Полунощница - Алексеева Надежда "Багирра" - Страница 14

– Вы кто? – раздалось за спиной.

Виталий подпрыгнул, уронив на пол бутылку. Ёлка обернулась. В дверях стоял курчавый пацан лет пятнадцати с судном в руке. Халат ему был длинноват.

– Ты сам-то?

– Я санитар, тут работаю. Ну-ка, отошли от него!

Виталий уже запихивал портвейн в карман. Рыжий обернулся.

– Раскомандовался, – буркнула Ёлка. – Ты санитар? А это вот интерны из Ленинграда. Изучают разные, э-э…

– Инвалидности! – подхватил рыжий.

– Инвалидности? Я сейчас сестру-хозяйку позову.

– Парень, ты не ори давай, – нашелся наконец Виталий, поднял глаза. – Сказано тебе… – Виталий вдруг шагнул к пацану. – Сеня, ты?

– Я-то я, а ты вчера экономистом был, у костра-то. И этот еще, вроде метростроевец. – Пацан обернулся к Ёлке: – Ты, что ли, их сюда приволокла?

– Не хами давай, я начальник турбазы вообще-то.

– Вот и проваливай на турбазу.

Ёлка поправила прическу, сняла мешковатый халат, бросила на пол, подтянула пояс платья на талии. Слегка улыбнулась пацану и вышла из палаты. Обернувшись из конца коридора, увидела, что пацан смотрит ей вслед, судорожно сглатывает. Виталий пытается ему всучить свой недопитый портвейн, видно, чтобы санитар помалкивал. По тому, как пацан поднял и прижал к себе ее халат, Ёлка поняла, что он Виталия не слышит. Была готова поспорить: стоит ей щелкнуть пальцами, этот санитар за ней собачонкой припустит.

На Оборонном острове, южнее на Валааме некуда, Подосёнов с Васькой стояли возле колодца, обложенного по периметру плюхами мха. Поверху сплелся дикий шиповник, не пускал заглянуть. Но даже в просветах черноты Подосёнову, стоявшему перед колодцем на своей тележке, считай, что на коленях, мерещился клад.

Еще в прошлом году его заинтересовала ржавая тройная колючка, опутывающая Оборонный, тонущая в лужах и снова выползающая на мох, – линия Маннергейма. Этим летом наконец добрались до самой вышки, замаскированной под сосну, – под ней доты, капониры, казематы, выстроенные крепко, будто с войны год прошел, а не тридцать.

Подосёнову тут легко дышалось.

На вышку Васька один поднялся на руках, ничего там, кроме обзора, не было. А в колодец Подосёнова решили спускать на лебедке – он сам мастерил ее, когда первый схрон обнаружили, лет десять тому, недалеко от Центрального филиала. Финны свое дело знали – первый схрон замаскировали, продолбив скалу метра на четыре вглубь. Дверца поднималась на вершок от земли, не больше, на своих двоих человек перешагнет и пойдет дальше, а Подосёновскую тележку качнуло, едва не опрокинулся. Так схрон и обнаружил. Взрывчатки в той землянке лежало столько, что все три филиала валаамских взлетели бы ласточками. Красный филиал они с Васькой обшарили, когда турбазы и в помине не было. Нашли винтовки советские, обоймы. Дичи непуганой настреляли. Одно плохо: филиалы обжитые теперь. То инвалиды, то турбаза раскинулась, экскаватор пригнали – канатку строить между холмами. Как сезон начинается, в бухтах дикари пристают, швартуются, костры жгут. Точно в кольцо Подосёнова норовят взять.

– Васька, а чего там турбаза? Канатка? Расширяться будут или нет?

– Семена спроси, – Васька подмигнул. – Он теперь там каждый день, Ландыря дочку катает на лодке. Сидит, как фарфоровая, наш ей чего-то толкует.

– Горючего и так в обрез.

Васька смолчал.

– Ты у старика Митрюхина узнавал, сколько за лодку и керосин должны?

– Да на хрена ему лодка, вместо гроба в нее, что ли, ляжет? У них, у поморов, как? Ушел на покой, лодку на берег выволок – ни жечь, ни продавать не положено. Кормилица.

Подосёнов достал нож, обрубил колючие плети шиповника. Отбросил их в сторону. Васька еще что-то говорил про поморов. Небось в палате нахватался – ему, сибиряку, откуда про здешний народец знать. Давно бы Ваське комнату выбить в Зимней – и жили бы семьей. Суладзе уперся: неженатые только в палатах, будто не знает, что Васька Подосёнову как сын.

