Подпольный Алхимик 2 (СИ) - Громов Эл - Страница 43

Кая Нильсон стояла передо мной спустя два дня. В длинном облегающем платье, с накрашенными хитрыми глазами и презрительной улыбкой на губах.

— Будешь пытать меня, как Илву, Аксель?

— Я тебя и пальцем не трону, — отозвался я, кривясь от досады, что приходится иметь дело с этой стервой. — Ты ведь понимаешь, почему сейчас стоишь тут?

— Хочешь обменять меня на свою драгоценную женушку, — утвердительно сказала девица.

— Звони отцу и отдай мне телефон, — велел я.

Кая сделала, что сказано. Я приложил отданную мне трубку к уху.

— Да, Кая, говори, — ответил он, наконец.

— Боюсь, с Каей вы сможете говорить лишь после того, как отпустите мою жену, — отозвался я.

— Граф Ульберг, это вы. — Казалось, Нильсон не сильно удивился. — Я предполагал, что вы без боя не сдадитесь.

— Когда будем совершать обмен? — спросил я.

— Никогда.

— Как это понимать?

— Обмена не будет.

— Но тогда я убью вашу дочь.

— Убивайте, — спокойно ответил Нильсон.

Я взглянул на Каю (разговор шел по громкой связи) и увидел, как побелело ее лицо.

— Но она ваша дочь.

— Ах, граф, этим мы всегда отличались. Для меня любая привязанность — уязвимость. У вас было много привязанностей, оттого вы так уязвимы. Но не я. У вас нет ничего против меня.

В трубке послышались гудки.

Я не сразу опустил руку с телефоном. Потрясение было так сильно, что я не верил услышанному.

— Ты побледнел, Акс, — усмехнулась Кая.

Меня всего трясло внутри от ужаса осознания — скоро все закончится. Я потеряю мою Эйву и нашего ребенка.

— Твой отец психопат, — обратился я к Кае, когда, наконец, смог говорить. — Но мне казалось, он горевал, когда я убил на дуэли Кеннета.

— Он не горевал, — возразила графиня, к которой уже вернулся нормальный цвет лица, хотя я видел, как у нее подрагивали руки. — Он был разъярен тем, что ты его прилюдно опозорил. Но вообще-то я с ним согласна. Отчасти. Привязанности делают нас уязвимыми.

— Не удивлен, что ты такая же психопатка, как и твой отец.

— Мне было девять, когда я стала свидетелем одной сцены. Всегда отличавшаяся любопытством, я прокралась к двери родительской спальни. Отец неистово трахал женщину, и эта женщина не была моей матерью. А моя мать в это время прислуживала им. Ты не ослышался. Прямо в то время, когда папа и та женщина стонали, прижимаясь друг к другу, мама наливала им шампанское в бокалы, и аккуратно раскладывала на стуле разбросанное по полу нижнее белье. Я росла вместе с Алиной, которую ты знал, как Илву. Точнее, не то, чтобы росла, но часто видела ее, играла с ней, и мы обожали друг друга. Так вот, я не могла понять, почему мама ненавидит Алину. А в ту ночь поняла. Мать Алины извивалась под папиной тушей, моя мама прислуживала им. Позврослев, я узнала от мамы много интересного. Она посмела возразить отцу, ослушаться его, перечить ему. Она узнала о его измене и закатила сцену. Он ей ничего не ответил. Но ночью привел в их спальню мать Алины и заставил маму смотреть, как они трахаются, и прислуживать им. О, поверь, Аксель, мама очень быстро поняла, что лучше ей слушаться мужа. Я часто видела на ее запястьях синяки. А иногда и на шее. Она выбирала такую одежду, которая закрывала эти синяки.

— Ты должна была возненавидеть отца, — сказал я, думая, с чего Кая стала откровенничать со мной.

— Я возненавидела мать. — Графиня усмехнулась. — И пообещала себе никогда не становиться такой жалкой и слабой, как она.

— Что ж, душещипательная история о семье монстров меня впечатлила бы, если бы сейчас у них не находилась моя семья.

Я подошел к Кае.

— Тео, оружие, — попросил я, глядя в глаза графини.

Тео подошел и всунул в мою ладонь нож.

Кая все поняла, и в ее глазах отразилась паника.

— Но ты ведь ничего этим не добьешься.

— Ты причастна к смертям дорогих мне людей, ты — такое же чудовище, как и твой отец.

— Но, убив меня, ты лишь продемонстрируешь ему свое отчаяние!

