Живое Серебро - Dar Anne - Страница 18

Последняя наша посылка предназначалась нашему общему знакомому и содержала в себе двести монет. Я не знала, как перенесу встречу с матерью Геи, но отчего-то чувствовала, что мне необходима эта встреча.

Я одновременно со Стейнмунном спрыгнула на знакомый резной балкончик спальни лучшей подруги, и в эту же секунду, совершенно неожиданно, окно балкона распахнулось, и из него вынырнула рука. Когда эта рука схватила меня, я всерьёз испугалась того, что всё-таки добегалась. Решила, что именно здесь меня поджидали ликторы, так как знали, кто являлся моей лучшей подругой, но всё оказалось не так – это была Джейж Пост, мать Геи. Горюя о погибшей дочери, она сидела у балкона, в полусонно-полубредовом состоянии дожидаясь невозможного возвращения своей дочери, и когда увидела меня, кажется, едва не сошла с ума – она думала, что схватила призрака с целью оставить его в мире живых, но почти сразу очнулась, стоило мне только встретиться с ней взглядом. Узнав меня, Джейж буквально затянула меня внутрь спальни и с такой силой обняла меня своими худыми руками, и так отчётливо всхлипнула рядом с моим ухом, что я сама начала шмыгать носом.

– Что они сделали? Что они сделали с нашей Геей? Что они сделали с твоей семьёй? А Арлен и Арден… Что им нужно?

Я не могла ей ответить. Не могла сказать, что всему виной моё происхождение, что я являюсь биологической дочерью самого презираемого в Кантоне-J человека, что из-за этого её дочь больше никогда не вернётся в окно своей спальни…

Тем временем Джейж продолжала причитать:

– Бедная моя подруга Исгерд! Бедняжка Исгерд! Она была такой доброй! Они не могли такое сотворить с ней! Они ответят, вот увидите, ответят! Говорят, что к этой чудовищной расправе приложил руку Талбот Моран! Помяните моё слово: его кара будет страшна! О бедная, бедная Исгерд!

– Как их похоронили, тётя Джейж? – мой голос дрожал, словно хрусталь перед фатальным падением. – Ты что-нибудь знаешь?

– Тела Геи, Ардена и Арлена увезли на одной телеге со всеми твоими… – в этом месте она так громко всхлипнула и так отчётливо вздрогнула, что я сама вздрогнула в унисон её телу. – Телега подкатила к твоему дому в полдень… Их всех отправили на общую кремацию, я даже не успела попрощаться! Тут ведь по-другому никак и не хоронят – всех через одну печь. Только тела ликторов отправляют на их родину, а там уж у них свои правила…

– Нам не стоит задерживаться, – вдруг встрял Стейнмунн. – Ночь на исходе, нам далеко идти. Тётя Джейж, держите этот мешок. Здесь двести монет серебром.

– Гея… Моя Гея оставила нам такой же мешок с девятью десятками серебряных монет, и ещё у нас есть некоторые накопления… – Джейж приняла мешок из рук Стейнмунна откровенно дрожащими руками. – Не переживайте о нас. С этими деньгами получается… Пять лет роскоши или десять лет среднего существования, я всё рассчитала. Я потеряла дочь, но у меня всё ещё есть сын… Я не подведу и этого своего ребёнка… Донни выживет, несмотря ни на что. Он обязательно переживёт свою мать!

Внезапно входная дверь спальни скрипнула, и в комнату вошёл двенадцатилетний Донни. Тот самый Донни, в которого была влюблена моя Октавия, который был влюблён в мою сестрёнку… Каштанововолосый, с карими глазами, которые сейчас были такими не по-детски серьёзными и покрасневшими от тайно выплаканных слёз, что мне вдруг стало не по себе и подумалось: “Этот парень точно сможет выжить”. И я не ошиблась в этом своём суждении, хотя и не смогла узнать об этом после: Донни вырастет в крепкого парня, благодаря позаботившейся о его будущем Гее сможет прожить безбедную жизнь, рано займётся изготовлением деревянных изделий и благодаря чуду сумеет избежать участи шахтного раба, в раннем возрасте женится на нищенке – девушке, которую полюбит первой после Октавии, – в восемнадцать лет в первый и в последний раз станет отцом крепкого сына, когда в Кантон-J проникнет Сталь и Дилениум падёт, его деньги уже иссякнут, так что материального богатства он во время буйства Стали не потеряет, но лишится своей рано постаревшей и до тех пор крепящейся ради семьи матери, после чего сможет успешно выживать в лесах далеко за пределами стен бывшего Кантона–J с любимой женщиной и уже умеющим держать ружьё сыном – его жизнь будет несладкой, и всё же счастья в ней будет немало.

