Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 36

Рите стало стыдно за свои «сонливые мучения», и она тоже ухватилась за лопату. Счищать реголит было не трудно, куда сложнее устоять при этом — Луна держала плохо.

— Это точно купол! — возбужденно кряхтел Янин, сгребая грунт. — Смотрите, обломок всего с метр толщиной, а его ячеи прозрачны!

— И он легкий! — вставил свое слово Бур Бурыч. — А ну-ка…

Парни в скафандрах обступили «осколок» размером со сцену сельского клуба, и дружно подняли его.

Дроздов, упав на колени, заглянул под полупрозрачные ячеи.

— Ах, не топчитесь, не топчитесь! — завопил он. — Тут растения! Под куполом был сад! Осторожно!

— Да мы и так… — натужно пропыхтел Елисеев, переступая бочком.

Рита приблизилась на цыпочках.

— Левицкий!

— Уже! — вытолкнул «режиссенто».

Горбясь, он водил камерой, снимая ломаные, придавленные стволики с редкими остатками листочков, больше похожих на расплющенные хвоинки темно-синего, почти черного цвета.

— Всё правильно, всё правильно… — возбужденно тарахтел Дроздов, ползая на четвереньках и любовно водя рукою в перчатке по опавшей хвое. — На планетах у красных карликов растения примут не зеленый, а синий цвет…

— Николай Николаевич! — пробасил техник, таща на плече вакуумный бак, похожий на стеклянную бочку. — Подойдет такая тара? Для гербария? Хе-хе… Контейнер герметичный, мы в таких уран на Землю отправляем!

— Отлично! — воскликнул ведущий «В мире животных», бережно подхватывая иссохший ствол. — Открывайте! Внесем свой вклад в развитие ксенобиологии! И хвою, хвою туда же… Ничего, что с пылью… Она лунная…

* * *

Работали до условного вечера. Солнце по-прежнему жарило с черных беззвездных небес, но людей донимали усталость и голод. Перекусить удалось лишь однажды, ненадолго забравшись в гермокабины луноходов. Никогда еще Рита не едала таких вкусных бутербродов…

Однако нетерпеливое любопытство гнало наружу. Там слишком интересно, чтобы отсиживаться!

За условный день удалось расчистить территорию размерами с парочку баскетбольных площадок. Дроздов пел, укладывая останки внеземных растений в вакуумные контейнеры, а Янин с помощниками трудолюбиво копался в самом центре, посреди Зоны Посещения — лопаты ширкали, нагружая гигантские носилки.

Левицкий приблизился бочком, и сказал виноватым голосом:

— Пора, товарищи женщины… Посадочный модуль уже отстыковался, готовится к посадке.

Рита вздохнула тихонько, а Наташа забурчала:

— Всё снял? Запись сохранил?

— Сохранил, — терпеливо ответил «режиссенто». — И продублировал…

— Тут ступени! — радостно заорал Янин. — Вход на нижний горизонт!

Смена взревела, потрясая лопатами, а Левицкий, не дожидаясь Наташиного окрика, бросился снимать последнюю сенсацию за день. Самый длинный день…

Было очень жалко улетать, но… Рита выгнулась, кое-как задирая голову. Белое пятнышко ПМ виднелось отчетливо. «Космическая шлюпка» подлетала с востока, одновременно снижаясь.

— Эдик, — мирно сказала Гарина. — Сними посадку.

— Ага! — подхватила Ивернева. — Потом вставим, как будто это мы садились! А что? — смутилась она. — Одинаково же всё…

Рита шагнула к подруге, и неуклюже приобняла ее. Одной рукой скафандр не обхватить, но Наташина рука уже скользила навстречу, неслышно шурша по кирасе.

Вторник, 13 апреля. День

Москва, Старая площадь

Виктор Сергеевич настолько привык к жизни в СССР, в Москве, в «логове» КПСС, что Лондон мстился ему городом нереальным, выдуманным, вроде Лонд-Даэра из Средиземья.

С каких-то пор он педантично, даже любовно обставлял свою жизнь мелкими традициями, превращая в ритуал даже обеденный перерыв. Вот, как сейчас.

Обстоятельно натянуть серое пальто с воротником из черного каракуля… Шарф? Да нет, на улице тепло. А вот шапку-пирожок нахлобучим. «Вожди», вознесенные на пятый этаж ЦК, еще не перешли на шляпы? Значит, и нам невместно…

Заперев кабинет, Гальцев с достоинством спустился в фойе, и вышел, по обычаю кивая вышколенным ребятишкам из кагэбэшной «девятки».

