Кинжал для левой руки - Черкашин Николай Андреевич - Страница 15

Наконец они спустились в первый этаж и там в какой-то низко-сводчатой длинной зале, где расположилась на постой одна из рот «батальона смерти», нашли себе место на железных койках, сдвинутых поближе к огненному зеву камина. В камине пылали принесенные с площади березовые плахи. Прямо на них, прикрываясь фуражкой от жара, Дитрих и водрузил чайник с водой.

— Давайте знакомиться, пока чай не вскипел, — предложила ударница. — Я Таня Синицына родом из Опочек. Смешно, правда? Как будто синица почки клюет.

Все улыбнулись.

— А что означает эта полоска? — показала Надин на узенькую красную нашивку над манжетой Таниной гимнастерки.

— Нашивка за ранение, — пояснил Дитрих. — И куда же вас, голубушка, угораздило? — спросил он, не чувствуя бестактности вопроса.

Однако Таня ничуть не стушевалась:

— Газы. Хлора под Барановичами наглоталась… Говорят, верхушки легких сожжены. Теперь вот покашливаю, как чахоточная… Ой, чай кипит!

Разлили дегтярный настой. Надин грела озябшие пальцы о железные бока кружки, закутав ее в носовой платок. Стало вдруг хорошо и уютно — от ароматного парка над кружкой, от запаха горящей бересты, от красных отблесков камина на незатоптанном еще паркете. А за спиной кто-то вздыхал:

— Эх, к этому бы чаю да корзиночки с заварным кремом… Помните, в кондитерской «Конрада» к кофе подавали?

— Я бы от миндальных трубочек не отказалась.

— А какие птифуры были в «Вене» на Малой Морской!..

— Хватит, девочки, а то я расскажу про маковки на меду, которые моя мама делает!

Вдруг погасли все лампы разом.

— Ого. Это уже второй раз… Теперь, кажется, всерьез и надолго.

— Неужели на приступ пойдут?!

— У кого свечи? Зажгите свечи!

— Не надо! От камина света довольно.

Дитрих поднялся:

— Пойду выясню, в чем дело. Ждите меня здесь, Надин. Заодно узнаю, не кончилось ли заседание.

В камине бабахнуло сырое полено — разлетелись искры с угольками. Ударницы взвизгнули, засмеялись.

— Ну, вот, — покачала Таня головой, — а если «Аврора» пальнет…

— Вы думаете, до этого дело дойдет? — обеспокоилась Надин. — Мне кажется, моряки ни за что не станут стрелять. Папа говорил, что…

— Господи, какая у вас коса красивая! — вздохнула Таня, проведя по своим стриженым кудрям. — Можно потрогать? А я свою срезала, когда Виктора убило. Он в Карпатах погиб. Подпоручик полевой артиллерии… Пейте чай. Остынет.

— Там столько пьяных… — кивнула Надин в сторону площади. — Мы еле прошли… А вы покажете, как стрелять?

— Покажу. Дело нехитрое, — усмехнулась Таня. — Нам бы только до утра продержаться… Только до утра! А там подойдут войска и разгонят эту шваль. Уже высланы нарочные… Там знают… Генерал Алексеев их приведет. Этот потверже Корнилова будет…

С широкого подоконника мрачно откликнулась немолодая пулеметчица:

— Генерал Алексеев арестован своими писарями. И даже погоны с него содрали.

— С-сволочи…

Вбежал взъерошенный юнкер:

— Господа, замечательная новость! Только что телефонировали… К нам движется народное шествие во главе с отцами города и духовенством. Они сломают блокаду.

— Ура! Да здравствует Россия!

— Господи, да свершится воля твоя!..

— Это будет поразительно красиво!

Надин подсела поближе к Синицыной и восторженно зашептала:

— Как это похоже на оборону Белогорской крепости! Пушкин будто предвидел… Он все зашифровал. Белогорск — это Зимний… Понимаете, там все зимой происходит… И тот же ужас отчаяния, и та же надежда отбить супостата.

— Похоже, похоже… — вздохнула Таня, — только Швабриных у нас тут слишком много…

В углу на три голоса тихо затянули:

Таня негромко подхватила, глядя в пляшущее пламя.

