Убей меня нежно - Александрова Наталья Николаевна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/49
- Следующая
– Куда ты так торопишься?
Муж может из окна увидеть, что я не одна, а мне неприятности ни к чему, и так уже сегодня поскандалили.
– А давай вот тут дворами пройдем, я хоть тебя поцелую на прощание.
– Вот еще, стану я с тобой по помойкам целоваться!
Тем не менее она свернула за ним в абсолютно темный проходной двор.
«И зачем это все мне надо? – думала она, ковыляя в замощенной булыжником подворотне. – Каблук еще сломаю, послать его подальше и бежать скорей на работу, а то опять влетит от заведующего. Но это последний раз, сейчас дойдем до поликлиники и распрощаемся навсегда, давно уже пора покончить с этой историей».
У торца дома, где совсем не было окон, он остановился, обнял ее одной рукой, другой рукой сдернул меховую шапку и сильно ударил ее затылком о стену. Не успев закричать, она стала медленно сползать вниз.
Он подхватил ее, не давая упасть и быстро оттащил в самый темный угол двора за помойный контейнер. Он хорошо ориентировался в темноте, потому что несколько дней специально проходил этим двором и изучил местность досконально, он ведь был очень предусмотрительным. Вот тут должна быть куча битых кирпичей, куда же она подевалась? На миг он забеспокоился, потом вспомнил, что для страховки прихватил с собой нож, но нет, вот же кирпичи, так лучше, естественнее, какой-нибудь пьяный хулиган польстился на деньги в сумочке, вот и все. Он схватил кирпич, обернул руку ее шарфом и ударил очень сильно несколько раз. Теперь все кончено. Последний свидетель ничего больше не скажет. Теперь никто не сможет связать вместе три убийства, теперь наконец он успокоится и начнет новую жизнь. Он будет очень осторожен, очень упорен и добьется своего во что бы то ни стало. Размышляя таким образом, он открыл женскую сумочку, вытащил кошелек; денег в нем было немного, да и документов она при себе не носила по вечерам, боялась, что украдут. Это и к лучшему: пока там определят кто да что. Он сунул сумку под мусор, кошелек прихватил с собой, осторожно размотал шарф и мягкими шагами пошел к выходу из двора. Выйдя на улицу, он прошел три квартала, потом остановился под фонарем и тщательно оглядел себя. На кожаной куртке никаких следов, перчатки в пыли, ничего, скажет, что в гараже запачкался. Его послали поставить машину, он задержался всего на двадцать пять минут, вполне приличное время, они всей семьей какой-то боевик по видику смотрят, Ленка и не хватится.
В четверг после обеда Полякова принесла новость.
– Девочки, помните, у нас в медпункте в зубном кабинете работала Ирина такая?
Года два работала, а потом уволилась и в сто тридцать девятую поликлинику перешла.
Так вот, представляете, какой случай, шла она на дежурство вчера вечером, в десятом часу и напали на нее, ограбили и убили.
– Какая Ирина-то?
– Ну зубной врач, красотка такая, блондинка крашеная, вечно у нее там мужики сшивались, сразу у всех зубы заболели.
Валя Голубев, который зашел к Надежде по делу и остался потрепаться, вступил в разговор:
– Ну уж вы скажете, какой нормальный мужчина сможет заинтересоваться женщиной-стоматологом? Это же извращение, мазохизм какой-то: она тебе зуб сверлит, а ты ее любишь!
Надежда вспомнила, что да, действительно, была такая Ирина, и когда у нее, Надежды, как-то заболел зуб, то к этой Ирине было не пробиться, запись на два месяца вперед, и мужики точно вертелись. Она попыталась вспомнить внешность Ирины: да вроде бы ничего была, интересная.
– Да, Елистратыч, похоже, ты один у нас тогда устоял, а остальные мужики все мазохисты. А что случилось-то, Татьяна?
– Так я же говорю: в сто тридцать девятой поликлинике зубной врач ночью дежурит. Ну, Ирина и шла туда, смена у нее с десяти вечера и до утра, пока все остальные врачи не придут. И во дворе проходном напал на нее кто-то и убил. Сумочку украли, а шапку меховую не тронули. И дубленку тоже, и даже сумку потом нашли, а в ней ключи от квартиры. И главное, денег-то в кошельке было кот наплакал, всего ничего!
