Эвис: Заговорщик (СИ) - Горъ Василий - Страница 10

— Ну и зачем? — возмутился я. — Я еще не тренировался, не умывался, и даже не бегал до ветру!

Видимо, возмущение получилось неубедительным, ибо девушка все равно почувствовала, что я ей искренне благодарен, и радостно затараторила:

— Первое утро после охоты! Какие в этот день могут быть тренировки? Легкую неумытость я переживу. Впрочем, вы все равно сейчас рванете умываться. Что касается третьей проблемы, то окно в шаге от кровати! А там до отхожего места всего ничего…

— Ладно, сдаюсь! — перестав строить из себя самодура, хохотнул я, выскочил из-под одеяла, ущипнул Майру за здоровую щечку и, натянув тренировочные штаны на голое тело, выскочил в окно.

Обратно вернулся тем же путем. Уже умытым. Ласково потрепал девушку по роскошной гриве, завалился на уже застеленную кровать, перевернулся на живот и навис над подносом:

— М-м-м, как вкусно пахнет!

— Я старалась… — довольно мурлыкнула ключница, выждала с четверть кольца, а затем сломалась: — Арр, ну начните же уже рассказывать! Иначе я сейчас лопну от любопытства!!!

Майра появилась в моей жизни случайно. Где-то через год после гибели мамы я очередной раз наведался на Пепельную Пустошь, мечтая наткнуться там на ублюдка, подобного тем, которые ее изнасиловали и убили. Наткнулся. И не на одного, а сразу на четверых — на совсем молодых «благородных», получающих удовольствие от издевательств над слабыми и беззащитными. Слава Пресветлой, я успел вовремя — привыкшие к безнаказанности двуногие скоты только-только вытащили будущую жертву из своей кареты, сорвали с ее головы какую-то тряпку, выдернули изо рта кляп и начали стращать. То есть, строить рожи, вспарывать ножами одежду и, конечно же, тискать прелести, сопровождая свои действия крайне глумливыми комментариями. Нет, она не сопротивлялась, так как прекрасно понимала, что любая попытка им помешать может быть расценена, как попытка поднять руку на мужчину, да еще и благородного, и закончится смертью на эшафоте. Но арры были пьяны и не очень хорошо держались на ногах, поэтому плохо контролировали свои конечности.

Кто из них задел лицо друга родовым перстнем и рассек до кости, я, честно говоря, не заметил, так как в тот момент бежал по другому берегу Мутной и рвал жилы, стараясь успеть до начала насилия. Зато увидел, как озверевший от вида собственной крови парень сбил несчастную девушку с ног и начал втаптывать ее в землю.

Как я перемахнул через речку, в памяти не сохранилось. И как летел к этим уродам — тоже. Зато запомнил во всех подробностях, как пластал их мечом. И ужас в глазах парня, который ее топтал, за миг до того, как его отрубленная голова, вращаясь и разбрызгивая по сторонам капельки крови, сорвалась с плеч.

С деньгами у меня в то время было хуже некуда — почти все, что зарабатывалось в Дуэльной школе, я отдавал ростовщикам, погашая долги. Поэтому оплатить услуги лекаря мне было нечем. Пришлось собственноручно сшивать изрезанные предплечья и рот, порванный до середины щеки, вправлять раздробленный нос и накладывать лубок на сломанную левую руку. Ну и, меняясь с Генором, проводить у ложа несчастной девушки стражу за стражей эдак с десятину, пока она металась в горячечном бреду. Но то ли лекари из нас были аховые, то ли мы чего-то недосмотрели, но нос сросся не совсем ровно.

Когда Майра оклемалась, я вручил ей один из двух серебряков, на тот момент имевшихся в кошеле, и проводил в купеческую слободу Нижнего города, к лавке, которой, по словам девушки, владел ее отец. Внутрь, само собой, заходить не стал, ибо не считал, что сделал что-то особенное. А поздним вечером того же дня, вернувшись с тренировки, обнаружил девушку стоящей перед калиткой. С моим серебряком, зажатым в правой, здоровой руке.

