Иволга и вольный Ветер (СИ) - Чередий Галина - Страница 6

Ой да мечтай! Дотопав до родного двора в раздражении, я поморщилась, заметив, что снег не расчищен ни перед забором, ни в самом дворе. Проторена только узкая тропинка от завалившейся калитки до крыльца и оттуда к поленнице и туалету. Ну что за бардак? Почему мама Севку с Ленькой не пнула, чтобы почистили.

Пыхтя и отдуваясь, я протащила по узкому проходу коробку с сумками, но на полпути плюнула, бросила и пошла к дому, звать подмогу.

Однако, еще не дойдя до крыльца уловила густую вонь сигаретного дыма и расслышала отзвук мужских голосов, мигом напрягшись. Слишком уж ненавистно знакомы мне эти приметы. Чуть не врезавшись в низкую притолоку сеней лбом, влетела, уже откровенно кипя, в дом и увидела именно то, что ожидала. В комнате дым коромыслом, на столе бутылки с мутной самогонкой, нехитрая закуска, от тяжёлой табачно-перегарной вони дышать едва можно. Мать топчется у печки, продолжая что-то готовить. С граненым стаканом в руке у стола восседает на табурете отец в растянутой майке-алкоголичке, напротив него собутыльник с незнакомой, но такой же небритой и опухшей от явно долгого пьянства рожей. Но будто и этого мало. Прямо на меня уставился остекленевшими от алкоголя глазами мой младший брат — Севка.

— Ты же обещала! — буквально взорвалась я вместо приветствия, и мать резко испуганно обернулась, доводя мое бешенство просто до запредельного уровня.

У нее темный синяк на скуле, опухла явно разбитая верхняя губа, но самое меня бесящее — отчетливо просматривается чуть округлившийся живот.

— О-о-о! Смотри какие люди и без охраны! — пьяно ухмыльнулся отец и поднялся мне навстречу. — Валюха, дочь! Приехала мамку с папкой навестить, кормилица?

— Доча! — тоже радостно улыбнулась мама, но глаза отвела. — Ты так неожиданно… Хоть бы телеграмму или тете Лене звякнула…

— Зачем? Чтобы ты его выпроводить до моего приезда куда-нибудь успела? — гневно потребовала я ответа, демонстративно игнорируя приближающегося отца. — Ты же обещала, мама! Обещала больше никогда его назад не принимать! И опять! Сколько можно? Еще и Севку он теперь спаивает. А потом и втянет в свои дела криминальные. Мало того, что Захар по его вине сидит, так ещё и Севка! Ты этого хочешь?

— О! Сеструха! — наконец с трудом сфокусировался на мне вдрызг пьяный Севка. А ему ведь всего шестнадцать! — Ты чё хипишуешь?

Я тебе покажу чего, мелкий ты засранец.

— Какого хрена ты за стакан схватился, придурок! — напустилась я теперь на него, хоть и прекрасно знаю — орать и совестить пьяного нет никакого толку. — Ты мне что обещал? Мать беречь и помогать во всем. Это так ты ей помогаешь? Урода старого в дом пустил, еще и с дружками урками как всегда небось.

— Э-э-эй, Валька, ты берега-то не путай! Отец перед тобой родной! Ты на меня варежку-то не раззевай, а то живо зубы пересчитаю! Уважение должно быть, а ты меня перед корешем позоришь! Живо захлопнулась и пошла вон мамке помогать, а то у нас закусь кончилась! Или за водкой сгоняй, мало тут у нас. Деньги-то привезла? Нам тут дармоедов не надо, если что.

— Ах дармоедов? Уважение тебе? — окончательно взбеленилась я и рванулась вперед.

При всей, годами копившейся, ненависти ударить отца первой я не смогла. Схватила за шиворот его собутыльника, ткнула рожей в тарелку с объедками, пуская кровь из носа и заломив руку за спину, сдернула с табурета и вынудила топать шустро на выход, под звук его матерных воплей.

— Пошел на хрен отсюда! — рявкнула, швыряя его лицом в снег. — Вернешься еще хоть когда-то — убью к херам!

Удар бутылкой по плечу был страшно болезненным, прям в глазах потемнело, но все же спьяну отец промахнулся. Явно же метил по голове. Развернувшись, едва увернулась от его кулака, летевшего мне в лицо. Перехватила, дернула на себя, уходя в сторону, и, используя энергию инерции и подсечку, уронила и отца физиономией в снег. Спасибо, Михаил Константинович, за науку, ой спасибо. Напрыгнула сверху и врезала по затылку раз и еще, замахнулась добить, но тут в мою руку вцепилась с визгом мать.

