Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 24

Немного удивления мне все-таки перепадает:

— Вот это поворот.

— Но я буду в курсе всего, что с тобой происходит.

— Не сомневаюсь.

Не сомневается она…

Я тут перед ней чуть ли не на шпагат сажусь, могла бы и улыбнуться.

Да, меня раздражает, что теперь, когда я стараюсь наладить контакт, в ответ нет никаких эмоций. Только вежливая отстраненность.

В палату входит медсестричка и забирает опустевшую капельницу:

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, уже лучше. Только глаза слипаются, — вот тут Света улыбается, причем искренне и от души. Но стоит только посмотреть на меня, как улыбка меркнет. Губы поджимаются в тонкую линию, и вздох звучит так явно, и так выразительно, что нет смысла его игнорировать.

— Ничего. Поспите и все пройдет, — медсестра заботливо поправляет подушку, укрывает одеялом большой живот.

Всему свое время. Похоже, на сегодня я свой лимит выбрал, поэтому поднимаюсь на ноги:

— Я пойду. Отдыхай. Если что-то потребуется – звони.

— У меня все есть.

— Света!

— Хорошо, позвоню, — покладисто кивает, и не дожидаясь, когда я свалю, укладывается на бок. Слишком наигранно зевает и закрывает глаза.

Из палаты я выхожу в крайней неудовлетворенном состоянии, прекрасно зная, что не позвонит, даже если с голоду подыхать будет.

И вот что теперь со всей этой хренью делать?

Давить нельзя, запрещать или приказывать нельзя, заставлять нельзя. Ничего из прежних инструментов с ней использовать нельзя. А я по-другому не умею! Меня не учили. И не предупреждали, что однажды все перевернется с ног на голову и придется наощупь искать тропу там, где раньше сам устроил хаос.

После того, как Кирилл ушел, я пытаюсь уснуть, но ни черта не получается. Несмотря на жуткую слабость, в голове звенит и крутит, и скачут мысли о том, как быть дальше.

Не понравился мне последний взгляд Смолина. Неправильный он какой-то – слишком задумчивый, будто бывший муж пытался решить проблему мирового масштаба, и чего в нем точно не было, так это намека на желание отступить.

— Упертый у тебя папаня, — вздыхаю, когда чья-то маленькая пятка впечатывается в подреберье, — не сопрешь.

Интересно, что он имел в виду, когда говорил, что хочет сделать по-человечески? Собрался включить заботливого супруга? У него где-то есть такой тумблер? Я если честно не сильна в Смолинской комплектации, меня как изначально выставили за ледяную стену, так и не подпускали близко, ни к делам, ни к личному.

Все, что я мне было доступно во времена нашего брака – это исподтишка наблюдать за тем, каким он может быть с другими. С друзьями веселый, с партнерами предельно собранный и ответственный, с семьей заботливый. Со своими девками – лениво-отстраненный потребитель.

Мне же и этого не доставалось. На их прелести он хотя бы временно велся, отключая снежного принца, а я всегда была посторонней. Да, периодически спали вместе, каюсь. И это только моя вина. Кирилл бы запросто обошелся без раздачи супружеских долгов, но мне так хотелось хоть как-то…хоть немного… Почувствовать себя желанной. Почувствовать его рядом с собой.

И каждый раз моя гордость рыдала где-то в темных закоулках души, а другая я, наивная, верящая, что в любой сказке должен быть счастливый конец, тянулась к ледяному пламени, чтобы сгореть дотла. А потом, оставшись наедине с собой неизменно рыдала, ненавидя себя за слабость, давилась горьким привкусом подделки, и часами стояла в душе, пытаясь смыть с себя чужие прикосновения и забыть. Но проходило совсем немного времени и я, снедаемая ревностью и неубиваемой любовью, снова ползла на брюхе, готовая выпрашивать хотя бы крохи его внимания.

— Идиотка, — стону и натягиваю одеяло на голову. Мне стыдно за саму себя, за то, что не могла быть сильной, когда того требовали обстоятельства. За то, что раньше не посмела вырваться из клетки, в которую так радостно и добровольно заскочила.

Хотя плюс все-таки есть. Маленький, но с очень острыми пяточками. И я очень жду встречи с ним. Глажу живот, успокаиваюсь и разморенная препаратами все-таки засыпаю.

