Физрук-8: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 26

— Да, не… Обычная тринадцатилетняя ссыкуха… Ее бывшая училка показала мне фотку того самого класса. И я узнал на ней эту девчушку… Училка сказала, что это Татьяна Петровна Савватеева, шестьдесят третьего года рождения.

— Ты рассказал об этой встрече Винтер?

— Да, а что?

— Она же, наверняка, сексот!

— Ну да и хрен с ней. Мне надо было выяснить, существовала ли, как выразился, братишка, «девчачья» группа. Ты же мне ничего о ней не рассказал.

— Ладно… — проговорил он, — хотя впредь постарайся без моего ведома такой розыск не проводить. Мы и так играем с огнем…

— Постараюсь…

— Понимаешь, если девочка тебе не привиделась, то это настолько серьезное событие, что я даже сейчас осмыслить сходу его не готов… Тане Савватеевой должно быть на данный момент около восемнадцати лет, а ты утверждаешь, что выглядит она на пять лет моложе…

— Ну да…

— Где она живет — неизвестно. Одна ли она такая и есть ли другие — тоже. Похоже, об этом знают наши подопечные, но они явно не спешат делиться с нами подробностями. Что из этого следует?..

— Что из этого следует? — эхом повторил я.

— Как минимум — две вещи… Во-первых, эти девочки, если допустить, что такими, как Таня, остались все ее одноклассницы, научились не взрослеть, во-вторых, у них есть какое-то убежище, которое они, как минимум, иногда могут покидать и куда нет доступа никому из взрослых.

— Да нет, дорогой друг, — возразил я, — из этого следует не две, а три вещи!

— Какая же третья?

— Если они это все проделали и спрятались от мира взрослых в своем Интернате, то то же самое могут проделать и наши пацаны, понимаешь!

— Гаммельнский Крысолов!

— Что еще за крысолов?

— Легенда есть такая, немецкая… Город Гаммельн одолели крысы. И вот пришел человек, который сказал, что избавит от них горожан, если они хорошо ему заплатят. Члены городского совета поначалу согласились с условиями Крысолова, но когда тот вывел грызунов, решили, что цену он заломил непомерную. В отместку Крысолов, играя на дудочке, увел из города всех детей. И больше их никто не видел.

— Зловещая история, — пробурчал я. — И кто же, в нашем случае, такой Крысолов?

— Эволюция.

— Что⁈

— Эволюция, — повторил Третьяковский. — Считается, что жизнь на планете развивается от простого к сложному и высшей ее формой стал человеческий разум. Да вот только, однажды начавшись, эволюция уже не умеет останавливаться. Она продолжается и сейчас, хотя в повседневной жизни мы этого не замечаем. А если это так, то логично предположить, что наш разум вовсе не является ее конечным этапом. Рано или поздно должен появиться сверхразум.

— Хочешь сказать, что наши пацаны — это какие-то мутанты?

— Почему бы и нет! И пацаны и девчонки… Проблема только в том, что сверхразум нуждается в просто разуме не более, чем мы нуждаемся в животных. Если не еще хуже. Не более — чем в муравьях!

— Что же в этом плохого? Сверхлюди создадут сверхтехнологии и помогут нам решить наши проблемы.

— А нас сильно заботят проблемы муравьев?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Когда тебя беспокоило, к примеру, то, что во время лесных пожаров сгорают десятки муравейников?

Не успел я ничего ответить, как в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Третьяковский.

Скрипнув, приоткрылась створка.

— Простите, — послышался голосок Русалочки. — Там машина пришла!

— Спасибо, Стеша! Сейчас подойдем, — откликнулся Граф и обратился ко мне: — Хочешь взглянуть на груз?

— Конечно!

— Пошли!

Мы вышли из номера и через вестибюль — на улицу. Там стоял грузовик. Возле него топтались трое — знакомые мне Тимка и Динамо и, видимо, водила. Кузов автомобиля был обтянут брезентовым тентом и на нем красовалась надпись «ЗАГОРОДНЫЙ». Я даже не удивился, начиная привыкать к тому, что вижу вещие сны. Главное, чтобы они не оказались вещими буквально. Третьяковский кивнул все трем прибывшим, отозвал восьмиклассника в сторонку. И они принялись что-то вполголоса обсуждать.

— Ну вот, Физрук, я же говорил, что наши дорожки еще сойдутся! — проговорил Динамо.

— Чего привезли то? — спросил я.

