Федор Годунов. Потом и кровью (СИ) - Алексин Иван - Страница 34

А с другой стороны, Грязной, ни смотря на свой возраст, ещё довольно крепок и воин хороший. Не хуже других во время шторма рубился. Опытный воевода, опять же. Ещё при Иване Грозном полки и в Ливонскую войну, и против татар водил. И предан будет мне не хуже, чем Малюта тому же Грозному. Тут его безумие мне как раз на руку играет. Он ведь, и впрямь, неистово верит, что наша встреча по промыслу Божьему произошла. И моё появление — это награда за все те лишения, что он в неволе перенёс. Да он теперь надо мной как наседка над золотым яичком трястись станет! Иного шанса с почётом на Русь вернуться, у него нет.

Так что нужно всё-таки брать бывшего опричника к себе на службу. В моём положении преданными людьми не раскидываются, потому, как и кидаться-то особо некем. Раз-два, отчёт окончен. Да и то, насчёт «два», я уже погорячился. Грязной первым и последним на данный момент будет.

— Ты не сомневайся, Фёдор Борисович, служить тебе верно буду, словно пёс цепной, — верно истолковал мои раздумья Грязной. — А нужда придёт и голову за тебя сложу, сам знаешь.

— Что за службу хочешь? — напрямик спросил я, уже всё для себя решив.

— Не по чину холопу у царя что-то требовать, да условия ему ставить, — покачал головой бывший опричник. — Если будет на то Божья воля и вернёшь ты, Фёдор Борисович престол отца своего, то и вознаградишь слугу своего преданного Ваську Грязного, как сочтёшь нужным. Об одном прошу, — твёрдо посмотрел мне в глаза старик. — Если сгину я, не оставь милостью своей сынка моего, Тимошу, если жив он окажется и детишек его, если народились таковые.

— По весне был жив, — решил успокоить я старика. — Полковым воеводой в Смоленске служил. Уже и два внука у тебя выросли: Борька да Васька. Чуть старше меня годами будут.

— Неужто, — подался ко мне Грязной всем телом. В его глазах начали набухать слёзы. — Благодарствую за добрую весть, государь, — неожиданно отвесил он мне поясной поклон. — Я только надеждой сына повидать, все эти годы и жил.

— Ладно, — кивнул я старику, оглядываясь по сторонам. Как бы не заметил кто и не задумался: «Чего это бывший помойный Федьке Чернецу поклоны бьёт»? — Беру я тебя к себе на службу, Василий Григорьевич. И если престол батюшкин вернуть получится, в думу тебя введу. Рядом с троном встанешь.

— Неужто, думным дворянином пожалуешь? — не поверил своим ушам Грязной. Ну да, рода бывший опричник был худородного и, хоть и ходил в любимчиках у самого царя, больший придворных чинов так и не выслужил. Для него в царскую думу попасть — несбыточная мечта.

— Зачем дворянином? — раз уж я решил услугами старика воспользоваться, то нужно привязывать к себе наверняка. Чтобы и мысли потом предать не было. — В думные бояре тебя пожалую. Да стой ты! — еле успеваю подхватить бросившегося было ко мне в ноги новоиспечённого боярина. — Совсем из ума выжил! Ещё увидят! Выдать меня, хочешь, старик?

— Прости, государь, — Грязного аж затрясло от нахлынувшего возбуждения. — Вот и дождался на старости лет! Худородные Грязные в бояре вышли! Я отслужу! Глотки ворогам твоим грызть буду, в том именем Господа нашего клянусь!

Ну вот, дела в гору пошли. Преданный воевода у меня уже есть. Остался сущий пустяк — войско где-то для него набрать.

— А для начала нужно ляха этого убить, — поднял на меня горящие глаза будущий боярин. — О том не заботься. Тут другое, — Василий запнулся, подбирая слова и так и не подобрав, рубанул на прямую. — Ты уж прости, государь, но никто на Руси не должен узнать, что ты в неволе у басурман побывал. Кандалы ты, слава Господу, совсем недолго носил. Зиму где-то перезимовать, следов и видно не будет.

— В Сечи и перезимуем.

— Можно и в Сечи, — не стал спорить со мной Грязной. — Но по весне ты погибнуть для всех запорожцев должен. Так погибнуть, чтобы ни укого и сомнения не было, что Федька Чернец на чужбине сгинул.

— Придумаем что-нибудь, — попытался я успокоить своего будущего воеводу. — Ладно. Позже наши планы как следует обсудим, после боя. Вон уже и Варна показалась. Пора мне. Вон уже и Сидоренко рукой машет.