…Мы со Стейнмунном вернулись в его дом перед самым рассветом. Ощутив сильный голод, я впервые за последние полтора суток поела: подкрепилась большим куском свежего хлеба и запила его молоком. Когда с поздним ужином или ранним завтраком было покончено, я решила спросить у Стейнмунна, что же будет с его домом, ведь уже сегодня он останется без хозяина. Стейнмунн ответил, что ещё в начале весны заблаговременно пожертвовал этот дом вдовцу с двумя малолетними сыновьями, живущему по соседству, в доме своего брата, у которого у самого жена и семеро детей по лавкам. Удовлетворившись этим ответом, я отправилась в подвал с чувством выполненного долга и собственного достоинства: пусть у меня отняли всё материальное, пусть у меня отняли всех дорогих моему сердцу людей, самого главного у меня никому отнять не удалось – несмотря на всё зло, через которое мне пришлось пройти, я продолжаю оставаться способным к искреннему добру, а значит, способным к борьбе человеком.

Выспаться перед тяжёлым днём – далеко не то же самое, что выспаться перед Церемонией Отсеивания. Даже после бодрствующей ночи забыться сном перед столь грандиозным и оттого еще более страшным событием оказалось непростой задачей… Не давали спать мысли вроде: не казнят ли нас, то есть всех тэйсинтаев и всех пятикровок, уже завтра? Просто выведут за стену Кантона и расстреляют всех чрезмерно самоуверенных и чрезмерно неугодных Кар-Хару плебеев – вот и вся история одного несмышлёного побега. И всё же я смогла с собой договориться: напомнила себе о том, что вся моя семья и все мои друзья уже вторые сутки как мертвы, и сразу же начала почти умиротворённо мечтать о расстреле – с этой мыслью и провалилась в тягостный сон, в котором мне снились одни лишь бесплотные звуки убивающих выстрелов.

Если не явиться вовремя на Церемонию Отсеивания – смертная казнь через повешение на площади гарантирована. То есть, если рассмотреть мою ситуацию под микроскопом, получается, что я похожа на малюсенькую блоху, которая мечется по закрытой коробке в попытках уклониться от молотка, жаждущего прибить не желающую расставаться с жизнью букашку – молоток всё бьёт и бьёт, а я всё подпрыгиваю и подпрыгиваю, он всё не попадает ровно по цели, а я всё продолжаю отскакивать… Жалкое зрелище. Но что поделаешь. Жизнь – точно не то, от чего стоит отказываться, и точно не то, от чего легко уйти невредимым: нет-нет, да и пристукнет. Но, как говаривал Берд: без решительных ударов достойная сталь не куётся.

Как добраться до здания Администрации без проволочек в день, в который чуть ли не все жители Кантона стремятся в самую гущу событий: кто-то посмотреть, кого же в этот раз заберут; кто-то поддержать своих родных и близких, оказавшихся под угрозой отсеивания. По крышам, конечно, было бы здорово, да вот только днём на крышах ты становишься ярким пятном, а значит, более заметным для пытливых глаз, которые могли бы не заметить тебя ночью по причине плохого зрения, твоей сливающейся с ночью одежды или просто из-за того, что ночами на улицах людей практически нет. Подумав недолго, мы со Стеймуном всё же не решились тащиться по земле – выбрали вариант с крышами. Потому как на крышах мы всё же чувствуем себя словно рыбы в воде, а вот на земле нас с лёгкостью может сцапать какой-нибудь долбанутый ягуар… В общем – крыша. Стремясь по ней вперёд, напрямую к зданию администрации, я едва сдерживала слёзы, осознавая, что, скорее всего, это моя последняя пробежка по моей родной надземной магистрали. А что дальше? Неизвестность, может, смерть… А ведь мне даже двадцати лет ещё нет. Впрочем, Октавии было только двенадцать, а Эсфире лишь десять лет от роду. Вывод: возраст не то, что волнует жнеца с косой, способной резать всё и всех на своём пути. Нет, не то, нет, я ещё поборюсь, обязательно не сдамся, а там… Будь что будет!