Выйдя наружу, вдохнув сырой апрельский воздух, он посокрушался — тоже по обычаю. Раньше столовая ЦК располагалась на улице 25-го октября, там, где ныне разместился ресторан «Славянский базар». И можно было хоть немного развеяться, пройтись… Десять минут ходьбы — немного, но полезно же. Но нет, кому-то капризному стало невмоготу шагать, и в переулке рядом со зданием ЦК, по соседству с лубочной церквушкой XVII века, выстроили трехэтажное здание новой столовой. Ничего так, светлое… Да и повара те же.

Предъявив пропуск ЦК КПСС охраннику, Виктор Сергеевич вошел в просторный вестибюль, где гуляли аппетитные запахи.

Всё, как всегда. Слева — газетный киоск, за ним кассы… Справа гардероб — и лестница наверх. Ему не в общий зал, что на втором этаже, а на третий — в диетический. Туда ходит лифт, но нельзя же настолько распускать себя…

— Товарищ Гальцев?

Обморочная слабость окатила Виктора Сергеевича. Глянув на двоих бесстрастных мужчин в плащах и шляпах, он вытолкнул, изображая легкое нетерпение:

— Да, это я. В чем дело, товарищи?

— Пройдемте с нами.

— Позвольте… — возмущение застряло в горле.

Его корректно, но цепко ухватили под руки, и повели к черной «Волге».

Среда, 21 апреля. Утро

Камчатская область, Приморский

Когда я был маленьким, а по радио передавали сигналы точного времени, то частенько переживал за жителей Камчатки.

Дикторша спокойным голосом перечисляла города, уводя всё дальше к востоку: «…в Чите — двадцать один, во Владивостоке и Хабаровске — двадцать два, в Южно-Сахалинске — двадцать три, в Петропавловске-Камчатском — полночь».

Вот, думаю, бедные, вечно у них темно и спать пора! Потом я, конечно, разобрался в часовых поясах, но сожаление о жизни на краю света, куда «…только самолетом можно долететь», осталось.

Правда, Северный Транссиб упорно строится — по железной дороге от Архангельска через Воркуту, через Уренгой до Дудинки и Норильска поезда уже ходят. В новостях вчера передавали: магистраль от Якутска к Охотску и Магадану, и дальше, к дамбе Пенжинской ПЭС, прокладывается с опережением графика. Остается дотянуть пути до Петропавловска-Камчатского, и…

Суровые камчадалы, пропахшие вулканическими испарениями, воротя носы от надоевшего аэропорта Елизово, выйдут у новенького вокзала. Усядутся в купе скорого поезда «Петропавловск-Камчатский — Москва», и двинут «на Запад», к полузабытой родне, а в их багаже будут стукаться круглыми боками трехлитровые банки, доверху набитые отборной зернистой икрой…

Улыбаясь, я прогулялся по пристани. Вдалеке чернели подвсплывшие туши «Ясеней» да «Бореев», стреноженных швартовами; на близком горизонте дыбился заснеженный конус Вилючинского вулкана, а прямо передо мной, у причальной стенки, покачивались на мелкой волне ракетные корабли-экранопланы проекта «Сапсан».

Гражданских в порту, кроме нас, командированных по линии КГБ, я и не приметил — сплошь флотские. Это было, как строгое напоминание (для нас, впрочем, привычное) — городок Приморский и по-другому звался — «Петропавловск-Камчатский-50».

«Наш» экраноплан отбуксировали к отдельному пирсу. Пусковые установки «Ониксов» уже сняли с его округлой «спины», и теперь лишь двухствольные пушчонки «гэша» грозили врагу — в носу и на корме. Или в хвостовой части? Как правильно сказать? Если сзади вздымается здоровенный киль с рулями высоты и направления, а по бортам вытягиваются крылья, пускай и скромного размаха, то это морской корабль или воздушный?

Я кривовато усмехнулся, поскольку мог сравнивать. Видывали мы «экраноплан первого поколения», видывали…

Обшарпанный «Лунь», он же «Каспийский монстр», гнил на берегу у Дербента, позабыт-позаброшен… Горбач навредил армии и флоту куда разгромней Хруща.