– Командир, смотри, место самое подходящее. – Васька поднял палку, глаз прищурил. – Возьмем винтовку, Семена стрелять научим.

– Патроны где брать будем?

– Ты Финляндию собрался захватывать? Целый ящик с обоймами, если не отсырели.

Подосёнову стало тревожно: а что, если их тайник в церкви возле психушки все-таки нашли или вправду патроны отсырели? Штукатурка со стен там отваливалась, святые трещинами покрылись, лица побитые – точь-в-точь Васька.

– Сам же говорил, бабьим делом парень занят, давай пристреляться дадим. Ну хоть из моего наградного. Я с собой его таскаю – мало ли что, люди новые на острове появляются.

Камешек из-под руки Подосёнова упал в колодец. Звякнул. Подосёнов лег на живот и долго всматривался в темноту. Нравился ему соленый запах стылой скалы.

– Нет там ничего, – покачал головой Васька. – Зря время потратим.

Подосёнов не ответил, спустил в колодец фонарик на веревке, по одной стене шли скобы-ступени.

– Так что новые? Бузят?

– Нет, уж больно тихие. Подозрительно. Один, молодой самый, на собаку похож, такую масть чукчи выводили. Разноглазую. Красивые псины, но все равно волчья порода.

– Давай, спусти меня вниз.

– Жрать охота. Может, лучше Семена туда отправим завтра? Пацан шустрый, все тебе облазиет.

Фонарик помигивал. Подосёнов молча обвязался веревкой – операции у него проходили в молчании, и тем острее пахло сырым песком, стылым камнем, запертой в потемках пылью. Васька подчинился, как всегда.

Спустились.

Колодец вывел в старый пустой каземат. И тут стены на века сделаны, метра по два толщиной, финны скалу еще и цементом укрепили.

– Командир, а чего мы наверху, в доте не пошарили? Полукапониры не простучали даже.

– Мы сколько укреплений уже обошли с тобой? Хоть раз на виду нашли что?

Подосёнов отмахивал утюгами, летел над цементным полом. Не задумываясь, сворачивал в один проем, затем в другой. Васька тащился сзади, опираясь на костыль. Дум-вжух-дум. Настоящий лабиринт и ничего ценного.

Пистолеты наградные, винтовки, патроны, взрывчатка – Васька ворчал, что «для безопасности» довольно было и половины найденного за эти годы. А Подосёнову было мало, каждую зиму он дождаться не мог такой вот охоты за оружием. Хмурый, раскатывал вокруг корпусов, ломом панцирь ледяной бил. Злился на свою тележку: на ногах он бы отмахал по льду вокруг острова, в каждую берлогу заглянул. А так – кругом здания объехал и сиди дома, самокрутки верти, картами шлепай без конца, полки-стулья сколачивай. Даже летние закаты, делавшие Ладогу маслянистой, как сегодня, нагоняли внутрь Подосёнова стужу. Если ничего не нашли – выходит, упустили день.

Когда поднялись из колодца – Васька по ступеням-скобам, морщась от боли в колене, затем Подосёнова вытянул на веревке, – солнце еще грело. Мох, трава, птицы, сосны – пейзаж после потемок казался сплошь сизым. Отдышались, хлебнули из фляги. Васька вытряс из сапога камень, швырнул в холм напротив дота. Подосёнов вытянул шею, прислушался. Глаза привыкали к свету, холм снова окрасился в зеленый.

– А ну-ка поехали, – скомандовал Ваське.

Оттолкнулся утюгами, в два прыжка, как зверь, оказался у холма, лишайник соскреб – так и есть, дверь. Проход точно под безногого сделан: проскочил внутрь, даже волос не запачкал.

– Васька, ты только глянь!

Васька следом вполз на брюхе. Переставлял локти нехотя, сплевывая с языка песок. В пещере, выдолбленной полушарием, потолок был уже в Васькин рост. Он распрямился, присвистнул. Подосёнову не удавалось развернуться, посмотреть на Васькину удивленную рожу: любил он его вот так своим нюхом на оружие огорошить. Потому Подосёнов застыл на месте, фонариком высвечивая богатство. Заколоченные длинные ящики громоздились друг на друге, оставляя между рядами узкие лазы. В пещере было сухо, хотя Ладога шумела совсем рядом. Не оборачиваясь, Подосёнов сказал: должен быть второй вход, над обрывом. Для отступления.

В первом ящике приклады винтовок засветились янтарем. Переложенные мешковиной, они успели покрыться тонким слоем пыли. Вроде тумана. Подосёнов разбирал винтовки, щелкал затворами. Похожи на трехлинейки наши. Только тяжеленные. Васька, шваркнув костылем, стал за спиной: