Федор Годунов. Потом и кровью (СИ) - Алексин Иван - Страница 26

— Не задавим мы их толпой, дядька Данила, — решил я поделиться своими сомнениями с атаманом– Они нас по одному порубают.

— Струсил? — оглянулся на меня тот. — Так уйди в сторону. Недосуг мне с тобой возиться.

— Да, нет, — и не подумал отойти я. — Тут по-другому можно.

— И как же ты по-другому сделаешь? — навис надо мной Порохня. — Янычары сами себя не убьют.

— Так открыть люк, что к ним в трюм ведёт и пускай их топит. А мы рядом постоим, подождём. А как они наверх полезут, уже мы их по одному бить будем, а не они нас.

— А что, дельно! — хмыкнул из-за спины Тараско.

— Как бы нам галеру не утопить, — оглянулся, приостановившийся литвин.

—. Не утопим, — ощерился бывший куренной в хищной улыбке. Предложенная мною идея, ему явно понравилась. Безусловно атаман и сам понимал, что в трюме у невольников на победу шансов мало и просто собирался подороже продать наши жизни. — Как вода хлынет, шустро наверх полезут. А и утопим, — жёстко резюмировал он свои слова. — Так хоть всех басурман за собой в могилу прихватим!

— А с капитаном как быть? Они наверху в каюте живёт, не зальёшь.

— Так припрём чем-нито до поры, — окончательно развеселился Порохня. — Пускай сидит, дожидается, пока до него черёд дойдёт.

Поднялись на ют, где от столпившихся людей стало тесно.

— Долго ещё ждать?

— Околели совсем!

— Порохня, командуй! Мы этих янычар голыми руками разорвём!

— Зачем же с голым пузом под саблю лезть? — оскалился запорожец в ответ. — А ну, вы впятером, — ткнул Порохня в Анику и ещё четырёх невольников. — К каюте капитанской идите. Дверь приприте и сами рядом встаньте! Если покажется басурман, бейте нещадно. Сами внутрь не суйтесь. А мы тут с туркой погутарим.

Разделились. Я встал у люка, зажав обеими руками цепь в виде цепа. Неудобно немного, но ничего, сойдёт! Тараско с кряканьем поднимает люк и опрокидывает его на палубу. Внутрь сразу хлынула налетевшая волна. Вот ведь! Даже запереться изнутри не удосужились! Хотя, чего им было бояться? Разве что шторма.

— Какой шайтан открыл люк⁈ — тут же рассерженно взревели по-турецки. — Я тебе сейчас руки поотрываю!

В отверстие просунулась голова с пышными усами, вытаращила от удивления глаза и тут же встретилась в опустившейся на неё цепью. Янычар обиженно всхлипнул, залившись кровью, но завалиться обратно вниз не успел, заботливо подхваченный сразу десятком рук. Труп тут же выдернули, шустро раздели и выбросили за борт.

— А дело то пошло, — зло процедил Данила, сплюнув через отверстие в трюм. В дележе одежды он участия не принял, зато завладел ятаганом и сейчас, жизнерадостно скалясь, сжимал его в руке.

— Хорошо, — согласился я с ним, привычно крутя в руке кинжал. Я на него сразу нацелился, проигнорировав тёплые вещи, вот и успел выхватить из-под чьих-то ловких рук. Да и по голове вражину цепью именно я огрел. Так что считай, законный трофей!

— Правильно, — одобрил Порохня, заметив его у меня в руке. — Воин в первую очередь к оружию тянется. Будет оружие, всё остальное добудешь.

Вода между тем продолжала заливать трюм, не на шутку встревожив засевших там янычар. Мы успели убить ещё двоих, прежде чем до турок дошло, что люк открылся не просто так и наверху их ничего хорошего не ждёт. Затем они затихли.

— Скоро на штурм полезут, — подмигнул мне Тараско, помахивая цепью. — Ну, ничего. Своей кровью и умоются.

— От люка отойдите, ребятушки, — крикнул Данила. — Как бы из самопала не пульнули!

— Из самопала в такую погоду много не постреляешь, — весело загоготал молодой невольник с небольшой клинообразной бородкой и, заглянув в люк, добавил: — Там уже в воде всё.

Хлопок выстрела и безвольно обвисшее тело падает в люк.

— Говорил же, — зло сплюнул наш вожак. — Ну, ничего, много не постреляют.

Со стороны капитанской каюты раздались яростные крики.

— Вот, черти, — покачал Порохня головой. — По всему видать, вырвался турок.