А вечером снова процедуры. Пока медсестричка колдует с капельницей, Ирина Михайловна строго отчитывает меня за безалаберность:

— Светлана, что я вам говорила? Покой и умиротворение. Покой и умиротворение! — повторяет с нажимом, — Вы мне обещали, что все дурные мысли будете от себя гнать, от неприятностей абстрагироваться, а в итоге приехали не то, что с тонусом, а с преждевременной родовой.

— Так вышло, — вздыхаю, — последние несколько дней выдались сложными, и я не справилась.

— Из-за этого мужчины? Вашего бывшего мужа?

Киваю, невольно замечая, как медсестра заливается краской, когда речь заходится о Смолине. Понравился…

В этом весь он. Пришел, увидел, победил и даже не заметил. Я уверена, он и внимания не обратил на скромную работницу клиники, а она бедняга стоит, краснеет, губы от волнения кусает. Кстати, губы маленькие и неровные, так что шансов у нее нет, учитывая какие свистки Кирилл обычно выбирает.

Она перехватывает мой взгляд и краснеет еще сильнее. От волнения у нее дрожат пальцы, и она случайно дергает трубку капельницы.

— Юля! — тут же реагирует врач.

— Простите, — медсестра виновато втягивает голову в плечи и выглядит совсем несчастной.

Я только усмехаюсь:

— Ничего страшного.

Провожаю взглядом ее ссутуленную фигурку и невольно думаю о том, что в свое время выглядела так же жалко, пытаясь понравиться Кириллу.

— Я надеюсь, он осознает всю серьезность вашего положения? — Ирина Михайловна возвращается к нашему разговору, — И что вам нужна поддержка, а не проблемы с нервами?

— Вроде, да.

— Учтите, что если такое повторится еще раз, я запру вас в клинике вплоть до рождения ребенка и сама ограничу травмирующие контакты, если вы этого сделать не в состоянии.

Кстати, неплохая идея. Может, согласиться? Сидеть в палате, никого не видеть, не слышать, медитировать? Но стоит только представить добровольное заключение, как становится тошно. Нет, я так не смогу. С недавних пор у меня аллергия на клетки, какими бы золотыми они ни были.

Поэтому клятвенно обещаю Ирине Михайловне держать себя в руках и не нервничать по пустякам.

Но тем же вечером снова нервничаю. Потому что приходит уже знакомая медсестра с огромным букетом розовых роз.

— Сюрприз для вас. Смотрите, какая красота.

Ставит вазу на тумбочку рядом с кроватью и, восторженно вздыхая, поправляет тугие, сочные бутоны.

— Вам очень повезло с мужчиной, — роняет и тут же заливается краской, осознав, что ляпнула лишнего, — простите… но такие красивые цветы. Это, наверное, очень приятно.

Ага, приятно. Очень. Аж руки от приятности вспотели.

Мне даже не надо смотреть карточку, чтобы понять от кого веник. За версту чувствуется Смолинский отпечаток. И меня бомбит от этого.

Он издевается? Никогда цветов не дарил, а тут решил порадовать? Смешно.

Но самое главное, откуда он вообще знает, что я люблю розовые розы?

***

На следующий день ко мне прискакала Ленка. Как всегда шальная, бодрая с какой-то дурнинкой в глазах.

— Влюбилась что ли? — я подозрительно спрашиваю у подруги, которая суетится вокруг меня, как курица вокруг яйца.

— Что? Нет! — возмущается она, но предательский румянец растекается по щекам.

— Точно влюбилась.

— Нет.

— Значит просто с кем-то провела бурную ночь?

— Нет!

Румянец становится в два раза ярче, выдавая ее с головой.

— Колись, что за принц такой прекрасный нарисовался.

— Никто не нарисовался. Я просто вкусно поела.

— Так вкусно, что аж светишься? Какой-то супер пирожочек урвала? — я продолжаю допытываться, а Ленка пыхтит как паровоз.

— Отстань!

— Неа. Мне скучно, а тут ты такая румяненькая. Грех не докопаться.

— Ты бессовестно пользуешься своим положением! Знаешь, что беременных душить нельзя.