– Это надо же, из-за такой ерунды человека убили! Так это что, вчера было, а сегодня уже даже мы знаем?
– А тут вот как получилось. Там, в поликлинике, ждут, ждут – нет дежурного врача. Хорошо, завотделением не ушел, пришлось ему самому дежурить. Позвонили мужу, а он говорит, что ушла, мол, к десяти на работу. А когда она и к одиннадцати не появилась, муж заволновался и побежал сам в поликлинику. Там завотделением ругается, очередь у него сидит. Муж – в милицию, а там, конечно, его завернули, еще бы, она два часа как пропала, а он уже в милицию бежит заявлять. Ну, он еще побегал по улицам и домой пошел, а сегодня в шесть утра дворничиха пошла мусор убирать, там и нашла ее в ужасном виде. Милиция приехала, и вспомнил дежурный, что муж приходил, так и определили быстро, кто это.
А нам в медпункт из сто тридцать девятой знакомая нашей Алевтины звонила. Одного я не пойму, зачем она в такую темень через этот проходной двор пошла? Ведь это надо ума набраться, чтобы женщине одной в десять вечера по дворам шастать в наше-то время! Шла бы себе по улице, там все-таки светлее и народу больше.
Валя Голубев неосмотрительно вмешался:
– А что же муж-то ее не проводил на работу, если дома был?
На него набросились все, даже Надежда.
– А вот не знаем, вот, значит, какие теперь мужья, вот как вы о женах заботитесь, нас скоро на улицах среди бела дня убивать начнут, а вам бы только на диванах лежать да по телевизору свои эротические шоу смотреть!
Валя позорно ретировался. У Надежды на языке вертелся вопрос, та ли эта Ирина из медпункта, у которой, по слухам, раньше был роман с Рубцовым. Очень похоже, что она самая и есть, но тогда уж очень жутко все получается, даже страшно представить, а мысли все лезли и лезли в голову, как бы выяснить про эту Ирину, но прямо спрашивать нельзя, дойдет до Рубцова, он насторожится. И поговорить абсолютно не с кем, Сан Саныч запретил ей даже думать обо всех этих убийствах и никаких разговоров на эту тему не поддерживает. И вообще, ей. кажется, что насчет Володи Тихонова он ей не совсем поверил, подумал, что она со страху все придумала, а там был несчастный случай. А если теперь еще про это убийство ему рассказать да связать его с теми, то он запросто может ее к Скворцову-Степанову определить. Нет, надо молчать, но как на сердце тяжело...
С утра у Надежды болела голова, и она решила сходить в медпункт, заодно, может быть, что-нибудь поспрашивать про смерть Ирины. В коридорчике медпункта на диване скромно сидела Полякова.
– Ты что это тут делаешь?
– Пелагею Никитичну жду. Ей Алевтина массаж делает, от радикулита. А ты заболела, что ли?
– Да голова болит, надо давление измерить.
Из-за ширмы раздавались стоны Пеларей. Руки у фельдшера Алевтины Ивановны были что надо, даром что через год на пенсию. Алевтина закончила и вышла.
– Надежда, ты что такая бледная? Заболела?
– К вам здоровые не ходят.
Алевтина уже доставала тонометр.
– Так, садись сюда, ну вот, сто на шестьдесят, пониженное, конечно. Сейчас кофейку тяпнем, от головной боли я тебе дам что-нибудь, все и пройдет. Татьяна, ставь чайник-то да дверь закрой, подождут двадцать минут в коридоре.
Из-за ширмы выползла великомученица Пелагея, охая и держась за поясницу. Когда уселись с чашками, Надежда подумывала, как бы навести разговор на нужное, но Полякова сделала это за нее. Ох, эта Полякова, наверняка потащилась за Пелагеей с той же целью, что и Надежда: выяснить подробности про смерть Ирины. Полякова начала издалека.
– А что это, Алевтина Ивановна, вы сами будто простужены, чихаете?
– Забыла, какой вчера день был? Я же на похороны ходила, простудилась там, долго на холоде стояли. Ох, девчонки, и тяжело же смотреть, когда молодые умирают!
– Народу много было?
– Да прилично. Друзья, сокурсники, с той работы много, из сто тридцать девятой поликлиники. Родственники были, муж.
- Предыдущая
- 24/49
- Следующая
