.

– А другу твоему, – писарь кивнул на Васю, – Такие образы не приходят?

– Нет, мне ничего такого не приходит, – торопливо и даже испуганно ответил Васька, свой дурацкий назойливый сон про березовый лес он к «воспоминаниям прошлой жизни» даже близко не относил.

– Ну, да. Ну, да. Если бы сразу двум, то это уже бы был перебор.

– А что, много таких людей? – Акимка не удержался от вопроса, – Ну, которые прошлую жизнь помнят?

– Примерно один из двадцати, – со значением ответил писарь, – А среди юнцов, вроде вас, так и вовсе каждый восьмой. Мастерство свое на Старшей Сестре помнишь?

– Кажись, инженером был.

– Так «кажись» или инженером? – писарь осерчал. Ему не нравилась неопределенность в ответах, особенно в ответах про прошлую жизнь.

– Точно. Инженером, – поспешил исправиться Акимка. И дал пояснение, – На металлургическом комбинате работал.

– Надо же, – писарь обрадовался так, будто получил очередное подтверждение какой-то своей важной догадке, – И этот имел ремесло, совершенно непригодное для нашего мира.

– А что, другие тоже име…

– Отставить вопросы, – посуровел писарь, – Ишь, расчирикался. Значит так. Сейчас идите вон туда, – писарь указал кончиком пера в сторону конюшни, – Там сидит мога. Зовут Грач. Скажете, от меня. Все, проваливайте, – писарь снова уткнулся в свои книги, давая понять, что разговор окончен.

Оставшись без присмотра, парни отошли от писарева навеса и заозирались. Людей вокруг было довольно много, но никто вроде не обращал на них внимания. Все были чем-то заняты и куда-то спешили, кто – заходя в здания, кто – выходя из зданий. По Акиминову горящему взгляду, Вася прочитал собственную мысль, но решительно осадил товарища:

– Даже не думай отсюда сбежать.

– Так не смотрит же никто, – Аким понизил голос до шепота заговорщика, – Вон через забор и в поле.

– Акима, мало того, тот заборчик в три роста, еще смоги перелезь…

– Изнутри-то несложно…

– Вот я не понимаю, как ты выжил до сих пор «в нашем мире», – Васька припомнил слова писаря, – Я загривком взгляд чую. Ты сам-то что, совсем не замечаешь, когда за тобой следят?

Аким пожал плечами:

– Как это можно чуять? Если кто-то уставился на тебя во все глаза, так это видно, а если нет…

– Ладно уж, пошли. Боюсь, тебе этого не объяснить.

Они пошли к конюшне и стояли там с минуту, крутя головами, пытаясь высмотреть могу, о котором сказал писарь. Однако увидали его, только когда тот сам обратил на себя внимание, помахав им рукой. Поразительно было то, что мога сидел на открытом месте и вообще был виден прекрасно. Тем не менее, ребята не раз и не два скользили по нему взглядами, но ничего не видели.

– Вот это да, – прошептал Аким, – И как я его сразу не заметил? Сразу видно, настоящий мога!

– А я тебе говорил, – наставительно ответил Вася, – Это он за нами следил. Представь, что было б, если как ты сказал «через забор и в поле». Хорошее было бы начало для службы.

Парни приблизились и неуверенно остановились за несколько шагов, разглядывая сидящего на пеньке худощавого чернявого человека. Тот тоже смотрел на них пристальным взглядом, по птичьи склонив голову набок. Одновременно с этим, он непрерывно перебирал в руках сразу несколько нифриловых пятнадчиков, по деревенским меркам целое состояние.

– Подходите ближе, я не кусаюсь, – сказал человек с птичьим взглядом и засмеялся, – Меня зовут Грач-ловкач. В роте Вепря имею честь служить могой нападения.

– А меня Акимой звать. А это, Вася, – Аким указал кивком на приятеля.

– Ну? – спросил мога Грач, – Почему на волю-то не рванули? Ведь думали, что за вами не смотрят?

– Думали, – Вася решил не юлить и ответил, как есть, – Тока чуяли, что не так здесь все просто.

– Ну что ж. Чутье есть – уже не плохо, – Грач-ловкач кивнул головой, но не прямо, а как-то на бок, чем снова напомнил птицу, – А вот внимание отводить вы не умеете…

Грач шевельнул бровью, как бы приглашая задавать вопросы. Но парни не понимали, к чему тот клонит. Любому ребенку известно, что отводить внимание умеют только сильные моги или опытные вожаки. Откуда бы им малолетним владеть такой наукой?