Нанимать служанку, зная, что доходов не всегда хватает на еду даже для нас с Генором, было бы подло, поэтому я честно объяснил девушке причину своего отказа. Она выслушала. Молча. Затем опустилась на колени и, глядя мне в глаза, негромко, но очень уверенно озвучила клятву Истинной Верности. А пока я пытался сообразить, что это было, встала и, обойдя меня, как какую-нибудь коновязь или колодец, спокойно прошла во двор.

Выгонять ее из дому в ночь я, естественно, не стал. Провожать — поленился. А с утра, проснувшись, вдруг обнаружил, что с кухни пахнет не подгорелым мясом или порядком поднадоевшей кашей из бобов, а чем-то восхитительно-аппетитным.

Несмотря на безумную работоспособность девушки и искреннее желание стать нужной, приняли мы ее далеко не сразу. Нет, уже через десятину и я, и Генор начали забывать, что еда бывает подгоревшей или невкусной. Что в доме может быть не убрано. И что одежда может оставаться грязной хотя бы сутки. Но начали считать Майру своей только после весьма неприятного события, случившегося примерно через год. Тогда, вернувшись с одной из своих первых охот за головами, я вдруг обнаружил, что девушка пропала. Вернее, узнал об этом от злого, как собака, Генора. Оказалось, что накануне Майра не вернулась из самого обычного похода за продуктами.

Несмотря на возраст и не самое лучшее состояние здоровья, старый воин сделал все, чтобы ее найти. Несколько раз обошел рынок, расспрашивая знакомых торговцев и всех тех, кто мог ее видеть. Обыскал Пепельную Пустошь, не поленившись раскопать пару свежих захоронений. Посетил все лавки Верхнего города и опросил стражу на воротах в Нижний…

Я, естественно, тоже не стал считать ворон, поэтому рванул к знакомому сотнику городской стражи. Как оказалось, не зря: Майра нашлась в грязной одиночной камере на самом нижнем этаже тюрьмы. Избитая до полусмерти и ожидающая судного дня, как воровка! Причем воровка, уже единожды избежавшая наказания из-за позднего срока беременности!

Дослушав объяснения писца, который вел дело, я потерял дар речи, сначала сообразив, в чем ее обвиняют, а уже потом доперев, что вора, пойманного на краже второй раз, отправляют на виселицу! Слава Пресветлой, определенные представления о работе Разбойного приказа у меня были, поэтому первое, что я сделал после этого — потребовал показать первый лист протокола о задержании. И, увидев там о-о-очень знакомую фамилию, сразу же рванул к Лайвенскому Псу. За справедливостью.

В общем, все оказалось предельно просто: день на пятый или шестой после моего ухода на охоту в Лайвен по какой-то надобности заявился Энвер ар Шорез, мой дядя по материнской линии. Вполне возможно, только для того чтобы в очередной раз попробовать «убедить» меня в том, что без его великодушной помощи и присмотра я в столице не выживу. Ну и, конечно же, уроню в грязь славное имя своих родителей. Естественно, убеждать собирался далеко не лично, ибо после определенных событий встречаться со мной не рисковал, а чужими руками и посредством лишения меня остатков комфортной жизни. Не успев въехать в город, он послал своих людей поинтересоваться новостями, надеясь, что те найдут причину, с помощью которых меня можно будет заставить одуматься. И, тем самым, позволят своему сюзерену наложить лапу на городской дом, доставшийся мне по наследству.

Выяснить, что у меня появилась новая служанка, его вассалам проблем не составило. Потом кому-то из них пришла в голову последовательность «умных» мыслей: служанка — это уборка. Уборка — это доступ во все помещения дома. А доступ во все помещения — это возможность найти и продать заинтересованным людям какие-нибудь важные документы. Скажем, свидетельство на право владения домом и прилегающей к нему территории.

Дождаться выхода служанки из дому и засунуть ее в карету оказалось проще некуда. А вот добиться «понимания» куда сложнее: услышав «крайне выгодное предложение», девушка почему-то не поняла своего счастья. И упрямо не понимала его до момента, пока сумма вознаграждения за «ненужные бумажки» не выросла с одного золотого до пятидесяти!

Поняв, что купить «эту дуру» не получится, мой милый родственник предложил ей менее приятное будущее — обвинение в краже драгоценностей у очень уважаемого лица, карающееся усекновением правой руки. Она опять «не поняла». И очень скоро оказалась в одиночной тюремной камере.