Клятва, которую мы даем - Монти Джей - Страница 25

Однажды в кафе репортер спросил меня, чего мне больше всего не хватало за те два года, что меня не было.

Я выплеснула свой холодный кофе ему в лицо, а позже, когда остыла, обдумала свой ответ.

Это была Лилак.

Я пропустила два года ее жизни, и каждый миг отсутствия убивал меня.

Месяцами я рыдала в том подвале. Страшно боялась, что она подумает, будто я бросила ее по своей воле. Что я бросила ее, не попрощавшись. Когда я попала в больницу, я хотела видеть только ее.

Я пропустила два года и поклялась, что больше не пропущу ни секунды.

– Ты расскажешь мне о ней или мне придется выпытывать?

Она молчит лишь мгновение, прежде чем взорваться информацией. Ее никогда не трудно заставить говорить о себе – ее знак зодиака Лев, и она никогда не позволяет мне забыть об этом.

– Она такая красивая, Кора. И она играет в футбол. Наши разговоры длятся часами, и они намного содержательнее, чем все те, что я вела с людьми из Пондероза Спрингс. Она просто... глубокая. Мы переписываемся о вещах, которые имеют значение, – делится она, а я просто улыбаюсь, слушая ее рассказ.

– У нее есть имя?

– Рис, – ее щеки краснеют, когда она это произносит.

Я позволяю ей болтать о ее увлечении, слушаю, как она читает совместные переписки между ними двумя, и одобрительно киваю, когда она показывает мне селфи этой девушки.

Я слушаю, позволяю ей быть подростком и наслаждаюсь ее способностью чувствовать такие вещи. Надеяться, знать, что у нее впереди вся жизнь, и что бы она ни делала, я буду рядом, чтобы поддержать ее.

– А Рис практикует безопасный секс?

– О мой гребаный бог, – из нашей кабинки доносится смесь стона и писка, когда она закрывает лицо руками. – Мы еще даже не встречались, мы познакомились в чате нашего школьного округа. О сексе речи не шло, Кора!

– Я не пыталась смутить тебя. Я просто спросила. В старших классах пансексуалов не учат безопасному сексу. Ты все еще можешь подхватить герпес от…

– Не продолжай. Я сейчас брошу в тебя этим бургером.

Я закатываю глаза.

– Так драматично.

Звенит колокольчик, стеклянная входная дверь распахивается. Внутрь заходит еще один ночной посетитель, но когда я смотрю на него, то по своей человеческой природе молча проклинаю вселенную.

Группа приковывает к себе внимание, словно темное облако. В закусочной повисает тишина. Даже лязг металла, издаваемый поварами в дальнем конце заведения, затихает.

Это эффект Парней Холлоу.

Так шутили мои друзья, когда парни входили в комнату. Когда на тебя давит груз их фамилий и репутаций, их сложно не заметить.

Будь то уважение или страх, люди останавливаются, смотрят и понижают голос при их появлении, независимо от того, куда они идут или где появляются. Их глаза сканируют ретро-интерьер закусочной, и в конце концов взгляд останавливается на пустой кабинке неподалеку от нашей.

Время, проведенное вдали от Пондероза Спрингс, не уменьшило их влияния. С годами оно только усилилось. В них есть все, чего боятся влиятельные придурки в Пондероза Спрингс.

В подростковом возрасте они были анархией, злобным лесным пожаром, который нужно было потушить, но не удавалось вовремя сдержать. Теперь, когда они стали взрослыми и получили полный доступ к деньгам и власти, которые дает их наследство, надежды на спасение нет.

Они используют свою силу, чтобы отомстить системе, которая превратила их в монстров, как только поддадутся искушению.

Богатые пожирают богатых.

Однако все знают правду.

У Парней из Холлоу всегда были более острые зубы.

– Как думаешь, они заплетают друг другу косички¹⁶? – Лилак шепчет через стол, на долю секунды оглядываясь на них через плечо, прежде чем повернуться обратно. Достаточно смело, чтобы пошутить, но не достаточно дерзко, чтобы они это услышали.

Я сдерживаю смех, пока они идут по проходу.