Песню оборвал истошный крик:

— Вторая рота — в ружье!

Таня схватила винтовку и метнулась к окну.

— Стань здесь, — крикнула она растерявшейся Надин. — В угол, в угол… Туда не попадут.

Вдруг с мелким звоном разлетелось стекло в полукруглом окне и фукнуло пламя в камине от ветра, плеснувшего в зал. Надин вжалась в свой угол. Тени ударниц — большие, ломаные — плясали по стенам… С грохотом рухнула картина в массивном багете. Вспорхнула каменная пыль… Тут только до нее дошло, что это пули клюют стену, и ей стало страшно, но не за себя и не за Таню, а за мраморную амазонку на палисандровой подставке, за напольную китайскую вазу, за полотно с «Чесменским боем…» Все это могло быть в любой миг расколото, разбито, продырявлено…

— Не стрелять без команды! — крикнул высокий женский голос. — Подпускать поближе!

— Да они с верхних этажей валят! — истошно заорали с лестницы. — С чердака идут. Потолок проломили!

— Первый взвод — к бою! За мной!

Ударницы бросились от окон к выходу.

«Господи, а как же папа?» — ужаснулась Надин и побежала за бойчихами. Но в дверях ее отшвырнули: спиной вперед влетела Синицына, она так и поехала на спине по паркету — винтовка в одну сторону, папаха — в другую. Вслед за ней сильные руки выпихнули еще кого-то — и в зал с матюгами ввалились разъяренные бородатые солдаты. Надин едва успела прошмыгнуть за портьеру.

Вспыхнул свет — будто нарочно, будто в помощь нападавшим… Свет был беспощаден, как и озверевшие мужики. Он выдавал всех, кто хотел укрыться, затаиться, спастись…

— Вон зырь кака цитра! Моя будет!

Надин с ужасом увидела, что матрос с раскорябанной щекой тычет пальцем в ее сторону. Запоздалый страх ударил в ноги, и она бросилась в распахнутые двери.

За ней бежали.

Она летела.

Коридор был пуст.

Погоня отставала.

На повороте в угловом зеркале отразился только матрос.

Куда дальше?

Вот дверь. Лестница. Коридор. Зал. Анфилада комнат.

Боже, мертвец на полу! Лицом в красную лужицу.

В сторону! Сюда. Здесь тоже дверь.

Гонится?

Догоняет.

Она бежала до кровяного надрыва в легких.

Толкнула последнюю на пути дверь — полукруглую, в арабесках и без сил ввалилась в высокую мраморную комнату всю в восточных орнаментах, арабских арках, зеркалах в мавританских оправах. Откуда ей было знать, что это ванная императрицы? Она успела только понять, что отсюда выхода нет, а дверь с витражным верхом не запереть, не удержать… Господи, спаси!..

Она бросила молящий взгляд вверх и увидела звезды, густо нарисованные на широком — во весь потолок — овальном синем плафоне. Из огромной в двенадцать лучей звезды спускалась цепь магометанской люстры…

Матрос ударился в дверь с разбега, и Надин отлетела на ковер перед овальной мраморной ванной, которая померещилась ей в эту секунду белым саркофагом. Бронзовый маскарон Нептуна, из распахнутого рта которого когда-то лилась вода в ванну, ухмылялся злорадно и похотливо. Но два дельфина по бокам внушали надежду на спасение.

— Ну, ты здорова, девка, бегать! — Отрывисто дышал сивухой и луком матрос; пышное перо, воткнутое за ленту бескозырки, придавало ему вид маскарадный, клоунский. Надин смотрела на него с надеждой, что все это балаганная шутка, буфф, что все обойдется, кончится смехом…

— Надо ж, прямо в баню угодили! — радостно удивился матрос и, разопревший от бега, скинул бушлат, а на него — бескозырку с пером. — Я те спинку потру.

Надин вцепилась ему зубами в жилистое запястье.

— Ы-а, стерва! — взревел матрос и с размаху ткнул ее головой о мраморный край.

Он бросил труп в ванну, и Надин распласталась в ней, точно в мраморном саркофаге.

Он открыл зачем-то краны. Полоротый Нептун всхлипнул и выпустил холодную струйку. Воду в Зимнем перекрыли с полудня…