Отрок. Покоренная сила. - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 17
- Предыдущая
- 17/93
- Следующая
Холопов как ветром сдуло.
— Десятник Младшей стражи Василий!
— Я, господин сотник!
— Старшина Михаил ранен и немощен. Грузи его в сани, и домой.
— Слушаюсь, господин сотник!
Роська подхватил Мишку под руку и помог усесться в сани.
— Корней. — Подал голос Лука Говорун.
— Чего, Лукаша? — Ласково отозвался дед.
— Парень твой моему человеку оружием угрожал, прямо в его доме. Не дело!
— Эх, Лукаша! — Тон деда стал уж и совсем задушевным. — Да у меня двоих родичей и вообще застрелили. Правда, не в доме, а в лесу. Не слыхал?
— Гм…
— Это молодежь, Лукаша, нынче торгуется так — гривна с мелочью и болт в придачу.
— Да… Торговаться… Гм… По-разному можно… — Пробормотал десятник и вдруг вызверился: — Баба, скройся!!!
С крыльца дома Афони кто-то шмыгнул в дверь. Лука мрачно окинул взглядом растерянно стоящего посреди двора Афанасия.
— Я тебя, Афоня, доли лишил, а ты меня — своего десятника — кривым ходом обошел. Подумай теперь: пошло ли тебе это впрок?
— Кхе! Верно говоришь, Лука, кривые ходы, они того… до добра не доводят. Ладно, вы тут разбирайтесь, а мне не досуг. Не сочти за труд, пришли людишек, как соберутся, ко мне на подворье.
— Сделаем, Корней Агеич.
Роська уже разбирал вожжи, когда Мишка, все-таки, не выдержал и заорал так, чтобы слышно было и собравшимся за воротами любопытным:
— Афоня! По Русской Правде, если раба понесла от хозяина и родила, то хозяин повинен дать ей волю, жилище и кормить, пока ребенок не вырастет! — И, уже из-за ворот, добавил: — Я тебя от оскудения спас, кобель блудливый!!!
У ворот лисовиновского подворья собрался весь семейный «женсовет»: мать, тетка Татьяна, обе мишкины старшие сестры — Анька-младшая и Машка. Даже ключница Листвяна была здесь, хоть и стояла в сторонке. Дед, еще не доехав до ворот, закричал издалека:
— Бабоньки, чего сгрудились? Никак женихов высматриваете? Глядите у меня, по улице всякие люди ходят, долго ли до беды. Я вот, к примеру, и вовсе неженатый.
Дед по-гусарски подкрутил ус и лихо подмигнул Листвяне. Женщины заулыбались. Раз дед веселый, значит, обошлось.
— Батюшка, что случилось-то? — На всякий случай, все-таки спросила мать.
— Ох, Анюта, и не спрашивай! Такие страсти, такие страсти. — Дед дурашливо схватился за голову. — Михайла с Афоней из-за холопов торговаться взялись, да так разгорячились, что твой старшенький Афоне чуть все на свете не отстрелил, насилу растащили. Луку с десятком ратников на подмогу призывать пришлось. А тебе, Листвяна, докука — надо будет еще куда-то пять человек пристроить и скотину.
— Пристроим, Корней Агеич. — Приветливо пропела ключница. — А ты батюшка откушал бы медку чарочку с устатку да волнений. И Михайла Фролыч с Василием Михайлычем, поди с утра не евши.
— Каким таким Василием Михайлычем? — Не понял дед.
— Так вот… — Листвяна указала на Роську. — Имени природного батюшки мы не знаем, наверно можно тогда по имени крестного отца… Или нельзя?
— Кхе! Ну, ты и удумала… Даже и не знаю. Отца Михаила разве спросить, так он больной весь насквозь. Анюта, что думаешь?
— Пусть будет, батюшка, нельзя же человеку без отчества. — Отозвалась мать.
— Да? А ты что скажешь, Василий… Кхе, Михайлович?
