Подпольный Алхимик 2 (СИ) - Громов Эл - Страница 31

— Серьёзный срок.

— Как в тюрьму еду, — поморщилась девушка.

— Вам необходима помощь, и в лечебнице ее окажут. Надеюсь, что впредь вы не будете совершать… опрометчивых поступков, — довольно резко сказал я.

— Да вы сердитесь, Аксель, — удивилась Астрид.

— На самом деле я просто вне себя от бешенства. Вы могли умереть. Я не понимаю, чего вам постоянно не хватает в жизни… и я ненавижу наркотики!

— Чего мне не хватает? Приключений, может быть…

— Это не смешно, Астрид! Вы едва не погибли из-за собственной глупости, вы заставляете страдать ваших близких! И я совершенно в толк не возьму, что же такого творится у вас в голове, если вы так себя ведете!

Астрид вскочила. Щеки ее порозовели. От негодования или стыда?

— Аксель, я… вы…

— Возможно, я был слишком резок, но зато предельно честен. — Я не собирался просить прощения за то, что мог обидеть капризную избалованную девицу правдой.

— Да нет же! — Астрид резко опустилась обратно в кресло. — Вы все правильно сказали, Аксель. Я вела себя глупо и… и вообще… наверное, вся проблема в пустоте, понимаете?

— В пустоте?

— Да. Человеку непременно нужна цель. Желательно серьезная и высокая. Иначе можно помереть от тоски…

— Но наркотики явно не то, что способно заполнить пустоту, Астрид.

— Знаю. Я думала, они помогут перестать замечать ее.

— Астрид, вы…

Разговор оборвал телефонный звонок.

— Алло, — поднял я трубку.

— Барон Аксель Ульберг? — спросили на том конце провода.

— Он самый. С кем имею честь говорить?

— У тебя есть ровно час.

— На что?

— На то, чтобы успеть приехать. Иначе…

— Кто вы и что вам нужно? — перебил я его.

— Иначе она умрет.

— Кто? О ком вы?

В трубке послышались рыдания и крики. Все мои внутренности сковало холодом темного страха — в трубке кричала Анни Босстром.

Я вышел из такси и отпустил водителя. Дом Карла глядел на улицу уютно горящими окнами. Только вот на самом деле за ними творилось страшное.

Охрана у входной двери была перебита. Внутри творился ад. Все мои наемники валялись на полу. Растерзанная Анни лежала лицом вниз. О нет! Неужели она…

— Девчонка пока жива. — Из гостиной комнаты в холл вышел мужик в противогазе. А за ним — еще пятеро.

— Что тут проис… — Я ощутил головокружение и схватился за стену, чтобы не упасть.

— Это газ. Но не смертельный, не бойся. Твои люди не умрут. А девчонку мы разбудили с помощью специального средства.

— Что вам надо? Кто вас… при… прислал? — спросил я, задыхаясь и прижимая ворот рубашки к носу.

— Викар Нильсон передает сердечный привет.

— Я пришел, отпустите Анни.

В этот момент девушка закашлялась. Я бросился к ней — никто не остановил меня.

— Анни! Ты в порядке?

Я сел на колени рядом с ней и помог ей перевернуться на бок.

— Я цела… цела, Аксель, — прошептала она через силу.

Лицо девушки было разбито, из разорванной губы сочилась кровь. Тело ее покрывали ссадины.

— Ублюдки! — вскочил я на ноги. — Викар Нильсон настолько труслив, что отправляет своих крыс бить хрупкую девушку, вместо того, чтобы прийти самому и разобраться со мной?

— Господин Нильсон слишком благороден, чтобы марать руки об такого, как ты, — презрительно бросил тот, что заговорил со мной. — Я буду биться с тобой. Не струсишь, мальчишка?

— Даже если умру, унесу тебя с собой, подонок! — Я, покачиваясь, приблизился к нему.

Действие газа, видимо, сильно ослабело, раз я не терял сознание, но ощущения от нахождения в помещении всё-таки были не лучшие.

— Что ж, проверим это.

Противник резко вскинул руку, и меня отбросило к задней стене. Со стоном я сполз по ней, но почти сразу заставил себя, скрипя зубами от боли, подняться.

В следующий миг случилось что-то не по плану.

Один из мужчин подошел к Анни и… воткнул в ее грудь нож.

Дом оглушил нечеловеческий вопль. Мой вопль.