Варна расположилась у самой кромки большого залива, прильнув крепостными стенами к прибрежной полосе. Рядом с крепостью в жутком беспорядке лепились узкие улочки домов, гудел довольно внушительный рынок, раскинулась пристань с пришвартованными к ней несколькими галерами, парусниками и множеством рыбацких судёнышек.

Солнце совсем недавно перевалило через зенит, поэтому в порту было довольно людно. С одного из кораблей выгружали рыбу, рядом торговались купцы, толпился разномастный народ, лениво прохаживалось с десяток янычар.

Нас заметили. К пристани начали подтягиваться любопытные, наблюдая за двумя покорёженными кораблями, быстро приближающимся к суше.

— Говорить буду я. Остальные больше помалкивайте, — отрывисто велел нам Сидоренко, величественно возвышаясь на юте. — И турок на галеру не пускайте, как мы уйдём. Заметят, что гребцы не прикованные, крик поднимут, ломись потом в закрытые ворота!

Я нервно облизал губы, сжав руку на рукояти пистоля. Вот сейчас всё и начнётся. Лишь бы какой-нибудь форс-мажор все карты не спутал. В таких случаях любая мелочь может роковой оказаться и весь план кобыле под хвост засунуть.

Причалили. Спускаясь по трапу, краем глаза замечаю, пристроившегося сбоку Грязнова.

Вот ведь, старый хитрец! Решил лично присмотреть за своими инвестициями в спокойную и богатую старость! А ведь изначально он в нашу команду по захвату ворот не входил. Вон и Сидоренко недовольно на старика косится. Да только поздно уже. Назад не переиграешь!

Подходим к небольшой толпе, образовавшейся вокруг сошедших с другой галеры Сагайдачного с казаками.

— Я баш-эски Гизем, — развернувшись к Ивану, представился командир стоящих рядом янычар. — Анвар бей, — кивнул он на обозного старшину, — сказал, что ваша галера попала в бурю. Может, требуется помощь?

— Хвала аллаху, мы отделались лишь сломанными мачтами, — выпятив грудь, важно изрёк Сидоренко. — А появившихся пиратов помог отогнать Анвар-бей, да продлит аллах его дни, — величественный кивок в сторону Дорошенко. Тот поклонился в ответ, прижав руку к сердцу. — Он так быстро потопил их лодочку, что мне не пришлось даже вступать в бой, — Иван перевёл взгляд на янычара и продолжая играть в важного турка, соизволил представиться. — Я Ибрагим-паша. Повелитель вселенной султан Ахмед повелел мне доставить фирман достопочтенному Мустафе-паше, — казак потряс перед глазами янычара фирманом, изъятым мною в капитанской каюте. — Он в городе?

— Да, паша, — Гизем почтительно поклонился при виде султанского фирмана. — Я немедленно доложу о твоём прибытии, Мустафе-паше.

— Это ни к чему, — вальяжно отмахнулся рукой Сидоренко. — Я сам передам Мустафе-паше послание повелителя, да продлит аллах его дни.

— Ты прав, Ибрагим-паша, — тут же поддержал его Сагайдачный. — Приказы повелителя должны выполняться быстро и без проволочек. Если не возражаешь, я провожу тебя.

Сидоренко кивнул соглашаясь.

— Как прикажешь, паша, — не посмел возразить баш-эски — Я покажу дорогу.

Я, буквально, почувствовал, как напрягся Сидоренко. Отказать командиру янычар у него не было никакого повода, а между тем «провожу» от Гезима подразумевало и сопровождение его десятка янычар. Учитывая стражу у ворот и любопытных, которые обязательно там будут тереться, для нашей восьмёрки дел предстоит выше головы. А нет, не восьмерых. Грязнова-то я не посчитал. Так что хорошо, что он с нами увязался. Тут каждый боец на счету будет.

Не спеша идём через городской рынок, огибая лавки с товарами. Вокруг галдёж, суета, выкрики торговцев. На появление «важного» турка внимания, практически, не обращают. Разве что, толпа чуть раздаётся в стороны, пропуская наш отряд, да зазывалы со своим товарам поперёк дороги не лезут. Но хорошего в этом мало. Когда казаки к нам на выручку бросятся, им по пути через эту мешанину из людей и товаров прорываться придётся. И хотя толпа вооружённого сопротивления скорее всего не окажет, но самим фактом своего наличия продвижение запорожцам к воротам существенно осложнит; пытающиеся спасти свой товар купцы, мешающаяся под ногами детвора, мечущиеся в панике горожане. Быстро через этакий сумбур не прорвёшься.