— Господин сотник, — Роська выскочил из саней и сдернул с головы шапку — дозволь доложить?
— Ну, докладывай. Кхе… Только шапку надень, застудишься.
— Это не старшина холопов выкупил, а я!
Мишка изумленно обернулся на крестника, но увидев умоляющие глаза Роськи, прикусил язык.
— Я перед Господом обязан… Мне через Святое Крещение воля вышла, и я теперь должен… Пять душ, тоже через Святое Крещение… И волю дать.
— Кхе… Совсем все с ума посходили. — Дед несколько растерянно огляделся и зацепился взглядом за ключницу. — Листвяна, а ты насчет чарочки-то права оказалась… Да и не одной, наверно. Да… Кхе!
"Ни хрена себе! Сэр Майкл, а крестник-то Ваш, похоже, того. Повернулся слегка на религиозной почве. Пошли дурака Богу молиться он и это самое. Несовместимые с разумной жизнью последствия. Жил себе парень, горя не знал, о конфессиональной принадлежности не ведал, так нет — взяли и окрестили".
— Васенька, да куда ж они у тебя денутся, вольные-то? — Мать была явно растрогана Роськиным порывом и старалась говорить ласково, чтобы не обидеть парня. — Ведь ни кола ни двора, голову приклонить негде. Ты о людях-то подумал, сынок?
— Подумал, крестная. Я десятнику Андрею в ноги кинусь, попрошу их для всяких хозяйственных работ в воинскую школу взять. На кухне, там, или еще чего — дело всегда найдется. А за это — жилье и корм. На первое время. А дальше — как Бог даст, и как сами расстараются.
— Кхе! А что? Стряпуха в воинской школе и правда нужна будет. — Одобрил предложение дед. — Этакую ораву кормить! Да и не одна, а с помощниками. Дело говорит Василий… а и правда — Михалыч! Только никому в ноги кидаться не надо, я приговариваю: быть по сему! Ежели, конечно, Святое Крещение добровольно примут. А ты, Михайла…
— Что, деда?
— Кхе!.. — Дед приосанился в седле. — Старшина Михаил!
— Я, господин сотник!
— Я тебя упреждал, что вокруг тебя все время какая-то дурь происходит? Упреждал или нет?
— Так точно, господин сотник!
— Так точно? Так точно… — Дед словно бы пробовал на вкус новое словосочетание. — Хорошо придумал!
— Рад стараться, господин сотник!
— Кхе! Красота, ядрена Матрена… Михайла! Ты мне голову не крути! Все равно с мысли не собьешь! Я тебе приказывал: уймись?
— Так точно, господин сотник!
— Так вот: посиди-ка ты дома, внучек, коли раненый, так и отдыхай, лечись. За ворота — ни ногой, ни костылем! Запрещаю!
"Домашний арест, допрыгались, сэр".
— Слушаюсь, господин сотник!
— То-то же. Кхе! Листвяна, где там моя чарка? И парням пожрать.
После обеда, дед, размякший и подобревший, уединился с Мишкой в горнице.
— Ну, Михайла, что там с Нинеей?
— Деда, погоди. Скажи, а нельзя было девку не казнить? Ну, наказать как-нибудь…
— Тьфу, что б тебя… Только отходить начал! Думаешь, мне в удовольствие было? Я за свою жизнь всякого навидался… тебе и не снилось, а девку молодую, да красивую к смерти приговаривать первый раз довелось. — Дед помолчал, потеребил бороду. — Нельзя было не казнить! В селе около семи сотен душ — вольных. И только шесть десятков строевых ратников. А холопов, вместе с новыми, аж под четыре сотни набирается. Если слабину дать… Не дай Бог. Задавим, конечно, но и сами кровью умоемся. — Дед досадливо стукнул кулаком по колену. — Черт тебя дернул Афоне такой подарок сделать!
- Предыдущая
- 17/93
- Следующая
