Товарищ "Чума" (СИ) - "lanpirot" - Страница 12

Резко сдернув тряпку с зеркальной поверхности я с изумлением уставился на бледную физиономию худющего «безусого» паренька, лет, от силы, двадцати — двадцати пяти, с блестящими глазами, отдающими болотной зеленцой. Тогда, как у меня они всю жизнь были темно-карими.

Я взмахнул рукой, отражение послушно повторило мой жест. Да, в зеркале отражался именно я, но, самое смешное, что я им никогда не был. Это не моё тело! Даже, если бы я неожиданно помолодел, то все-равно бы не стал похож на этого паренька, пялющегося на меня из зазеркалья. Но если это не я, тогда кто я? И куда подевалось моё родное тело?

[1] Фельдграу (нем. feldgrau, серо-полевой) — основной цвет полевой формы германской армии с 1907-го и, в основном, до 1945-го года. Фельдграу представляет собой спектр оттенков цветов от серого до коричневого. В классическом понимании фельдграу — серый цвет с преобладанием зелёного пигмента, что справедливо для времён Второй мировой, но может отличаться для иных периодов истории вооружённых сил Германии.

[2] Книксен — поклон девушки с приседанием. Приседание в книксене не столь глубокое, как в плавном реверансе и, в отличие от него, выполняется быстро.

[3] Стефан, Карл! Хватит уже кур душить! Возвращаемся на место дислокации! (нем.)

Я продолжал уныло пялиться на незнакомого паренька в зеркале, разглядывая его (а вернее, себя) и так, и этак. В общем, на первый взгляд, все было не так уж и плохо. Если не обращать внимание на чрезмерную худосочность доставшегося мне тела, (а это дело поправимое), нынешний облик меня вполне устраивал.

Не слишком смазлив, но и не уродлив — обычный молодой мужчина из какой-нибудь интеллигентной семьи. На пацана с рабочей окраины не тянет — на лбу крупными буквами нарисовано университетское образование, а не четыре класса «церковно-приходской».

Высокий лоб, слегка отросшие и немного неопрятные каштановые волосы выбивались из-под окровавленной повязки. Ага, вот и осколочное в голову нашлось. Видимо, оно окончательно и доконало моего «реципиента». Для себя я уже принял тот факт, что каким-то образом переселился в новое тело. Если ты ничего не можешь изменить, принимай всё как данность. Так сказать, используй то, что под рукою….

Каким же образом так вышло? Я задумался, вспоминая разговор с ведьмой во время моей смертельной агонии. Она сказала, что я буду жить, но ни слова не сказала про моё изувеченное тело. По всей видимости, она не смогла его «починить». Но ведь я жив? Жив! Будем считать, что в этом она меня нисколько не обманула.

Я вновь посмотрел на своё отражение: высокий лоб, приятное «открытое» лицо, твердый подбородок. А ведь он, этот явно погибший паренёк, несмотря на худобу — почти красавчик. Такие типажи весьма нравятся женщинам. Моя прежняя физиономия была куда проще и невзрачнее, чем нынешняя. Будем считать, что здесь мне повезло.

Мне доводилось читать книги про всевозможных попаданцев, ведь если любишь фантастику — без этого в наши дни никак. Книжками подобной направленности забит весь Интернет. Может быть, именно поэтому я так спокойно принял своё переселение в новое тело. Но, как бы там ни было, нужно разбираться дальше.

С собой я, худо-бедно, определился. Теперь нужно было понять, куда я попал? На первый взгляд, я находился в той же самой избе старухи-ведьмы, куда меня, умирающего, занесли пацаны. Правда, я в тот момент уже «отъезжал» в небесном направлении, и не особо приглядывался. Но навыки быстрого запоминания, забитого мне в голову мои стариком на уровне инстинктов, позволили быстро реконструировать воспоминания.

Та же горница с темными бревенчатыми стенами, та же большая побеленная печь посередине избы. Даже мебель — та же, и стоит на тех же самых местах. Вон, и кованные кровати в углу, сдвинутые изголовьями друг к другу, расположены точно так же. И на одной из них лежит мертвая старуха-ведьма. Акулина… Или нет?

Я повернулся девушке, всё еще продолжающей сидеть на полу. Она, похоже, всё ещё находилась в прострации, после чудовищного психического напряжения. Это только на словах просто говорить, что готов пожертвовать жизнью. А столкнувшись лицом к лицу с неминуемой гибелью, всё оказывается не таким уж простым и понятным, как виделось до того.

