Морская инквизиция: Мир колонизаторов и магии - Птица Алексей - Страница 13

Слова, застряли в моей глотке, к которой подкатил тугой ком. Хотелось проклясть его страшной клятвой. В которой уже раз, я пожалел, что полный ноль в магии, а этот… Антоний, только и мог, что молиться, да говорить, что святая магия не предназначена для битв. Ага, как же!

Но делать было нечего, этот пират уел меня. Но и мне было, что сказать ему. Ведь они тоже жрали в этой крепости этих птиц, когда у них закончились продукты. Кстати почему, когда в море полно рыбы? Одни вопросы без ответов. Но, указывать ему на то, что он тоже любитель пернатых падальщиков, я не стал.

Не стоит дразнить этих людей без нужды, когда ты только и можешь, что бездарно помереть. А мне ещё нужно было вникнуть и расплатиться по всем своим долгам, ибо накопилось их не в меру. Блин, опять пафос испанский попёр. Пойду лучше попытаю падре, пускай он меня научит магии, раз сам не в состоянии. А то чувствую, что в правой стороне груди, у меня уже не ядро, а огромный булыжник, раскалённый докрасна, скоро и делиться начнёт, а там и до взрыва недалеко… термоядерного! Магическое ядро, оно наверное такое. Видимо на моём лице с крючковатым носом, что-то отразилось, потому, как пират схватился за свой пистолет и, наставив его на меня сказал.

– А ну-ка вали отсюда «Восемь реалов», пока я не проделал в тебе дырку и не вставил туда верёвку и не подвесил тебя на ближайшем суку. Будешь на нём с грифами торговаться и нож просить у них, чтобы верёвку перерезать. Да, на глупость, что сказал пират, я не обратил внимания, но вот моя кличка… странная. Эта глупая кличка, приклеилась ко мне отчего-то, но, пока не мешая мне жить.

Вернувшись к падре, я стал помогать ему, обдирать тушку грифа. Ободрав её, я уставился в глаза падре. Первого грифа-индейку мы съели, потому как были очень голодны, и я разрывал мясо своими руками, и изрядно отросшими ногтями. Сейчас можно было сделать то же самое, но уже особого желания у меня на это не было, да и ногти я уже в процессе разделки все пообломал.

– Ну, так что, падре? Нож мне не дали, стекла здесь нет, шёлковой нитки тоже? Как мы будем рвать это мясо, а ведь нам ещё надо его завялить на солнце и вымочить в солёной воде. Где ваша магия падре, неужели она не поможет нам?

Вместо ответа, падре начал бродить по песку и найдя несколько раковин, стал внимательно их рассматривать, а потом, осторожно бить одну о другую, в процессе этого читая молитву на латыни. Я с удовольствием смотрел на его руки. В правой стороне груди немного ворохнулось, и на моих глазах одна из раковин обломалась с краю, показав заострённую часть.

Усмехнувшись, падре взял её в руку и стал срезать мясо грифа с его костей словно ножом. Больше чудес в этот день я не увидел. С помощью этой раковины, мы распластали всё мясо на тонкие пластины и полоски, прополоскали его в солёной морской воде и разложили на больших камнях, подставив его солнцу.

Нам никто не мешал, всем было на нас наплевать, но как только мы подходили к лодкам или кораблям, нас сразу окрикивали, и отправляли назад, грозя оружием. Мы так и сидели на большом песчаном острове, слева от которого начинался океан, а справа текла река, впадая в него, вяля мясо и думая о будущих несчастиях.

Пока мы насыщались и вялили себе мясо впрок, на этом острове проходило самое интересное, что было в жизни пиратов, а именно, делёжка награбленного, о которой мы ничего не знали. Не выдержав молчания, я всё же решился задать вопрос падре.

– Падре, я ничего не знаю о магии и о том, что она может.

Падре вздохнул и искоса посмотрел на меня.

– Что ты хочешь узнать? И почему твой отец не научил тебя основам этого? Ты не прошёл инициацию?

Блин, опять эти еврейские вопросы! У падре, действительно в роду не было марранов или сефардов? Ну да ладно, я не знал, как правильно ответить на этот вопрос. Подумав, я всё же рискнул ответить на него.