— А хрен его знает! Коробки какие-то… — откликнулся тот и повернувшись к шоферу, спросил: — А, водила! Чего привез-то?

— Почем я знаю, — пробурчал тот. — Мое дело телячье… Получил по накладным на складе, доставил.

— Ну что, мужики, — окликнул нас Граф. — Давайте разгружать. Берите по коробке и тащите за мною.

Шофер, как самый хитрый вскарабкался в кузов и принялся подавать нам коробки. Первую взял сам лжеписатель. Вторую — я. Третью — бывший зэк. Третьяковский пошел вперед. И сразу стало понятно, что направляется он в подвал, там где расположена лаборатория. Коробка, которую взял я, оказалось довольно тяжелой и внутри что-то металлически побрякивало в такт шагам. Вслед за Графом, я обогнул крыльцо и вошел в подвал. Там он действительно открыл дверь лаборатории и поставил свою коробку на длинный, обитый жестью стол.

Рядом водрузили, каждый свою ношу и мы с Динамо. Вернулись за следующей партией. В итоге, пришлось сделать еще пяток рейсов. Наконец, кузов автофургона освободился. Лжелитератор сунул зэку какие-то деньги и отправил его наверх, в столовку. Шофер снова завел грузовик, видимо, для того, чтобы перегнать его в пансионатский гараж. На улице остались мы втроем. Третьяковский подмигнул нам с Фирсовым и мы снова спустились в подвал. Пропустив нас в лабораторию, лжеписатель запер дверь на засов.

— Ну что, посмотрим, что нам доставили? — проговорил он.

Тимка радостно кивнул, словно сейчас на дворе Новый год и нам предстояло разбирать подарки. А я внимательно рассмотрел одну из коробок. Ничего особенного, коробка как коробка. Надписи «НЕ КАНТОВАТЬ», «ВЕРХ», «СТЕКЛО», указание веса брутто и нетто, нарисованный раскрытый зонтик, с капельками над ним. В общем, обычная упаковка, по которой невозможно понять, что находится внутри. Осталось дождаться вскрытия, но Граф не спешил. Он бродил вдоль стола, легонько похлопывая ладонью по коробкам. Что значит актер! Умеет держать паузу и создать интригу.

Наконец, он достал из кармана перочинный ножик и разрезал клейкую бумажную ленту, которая скрепляла клапаны в верхней части коробки. Не знаю, как у Тимки, но мое любопытство стало уже трудно переносимым. Я шагнул к вскрытой коробке, из которой Третьяковский вынимал пенопластовые прокладки, предохраняющие хрупкий груз при транспортировке. Затем он засунул ладони внутрь и извлек металлический ящик с тумблерами и шкалами.

Прибор какой-то. Я почувствовал себя обманутым. А собственно чего я ожидал? На фоне всего происходящего, разумеется, чего-нибудь фантастического. А этот ящик напоминал дозиметр ДП-12. Тем более, что от корпуса отходил кабель с серебристым цилиндриком зонда. Сходство усилилось, когда Граф щелкнул тумблером, взял зонд и провел им вдоль моей спины снизу вверх. Раздался тихий свист, постепенно нарастающий по мере того, как рука лжеписателя поднималась все выше. У меня даже мурашки пробежали от копчика к загривку.

— Что измеряет эта хреновина? — спросил я.

— Всего лишь частоту электрических колебаний спинного и головного мозга, — ответил Третьяковский. — А теперь проверим наше юное дарование… Не возражаешь, Тимка?

— Нет, — ответил тот и с готовностью подставил свою спину.

«Детектор ЭКСГМ», как значилось у прибора на крышке, взвыл так, что я почти оглох, а ведь Граф провел зондом пока лишь в районе копчика несовершеннолетнего Фирсова. Чертыхнувшись, Третьяковский повернул верньер и звук стал немного тише, но даже так было понятно, что оба мозга восьмиклассника излучают сильнее моих. Удовлетворенно кивнув, лжеклассик отключил прибор и сложил его в коробку. И вскрыл следующую. Уже с меньшим любопытством, но я все-таки заглянул в нее.

Там не было металлического ящика. Вместо него в ворохе стружки лежали шесть черных шаров, напоминавшие те, что используются в боулинге. Граф вынул один из них и протянул мне. Я взял его. Не только цветом, но и по весу он напоминал шар для боулинга, только вместо трех отверстий для пальцев на нем было два вдавленных отпечатка ладони — взрослого и ребенка. Приложив свою лапу к взрослому отпечатку я почувствовал на коже ладони легкое покалывание.