— Ничего, — помял бороду широкоплечий армянин, в янычарском колпаке, напяленном поверх взъерошенных волос. — Там наших больше. Сомнут. А это что? — развернулся он в другую сторону.

— Янычары! — послышались крики вокруг

— Ох ты, — охнул Янис, развернувшись в сторону носа галеры. — Это откуда же они взялись?

— Откуда, откуда! — проревел, бросаясь обратно на палубу, Порохня. — Ещё видать один люк был! Вперёд, хлопцы! Нужно этих остановить, пока остальные не повылазили. С десяток у люка останьтесь, остальные за мной!

Что может быть более жуткого, чем ближний бой? Пожалуй, только ночной ближний бой на залитой водой палубе во время страшного шторма.

Галера в очередной раз завалилась на бок, жутко заскрипев оставшейся мачтой и двое каторжников даже не добрались до врага, с криками улетели за борт. Я тоже кувырнулся было вслед за ними, но, проскользив по мокрым доскам пару метром, умудрился зацепиться за одну из скамей. Затем резко поднялся, отплёвываясь, и бросился дальше, с громким воплем пытаясь задавить рвущийся наружу страх.

Схлестнулись.

На наше счастье, на беснующемся словно взбесившаяся лошадь, корабле, любая тактика и даже умение владеть оружием отходили на второй план. Какие уж тут приёмы, когда палуба из-под ног уходит? На первое место в такой битве выходит банальная численность и, самое главное, готовность умереть за победу.

Насчёт численности у восставших всё было нормально. Кто-то успел улететь за борт, кто-то остался у первого лаза, ведущего в трюм. И всё же более полусотни бывших гребцов врубилось в размахивающих ятаганами янычар. Один к трём, если учитывать, что из трюма, к тому моменту, успело вылезти едва два десятка турецких воинов.

Что же кается бесстрашия, то и тут, пожалуй, невольники превосходили своего соперника. Нет, о храбрости янычар на всю Европу ходили легенды. Вот только эти бойцы были обучены биться на суше, а не на полузатонувшем корабле посреди бушующего моря. Гребцы, пережившие на галере ни одну бурю, были к ней более привычны. Да и деваться им было некуда. Рабы шли в бой, предпочитая смерть, перспективе вернуться на вёсла или того хуже, подвергнуться жестокой казни. Во всяком случае, я бежал навстречу туркам именно с такой мыслью.

Завязалась схватка, мгновенно превратившаяся в кровавую мясорубку. Каждый понимал, что проигравшего ждёт только смерть. Потом с корабля не убежишь; найдут и обязательно кишки выпустят. Люди рубили, кололи, порой даже душили, зачастую срываясь вместе с хрипящим врагом в море.

Я, едва не вылетев за борт, слегка приотстал, ворвавшись в схватку в последних рядах. Тут же едва не напоролся на выставленный молодым янычаром ятаган, с трудом отклонился, полоснув по лезвию цепью, отмахнулся зажатой в левой руке ножом, не достал и, снова грохнулся на ушедшую из-под ног палубу, приложившись о злополучный настил. Рот наполнился солёной водой, заставив судорожно закашляться и подавив на корню матерные слова. Рывком поднимаюсь, каждое мгновение ожидая смертельный удар сверху, и встречаюсь глазами с моим противником, лихорадочно копошащимся в метре от меня.

Что, тоже не весело пришлось? Качка, она такая! Для всех качка. А вот ятаган ронять не нужно было. Я вон, хоть и треснулся, а нож не выронил, да и цепь само собой никуда не делась!

Рывком бросаюсь на потянувшегося к оружию турка, опрокидываю, с силой вгоняю нож в бок и вновь прикладываюсь головой о ненавистный настил.

Проклятый шторм! На мне так скоро живого места не останется! Вот только некогда шишки щупать, схватка у на палубе ещё кипит. И, по-моему, не очень удачно для нас. Недаром Порохня так орёт призывно, что его голос даже сквозь бурю слышно.

Несусь обратно, сжимая в руке ятаган. Оружие, конечно, непривычное, не чета сабле, но всё же получше куска цепи будет! Опускаю его на голову одному из турок, преградившего было путь, вгоняю нож в спину второму, и вновь качусь кувырком теперь уже вдоль палубы, ткнувшегося носом в пучину корабля.

На этот раз от души матерюсь, поминая всех святых и угодников вместе взятых. И, получив мощный пинок по жалобно захрустевшим рёбрам, опрокидываюсь на спину, заняв тем самым удобное положение, чтобы хорошо рассмотреть летящее мне в лицо клинок ятагана. Очередной крен, и усатого турка опрокидывает навзничь, отшвыривая прочь от меня.