– Отец, пропал, когда мне было десять лет, и он почти не занимался мною, весь в делах, весь в заботах. Инициацию, я помню очень плохо и после того, как я очнулся после пыток, я многого не помню, очень многого. Да и после удара эфесом этого кинжала, я ещё больше забыл и просто ничего не помню. Даже мать забыл!

– Как то, так, и что теперь делать я не знаю, и как жить дальше? Если мы с вами падре не сможем разбудить мои магические способности или вернуть ваши, то погибнем в море и назад, больше не вернёмся.

Падре внимательно смотрел на меня.

– Эрнандо, а тебе точно тринадцать лет?

Я опешил, и, посмотрев на своё тело, ответил.

– Ну да, вроде как, а что?

– Видишь ли, ты разговариваешь, как взрослый муж, а не как глупый и ничего не знающий подросток. Я давно смотрю на тебя и не понимаю, как так может быть. Ты ничего не знаешь о магии, да и о мире тоже, но при этом, абсолютно здраво рассуждаешь и задумываешься над такими вопросами, о которых даже я бы не подумал. Откуда это у тебя?

– Хгм, я же и говорю, когда пытали меня, я видимо повзрослел, а память потерял! Коснувшись рукою своей головы, я продолжил. – Вот тут помню, а вот тут, совсем нет. Инвалид я!

– Как, как ты сказал, инвалид?

– Ну да, инвалид, у меня ножка болит, – прикинулся я дурачком. Пускай лучше думает, что у меня «крыша» поехала, или то, что я сумасшедший, чем начнёт меня в чём-то подозревать. А тои подумает, что в меня какой-нибудь ибис вселился. Или ирбис? Что-то голова совсем кругом пошла, наверно напекло её от этих разговоров.

– Ты непонятно выражаешься Эрнандо, я не понимаю тебя. Нагрузка на твою психику была огромной, не каждый взрослый испанец сможет выдержать такое, особенно сейчас, когда мы теряем своё превосходство перед другими, более молодыми нациями. Это удручает.

– Я не могу сейчас ответить на твой вопрос, он очень сложный. Могу тебе сказать, только одно, я на время, утратил свои магические возможности и сейчас моё ядро пусто, как разбитый кувшин. А другая информация будет тебе только мешать, ведь и твоё ядро сейчас молчит. Тебе надо учиться в семинарии, там тебе всё объяснят, а пока давай займёмся делом. Мясо завялилось и нам надо его спрятать в складках одежды. Не думаю, что у нас будет другой шанс, запастись им. А будут ли нас кормить в последующем, не сможет сказать никто.

Пожав плечами, я согласился с ним, и мы занялись этим интересным делом.

«Адмирал» пиратов Генри Морган, стоял перед выборными капитанами, представлявшими береговое братство. Кроме них, тут присутствовали и специально назначенные люди, представители от всех команд и отдельных отрядов. Оглядев их всех, Морган в очередной раз показал свой ораторский талант, усиленный магией.

– Братья, настал тот день, когда мы можем поделить всю захваченную нами добычу! Сто пятьдесят мулов, тянули ценный груз, состоящий из слитков серебра, серебряной и золотой посуды, и чеканной монеты, и это помимо тех товаров, которые мы захватили в виде пряностей, шёлка и прочего.

– Но многие… – он обвёл грозным взглядом всех собравшихся, – очень многие, утаили от братства добычу, припрятав её у себя. Это касается драгоценностей и артефактов. Перед походом был договор – все ценности и артефакты складывать в общую кучу, а потом, делить поровну. А то, что же это братья? Многие проливали свою кровь. Из похода не вернулось двести человек, некоторые потеряли руку, ногу, глаз или палец. Нам надо выдать компенсацию их семьям или им самим. А вы утаиваете добычу!

– Вот договор! – и он развернул лист пергамента, который и зачитал, – «а тем, кто потерял руку или ногу в бою, сверх его доли положено полторы тысячи пиастров или пятнадцать рабов, кто потерял глаз или палец, тому пятьсот пиастров или пять рабов». Добыча велика, но если каждый будет утаивать её, то на всех её не хватит!

Французские капитаны сразу поняли, откуда дует ветер, их было меньше, чем англичан – всего восемь кораблей, против двадцати пяти, и к ним постоянно предъявлялись претензии. Гасконец, и Пикардиец, самые известные из них, возмутились этим.