— Нет, нет, нет… нет! Не смей умирать, слышишь меня? Я вытащу тебя, слышишь Анни⁈

Я держал ее тело в руках, но не смел вытаскивать нож, чтобы девушка не истекла кровью.

— Я уже вызвал помощь… тебе скоро помогут, потерпи, милая…

— Нет… не… не помогут… — выдохнула Анни с трудом.

— Прости меня, Анни… прости, что не спас, не уберег… моя вина… только моя…

— Аксель, все… все хорошо. — Девушка сжала мою ладонь и через силу улыбнулась.

А затем ее взгляд застыл, из него ушла жизнь.

Я понял, что больше не в силах сдерживать свое горе и закричал, прижимая голову умершей к своей груди.

На похороны Анни пришли Гарольд, Йорген и Ранд. У младшего Скау лицо застыло неизменно-хмурой маской, губы были плотно сжаты, за весь похоронный процесс с них не сошло ни слова. Я не в силах был утешить его.

Девушку похоронили рядом с могилой отца. Когда похороны закончились и все ушли, я присел у могилы Карла. Не знаю, сколько минут или часов я так просидел, прежде чем сказать:

— Я так виноват перед тобой, друг мой. Прости меня. Прости, что погубил твою дочь. Прости меня, мой друг…

Грудь мою сотрясли глухие рыдания.

Мне стали часто сниться кошмары. В них Карл укорял меня в смерти дочери, после чего его лицо начинало гореть. Крики Босстрома сводили меня с ума, они сливались с моими собственными криками. А затем я просыпался в холодном поту.

Я не мог выносить собственного общества. Я не знал, куда мне деться от самого себя.

Лия все еще жила у меня и пыталась утешать и сочувствовать, но ее жалости я не мог выносить тем более.

— Хватит! — заявил я однажды утром, когда она в очередной раз пыталась вывалить на меня тонны дружеского участия и бессмысленных утешительных слов. — Ты должна ненавидеть меня, дура!

— Что за глупости ты говоришь? — Она настолько удивилась, что даже не оскорбилась на грубость.

— Я убил твою мать, ясно тебе? Я ее убил на похоронах отца!

Лия стала белой, как полотно. Она не закричала на меня, не зарыдала — лишь глаза ее расширились от осознания чудовищной правды, а затем девушка убежала.

Я позвонил Ранду и велел сейчас же отправить двух телохранителей за Лией — чтобы тайно, но неотступно следовали за ней и охраняли.

Мою душу раздирал хаос эмоций и чувств. Мне было безгранично жаль, что я ранил Лию, но другим способом невозможно было избавиться от ее тошнотворной заботы, которую я не заслуживал.

Если ложь похожа на яд, отравляющий организм и гасящий в нем огонь жизни, то правда — на огромную каменную глыбу, которую порой без спроса взваливают тебе на плечи: либо научишься идти дальше с этой ношей, давящей болью, либо она тебя впечатает в землю.

Спустя неделю после похорон со мной связался Форсберг и сообщил, что Анни завещала все свои денежные накопления благотворительному фонду, а магазин и дом — мне. Я был ошарашен. Девушки ее возраста не часто задумываются о смерти и принимают меры на случай, если она преждевременно придет за ними.

Мне было невыносимо от мысли, что Анни увидела от меня одно лишь горе, но вопреки этому завещала мне свое имущество. Я понимал, что не вынесу этого, и написал дарственную и на магазин, и на дом на имя Гарольда.

— Почему ты сделал это? — спросил у меня Йорген, когда мы с его отцом обсудили этот вопрос, после чего остались с младшим Скау наедине.

— Я… не могу принять ее дар… Анни была слишком добра ко мне — я ее подвел и не могу… не могу забрать их дом себе, — с трудом объяснил я. Говорить все эти слова было тяжело.

— Я хотел позвать ее замуж. Кажется, она продолжала любить тебя. — Йорген глядел на меня, не отрываясь.

Я отвернулся к окну. Я не мог вынести горечи и осуждения в его взгляде.

Настолько больно мне было в последний раз, когда у меня руках умерла сестра.

Расследование полиции убийства Анни, разумеется, ничего не дало. Я даже не попытался обвинить Нильсонов, потому что, во-первых, понимал, что это бессмысленно, во-вторых, намеревался собственными руками пролить их кровь в отмщение за жизнь каждого дорогого мне человека, которого они убили.