Первый/последний (СИ) - Ру Тори - Страница 13

Он развел мои ноги, навалился сверху и вдруг замешкался. Выругался, сел на край матраса и уставился в одну точку.

Я бросилась его утешать: клялась, что никому не расскажу об осечке, и мы обязательно попробуем снова, как только он отдохнет.

— Заткнись, — процедил Костя сквозь зубы, и тут же под дых прилетел чудовищный, разламывающий кости удар. Я задохнулась и развалилась на части, а когда наконец смогла глотнуть спасительный воздух, Костя как ни в чем не бывало улыбнулся и предложил попить чайку.

Я стала свидетелем его позора, несостоятельности, слабости, и он вознамерился меня уничтожить. Цеплялся к любой мелочи, раздувал дичайший скандал, а потом в ход непременно шли кулаки.

Наши матери всю неделю отдыхали на загородной даче, и мне негде было спрятаться. Вытерпев несколько экзекуций, я озверела от гнева. Решилась попросить помощи у посторонних людей, и откликнулась Кнопка...

Резко жужжит телефон, и я чертыхаюсь.

Староста Варя напоминает о встрече и диктует адрес — ее персональное внимание согревает душу и льстит. А еще приятнее становится от опьяняющей мысли, что в эти минуты Костя в одиночестве корчится от бессильной ярости.

Натягиваю облегающий черный свитер и суперкороткую юбку, обматываю шею шелковым шарфом и улыбаюсь отражению в зеркале.

Я обязательно сдержу обещание, данное Кнопке. Я буду крутой.

***

Неоспоримое преимущество маленького города — возможность не пользоваться общественным транспортом. Варя живет в двадцати минутах прогулочным шагом, в тесной трешке, расположенной на пятом этаже старой хрущевки.

Внутри квартиры полумрак, горят развешанные по стенам гирлянды, звучит громкая музыка, но ее заглушают разговоры и смех. Ребята приветливы — половину я запомнила по именам, остальные представляются заново.

Атмосфера всеобщего угара передается и мне, но в гостиной я вижу придурка Влада, и кровь отравляет досада — снизошел-таки до простых людей. Он бледен, будто готовится умереть, и не проявляет к происходящему ни малейшего интереса.

Девочки уводят меня в комнату, расспрашивают о московской школе и столичных парнях, но я не успеваю сочинить складный ответ: из темных глубин коридора появляется Макар и скалится во все тридцать два зуба. Он треплется ни о чем, угощает меня шоколадкой, но скоро извиняется и отваливает к ребятам — на балконе разгорелся нешуточный спор о футболе.

Жую шоколадку, изображаю, что вовлечена в движуху и веселье, но уже страдаю от смертельной скуки и все чаще посматриваю в телефон. Отдавив пару ног танцующим, бреду на кухню, наполняю стакан прохладной водой, дожидаюсь, когда стихнет шипение и с удовольствием пью.

За спиной раздаются шаги и короткое:

— Привет! — и последний глоток получается огромным и болезненным.

Быстро оборачиваюсь, проваливаюсь в безмятежную серебряную бездну и не могу упорядочить мысли. Я не ошиблась. Это Влад...

Он подмигивает мне, и изможденное лицо на миг светлеет:

— Ради Бога, только не посылай! Ответь всего на один вопрос: мы же знакомы, ведь так?

Эта невинная просьба режет почище лезвия. Оказывается, в тот вечер он был настолько пьян, что попросту меня не запомнил.

— Мы одногруппники, придурок! — рявкаю я, глядя в пустые серые глаза. На его лице включается милая улыбочка.

— Почему ты второй день так агришься? Я в чем-то перед тобой виноват?

Язык отнимается и прилипает к нёбу. Мне нечего сказать.

Мы примерно одного роста. От него пахнет чем-то волшебным. Темные волосы заправлены за уши, но отдельные пряди выбились и упрямо падают на лоб. Он в коротких клетчатых штанах, объемном бежевом кардигане поверх незаправленной рубашки и галстуке, удавкой болтающемся на шее, и убийственно круто выглядит.

«Бог с крылышками, не иначе», — проносится в отупевшей голове, и я яростно ею мотаю. Отставляю стакан, тороплюсь вернуться к ребятам, но ноги подводят — я позорно спотыкаюсь о порожек и едва не падаю.