— Акулина! — негромко окликнул я девчушку. — А твою бабушку как звали?

— А? — Поначалу непонимающе уставилась она на меня. — Бабушку?

— Бабушку-бабушку, — повторил я, наблюдая, как из глаз девушки постепенно улетучивается «туман». — Ведь, если верить словам твоей матери, это она нас спасла.

— Степанидой её величали, — ответила Акулина, поднимаясь на всё еще подрагивающие ноги.

Ну, вот, это, оказывается, совсем не та старуха. Не Акулина. Дом, по всей видимости тот же. О Тарасовке я тоже слышал — значит, местность та же. А вот ведьма оказалась совсем другой. У «моей» старухи не было родни. А вот у Степаниды была. И дочка, как звать не знаю, и внучка — Акулина. Черт побери! А ведь это выходит…

— А кто я? — Пришлось мне по-хитрому продолжить «допрос», чтобы не задавать девчушке совсем уж безумных вопросов. — Есть какие-нибудь документы? — К тому же я действительно не знал, кем являюсь на самом деле. Заодно и это проясню.

— Вы совсем ничего не помните из-за ранения, — вспомнила девчонка наш недавний разговор. — Сейчас… — Она сорвалась с места и скрылась за печкой. — Мы при вас книжку красноармейца нашли, — донесся до меня её звонкий голосок. — Только припрятали от греха подальше, как и форму… — Вскоре девчушка появилась, сжимая в руках весьма потрепанную и залитую кровью книжицу. — Вот, — виновато произнесла она, — пострадала, но кое-что разобрать еще можно…

Я принял документ из её рук и торопливо его раскрыл.

— Перовский Роман Михайлович, — вслух прочитал я свои новые имя и фамилию.

Ну, что я теперь Роман, я даже не сомневался, ведь никто не станет бить чужое мужское имя на руке, если это не Ленин со Сталиным. Да и то, их, по-моему, на груди кололи. Это имена любимых девушек по молодости сплошь и рядом набивают при подростковом смермотоксикозе, а потом жалеют, когда вечная и нерушимая, на первый взгляд, любовь, дает основательную трещину.

— Год рождения 1917-ый? — Прочитал я, и основательно подвис, когда дата, прописанная от руки в специальном разделе книжки красноармейца четко «отпечаталась» в моем воспаленном сознании.

Нет, большего потрясения, чем от переселения в новое тело, я уже не испытал. И мысленно был готов к такому повороту, учитывая недавнее «знакомство» с гитлеровскими псами. Значит, это были ни разу ни наёмники, «вынувшие из шкафа» провонявшую нафталином дедовскую форму цвета «фельдграу» и напялившие её ради хохмы, как я предполагал. Нет!

Это были те самые захватчики и поработители, принесшие на наши мирные земли кровавый огонь войны, смерть миллионам людей и страдания целым поколениям, которые не забылись даже по прошествии восьмидесяти лет! И я, волей случая, а, вернее, при помощи какой-то мощной ворожбы умирающей ведьмы, перенесся…

— А год сейчас какой? — слегка осипшим голосом (всё-таки не каждый день проваливаюсь в прошлое, да еще и в чужом теле) задал я следующий вопрос.

— Так сорок второй же, — поспешно произнесла девчонка, с жалостью глядя на меня увлажненными глазами. — Август месяц… А вы и этого не помните?

Да, я был прав, когда очнулся здесь после своей смерти в родном времени и узнал этот голос. Правда, понял только сейчас в чем было отличие — его хозяйка изрядно помолодела с момента нашего последнего общения. На целых восемьдесят два года! Твою же медь!

Я пристально взглянул на девчушку еще раз — ведь это она меня сюда и направила! Быстро восстановив в памяти наш с ней предсмертный разговор, я вычленил фразу, в которой старуха говорила, что я помогу избавить её от непосильной ноши. Так вот, что она имела ввиду, наконец-то дошло до меня.

Акулина сумела круто изменить свою судьбу, вообще устранившись от получения ведовского дара. Поскольку очень хорошо представляла последствия его применения. И, думается мне, что предсмертные муки — это только цветочки. А самое интересное будет происходить именно после смерти, когда по-настоящему придется отвечать за содеянное.