— Не пытайся спасти свою жизнь. Слишком поздно. — Я приставил лезвие к горлу Каи.

Ее глаза широко раскрылись от первобытного страха за свою жизнь.

— Хочу, чтобы ты знала, — сказал я, слегка прижимая лезвие к ее шее, на которой выступила капля крови, — я не таков, как вы. Мне не приносит никакой радости то, что я сейчас делаю. Я вершу правосудие, а не утоляю свою жажду крови.

— Ты пытаешься оправдать то, что такое же чудовище, как и мы… на тебе смертей не меньше, — прошептала Кая.

— Заткнись! Не смей! — прошипел я, вдавливая лезвие в ее кожу сильнее.

— Не убивай, Аксель… я… я могу помочь!

— В чем?

— В том, чтобы вытащить твою Эйву. В том, чтобы убить моего отца.

Я медленно убрал руку с ножом от шеи Нильсон.

— Ты готова помочь мне убить собственного отца — я не ослышался? — спросил у графини, пристально глядя в ее глаза.

— Не ослышался. А ты думал, я намерена простить ему предательство? — огрызнулась она. — Я никогда не предавала отца — никогда. Я могла ослушаться его, сделать по-своему, но всегда, абсолютно всегда была ему верна. Я согласилась выйти замуж за этого дурака Близзарда по велению отца, стать подстилкой этого придурка, а затем прикончить его, рискуя, пусть и несильно, собственной свободой — и все это по повелению моего драгоценного папочки! А он отплатил мне тем, что бросил в твои лапы! Нет, я не забуду этого — никогда! — Взгляд Каи горел неподдельной — я в этом ни секунды не сомневался — ненавистью. — Ты знаешь, что я делала ради него? О, дорогой Аксель, ты даже вообразить не можешь, как я ублажала эго своего родителя! Я трахалась по его приказу с теми, от кого ему что-то было нужно, я издевалась над собственной матерью, чтобы получить одобрение главы нашего милого семейства. Если говорить метафорами — мой член был всегда больше, чем у моего самовлюбленного братца, который только и знал, что хвастаться своими воображаемыми способностями! Но отец все равно всегда выбирал его! Кто любимый ребенок в семье? Конечно, Кеннет! Кто гордость отца? Разумеется, милый Кенни! Кто будущее рода Нильсонов! Само собой, это незаменимый и неподражаемый Кеннет! — Графиня шумно выдохнула и опустилась на диван. Руки ее до сих пор подрагивали, но теперь, полагаю, от избытка чувств к своей семье, а не от страха.

— Но вдруг твой отец не примет тебя? Поверит ли он в то, что я тебя отпустил? Поверит ли в то, что ты до сих пор на его стороне?

— Во-первых, ты меня не отпустишь — я «сбегу». Во-вторых, гордыня моего отца столь сильно раздута, что вряд ли он допустит вариант, будто кто-то из родни может его предать. Его, такого великого и внушающего страх.

— Я очень надеюсь, что ты не ошибаешься.

Я попросил Веронику заварить нам кофе.

Через десять минут мы с Нильсон сидели друг напротив друга, пили кофе, как старые добрые знакомые, и приступили к обсуждению того, как убить ее отца.

— Прежде чем воевать с ним, мне необходимо найти и освободить Эйву, чтобы он не успел причинить ей вред, — сказал я. — Ты в курсе, где твой отец прячет ее?

— Без понятия, — помотала головой Кая. — К сожалению, он делится со мной своими планами лишь тогда, когда ему требуется моя помощь в их исполнении. Но… — Она замолчала в раздумье.

— Что? — нетерпеливо поторопил я ее.

— Кажется, я знаю человека, который поможет нам. Точнее, может это сделать — если хватит воли решиться.

— И кто же это?

— Моя мать.

— Как она поможет нам?

— Она знает, где твоя графиня. Ты ведь знаешь, что отец хочет отнять вашего ребенка?

Я кивнул.

— Так вот, он решил представить его, как собственного. И показал матери Эйву. Как бы это объяснить… чтобы она начала подготавливаться к роли женщины, которая через сколько-то там месяцев родит, понимаешь? Папа намерен спрятать мою мать рядом с Эйвой, когда у нее, якобы беременной, должен стать виден живот. Отец будет говорить всем, что у мамы в силу возраста осложнения, поэтому она безвылазно лежит в клинике. А когда Эйва родит… Ну, ты понимаешь.