Влад хватает меня за плечи, помогает обрести равновесие и тут же благоразумно убирает руки. Он явно смущен, а я беспомощно всхлипываю. Под ребрами оживают мотыльки, но я усилием воли прихлопываю их.

Этот монстр пускает в ход обаяние. Просто потому, что может. Просто потому, что я девчонка.

К несчастью, я отлично знаю, что под личинами хороших мальчиков прячется самое страшное зло. И Кнопка... ценой своей жизни тоже об этом узнала.

— Ты правда не понимаешь? — язвительно улыбаюсь и чеканю каждое слово: — Такие, как ты, не заслуживают внимания. Я в упор тебя не вижу. Отвали!

Он вспыхивает, но послушно отступает в сторону, а я, на ходу сняв с крючка рюкзак, выбегаю в прокуренный подъезд.

***

Хлопнув дверью, вываливаюсь в холодную ночь.

Прислушиваюсь к удаляющимся шагам во дворе и жду, когда они смолкнут. Я давно перерос эти детские игры, и вообще не пришел бы, если бы не проникновенная речь Князя о том, что нельзя ставить на себе крест.

Снежная королева — застегнутая на все пуговицы и перевязанная нелепым шелковым бантом чистоплюйка, обычная снобка, выбесила и вывела из равновесия. Сделала больно. Она выше меня в прямом и переносном смысле. Она чище и накрепко засела в голове.

Но я не собираюсь подкатывать или, не дай Бог, выяснять отношения.

Влезаю на спинку сломанной лавочки у подъезда, втыкаю в темноту за деревьями и дышу ртом — ощущение, что горлом вот-вот пойдет кровь, изрядно напрягает, впрочем, в этом нет ничего нового: именно так наружу прорывается желание заорать.

Наваждение, будто пару секунд я держал в руках самое дорогое, что есть на этом свете, все еще обжигает ладони, но постепенно остывает и сдает позиции привычному одиночеству.

Я и сам не знаю, как пропустил от нее этот удар. Но, в общем, согласен по всем пунктам обвинения.

Ее внимания я не достоин. Чувак без планов на будущее, без друзей и привязанностей, с приводами в ментовку и бардаком в мозгах ей точно не ровня.

Только вот приложила она меня по иной причине.

Так уж вышло, что я произвожу впечатление потасканного бабника, зацикленного на сексе и не способного думать головой. Девчонки либо неправильно считывают сигналы и лезут с недвусмысленными намеками, либо презирают, как эта... Эрика.

Ее имя стеклом хрустит на зубах.

Жестокая ирония заключается в том, что кроме Энджи у меня никогда никого не было. И грязная возня, именуемая близостью, не вдохновит на подвиги, даже если перепих предложит Мисс Мира.

Не спорю: я страдаю заслуженно. Однако перед Эрикой отчего-то очень хочется оправдаться.

— Я же... нормальный. Слухи — на то и слухи, детка, ты просто неправильно их поняла...

Да, я равнодушен к чужим проблемам. Но это потому, что свои не вывожу.

Кнопка и не рассчитывала на любовь — не в моих правилах давать людям ложные надежды. Когда находились силы и время, я честно был хорошим другом: старался ее выслушать, приобнять, рассмешить. Только вот... сил и времени на такую роскошь, как дружба, оставалось катастрофически мало. Кнопка добивалась от меня не романтики, а искренности, но я бы на пушечный выстрел не подпустил ее к своему дерьму.

Но я оберегал ее и по-своему любил, и сейчас за ее прощение сожрал бы тонну земли.

***

Мышцы горят от выжигающего их адреналина и дурной потребности в нагрузке, но дорога на танцпол «Черного квадрата» для меня теперь закрыта.

Прошу таксиста тормознуть у полубыдляцкого рестика с пафосной золотой вывеской, озираясь, ковыляю через весь темный зал, плюхаюсь на потертый кожаный диван в самом дальнем углу и, под тяжелыми взглядами местных завсегдатаев, надираюсь так, что немеет лицо.

А потом, шатаясь, бреду вдоль каких-то гаражей и заборов с колючей проволокой, падаю на кочках и в кровь сдираю коленки. Окончательно выбиваюсь из сил и останавливаюсь передохнуть под еще живым одиноким фонарем.

Где-то далеко, в лабиринтах ночного города, сигналят машины, скорбят мои бывшие друзья и видят сны прекрасные синие глаза...