— Не смей! Не тронь отца! — орала она, стягивая меня с него. — Валя, отец ведь он тебе, отец! Ополоумела ты в своем городе! На отца руку поднимать — грех какой!

— Грех? — чуть не задохнулась от возмущения я. — А ему тебя избивать не грех? А детей собственных объедать, вместо того, чтобы кормить, ему не грех? А сыновей родных под статью подвести и воровать заставлять не грех, мама?!

— Да тебе ли вякать, Валька, — прохрипел отец, перевернувшись и сев на снегу. — Свое глаза не колет? Я и братья воры, а сама-то кто? Или ты типа не такая?

— Я — не такая! Ты воровал чтобы пропить-прогулять все и из дома последнее выносил, плевать хотел, что нам ни одеться не во что, ни жрать нечего. А я украла, потому что братья-сестры, которых ты, безмозглое животное, матери заделываешь, голодные сидели. Понятно? Не смей нас ровнять!

— А ты батьке ещё поуказывай! Дом этот мой! Захотел вернуться — и вернулся! И дети мои, что скажу, то и делать будут.

— Да что ты сказать им можешь? Чему научить? Как бухать, курить и воровать?

— А хоть бы и так! Не твое собачье дело! Ишь ты, мокрощелка борзая, явилась и с порога давай командовать и руками махать. Я тут хозяин.

— Мама, гони его, — повернулась я к родительнице. — Гони сейчас же, ты мне обещала.

— Валюша, ну куда же я погоню его? Он же муж мой, и дом, и правда, его.

— Да какой он тебе муж? Вор, пьянь и дармоед! Только и делал, что сидел у тебя на шее между отсидками и детей клепал. Гони его, сказала!

— Сама пошла отсюда! Мужик в доме я! — каркнул отец, тяжело поднимаясь из сугроба.

— Мама, прошу, не бойся. Я его запросто выкину, клянусь. Ты только прими решение.

— Валюша, да как же так… — опустила глаза мать. — Какой-никакой, а мужик в доме нужен…

— Мать, очнись! Он Севку спаивает! Захар из-за него срок мотает! Мелкие у тебя в избе этой дрянью дышат и пьяные базары слушают! А если он насильника какого или маньяка в дом притащил?

— Эй, ты поклёп на моих корешей не наводи! А то мы тебя…

— Заткнись! — рявкнула я отцу и снова повернулась к матери с обреченностью осознавая, каким будет ее решение. Всегда так. — Мама, да осознай же ты, что нужно принимать решение и гнать его из нашей жизни.

— А ты свою жизнь с нашей не путай, Валя! — неожиданно огрызнулась мать. — Старшим приказывать не доросла ещё, жизни не повидала. Уехала, все — отрезанный ломоть.

— Отрезанный? — опешила я. — Я же тебе почти все деньги до копейки слала, чтобы жить могли… А ты этого на них кормила-поила? Когда он вышел? Почему мне не написала ни слова? Потому что знала, что тогда денег слать не стану?

Судя по животу, срок у нее уже месяцев шесть. Я дома уже около девяти не была. Значит, она минимум полгода молчала. Я думала, что шлю им копейки свои на еду и одежду, а сто процентов отец все прогуливал, как это всегда раньше и было.

— А ты меня не попрекай. Я тебя растила, не грех и тебе теперь помочь.

— Да какие попереки, мама! Я хоть костьми лягу, чтобы помочь. Но тебе, мелким, а не этому на пропой!

— Он твой оте…

— Да в жопу отца такого! Что я от него видела кроме ругани, побоев, живота пустого на ночь, пока он за занавеской с дружками гулянки устраивает, и вечного стыда, потому что люди в глаза тыкают, что отец твой — вор. Да ты хоть знаешь, что меня в шестнадцать чуть один из его пьяных корешей в сеннике не изнасиловал?

— Ой, да помял чуток мужик голодный, не убыло небось, — огрызнулся отец. — Не дитё уже была, кобыла здоровая и сиськи выросли, понятие должно быть, что лучше с уважаемым взрослым человеком, чем сопляком каким зажиматься. Он все со мной порешал, не чисто попользовать, жил бы с тобой. И в обиде не оставил бы, с пониманием. Одета-обута и сыта, а то и в золоте была бы, и на шее у матери не висела бы уже.

Порешал? Да охренеть! То есть этот вонючий уркаган ко мне ещё и с отцовского одобрения полез? Типа в хорошие руки меня пристроить хотел?