Алистер Колдуэлл, как всегда, лидирует; он ничего не знает, кроме как быть первым. Темные волосы. Темные глаза. Чертово темное сердце. Если у него когда-нибудь возникали проблемы, он был известен тем, что решал их с помощью кулаков. Было странно, что кто-то, кто ненавидел этот город так сильно, как он, владел такой его частью.

В шаге позади него возится со своей кожаной курткой Рук Ван Дорен, пока Алистер не толкает его. Он излучает бунтарство со спичкой, зажатой между зубами, и мальчишеской ухмылкой. Белки его глаз покраснели от травы. Уверена, что они здесь так поздно, именно из-за того, что он накурился и хочет есть. Интересно, он бросит курить до или после того, как последует примеру своей семьи и станет судьей?

– Как будто Тэтчер Пирсон позволит кому-то прикоснуться к себе, – говорю я, заставляя ее смеяться в свой молочный коктейль.

Тэтчер не ходит, он скользит, паря на своем огромном эго. Его история – любимая всеми страшная сказка: он не только наследник семьи-основателя, но и сын единственного серийного убийцы в Пондероза Спрингс. На его бледном лице, как и на свежевыглаженном костюме, считывается устрашение.

Смех Лилак привлекает внимание последнего парня их группы. Как будто мне нужна еще одна встреча с Сайласом Хоторном. Тихая таинственность, которая окутывает его, словно тень, падает на наш столик, когда он опускается в кабинку рядом с Руком.

Я человек, у меня есть глаза, и я не виню себя за то, что обращаю на него внимание.

Он выглядит слишком большим, чтобы поместиться в кабинке, его бицепсы напрягаются, когда он перекидывает руку через спинку сидения. Мышцы грозят разорвать в клочья его облегающую серую футболку с графическим рисунком.

Светло-коричневую кожу от кончиков длинных пальцев до горла украшают татуировки. Несколько рисунков, которые я, как художник, не могу оценить по достоинству с этого расстояния. На голове черная шапочка, скрывает его волосы, которые обычно коротко стрижены.

Тихий, невозмутимый, стойкий, с непоколебимой уверенностью в себе. Его присутствие – это требование без слов, приказ без голоса. Он – неудержимая сила, неизменная со времен старшей школы.

Я знала Сайласа еще до всего этого: до звонка, «Вербены», выставки. Все знали. Как он выглядит, его репутацию, историю, которую создал для него Пондероза Спрингс. Старший сын семьи Хоторнов с каменным взглядом, устрашающим поведением и диагнозом шизофрения.

Мои глаза скользят по его лицу.

Художники, которые рисуют лица или создают скульптуры, всегда стремятся к идеальному балансу симметрии. Совершенство без изъяна. Сайлас, сам того не подозревая, является, вероятно, лучшим в мире примером решения именно этой дилеммы.

Поразительно, насколько все сбалансировано. Острые, четко очерченные скулы, создающие тонкие тени, которые играют на его лице, подчеркивая сильную линию челюсти, которая сейчас напряжена. Суровая, жесткая красота, которая не позволяет не заметить его в комнате.

Прозвище «шизик», как его называли люди, было несправедливым и неоригинальным. Но если этому городу что-то и нужно, так это ярлыки. Думаю, даже тогда я понимала, что мне дали прозвище, которое никак не соответствовало моей истории.

Мы учились в одних и тех же школах практически все детство, и я могу по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я проходила мимо него в коридорах или сталкивалась с ним. Мы вращались в разных кругах, и даже в юном возрасте, когда ты находишь группу людей? Ты остаешься в ней, не решаясь выйти из нее.

Вселенная, похоже, наверстывает упущенное время, снова возвращая нас в мир друг друга.

– Ооо… – Лилак хмыкает, на ее лице появляется довольная ухмылка. – Кого из них ты трахаешь глазами?

Я перевожу взгляд на нее, нахмурив брови.

– О чем ты, блядь, говоришь?

– Ты не перестаешь пялиться на кабинку с тех пор, как они сели, так что выкладывай. Кто из них тебе нравится?

Мне приходится физически удерживать взгляд на ней, чтобы он не вернулся к Сайласу. Прикусив внутреннюю сторону щеки, я качаю головой.

– Доедай, чтобы мы могли вернуться домой. Тебе вставать через четыре часа.