Поцелуй черной вдовы (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 19

Но уже на выходе из таверны ее все-таки кто-то окликнул:

– Эй, парень, перекинемся парочкой слов?

Рядом стоял тощий субъект с невыразительными глазами, и в любой другой раз Соланж бы и думать не стала, уделять ему время иль нет, но сегодня решила дать тощему шанс: вдруг он ниточка к тому типу, что купил ее у отца.

– Идите вперед, – сказала Шекспиру. – Я догоню вас.

– Уверен?

– Я способен постоять за себя.

Явно не убежденный, Уильям все же присоединился к Натану Филдсу и Ричарду, уже вышедшим из таверны и дурачившимся в своей привычной манере.

– О чем вы хотели поговорить? – спросила она, обращаясь к тощему типу.

Тот стрельнул взглядом то на актеров, то на дверь позади, а потом, подхватив Соланж под руку, потащил ее в переулок.

– Послушайте, что вам надо? – настаивала Соланж. – Я никуда не пойду, пока толком не объясните, чего вы хотите.

– Ишь какой недогадливый, – отозвался мужчина. И впечатал ее спиной в стену. – Ты ведь из этих, – вопросил, облизав губы, – из волосатых?

– Не понял...

– Из сатанинского племени перевертышей, – пояснил тощий тип. – Можешь отрастить хвост? Или еще что... – И руки его плотоядно заскользили по ее телу, намереваясь пробраться в штаны.

– Так ты только за этим позвал меня? – спросила она.

– А ты что подумал? Вот, дам монетку.

Соланж, разочарованная в своих ожиданиях, в сердцах отмахнулась от зажатой в пальцах монеты, и та, звякнув о грязный булыжник, покатилась во тьму.

Тощий аж взбеленился:

– Ах ты грязный урод! – И, замахнувшись, ударил ее по лицу.

Соланж и не думала отстраниться: просто смотрела, как тощий замирает от ужаса, глядя ей прямо в глаза, а потом валится вниз, бесчувственный, как мешок мертвых костей.

Утерев рукою губу, она вышла из переулка и почти сразу столкнулась с Шекспиром.

– Эй, с тобой все в порядке? – спросил он, глядя на ее разбитую губу. – Что хотел этот тип?

– Да так, ничего интересного... – Она подхватила приятеля под руку. – Где Ричард и остальные?

– Ушли вперед, но я волновался и решил подождать.

– Спасибо, – искренне отозвалась Соланж и потащила Шекспира прочь от таверны и мертвого тела позади в переулке.

Екатерина Говард – пятая жена Генриха VIII. Обезглавлена по обвинению в супружеской измене.

Вернувшись в тот вечер домой Соланж полночи гадала, каким образом вольнодумцы в таверне «Кабачок Эссекса» связаны с ней, и правильно ли она вообще поняла слова умирающего, а когда все же уснула, снова увидела сон с бегущим за ней медведем. Только на этот раз он преследовал ее не в лесу, а по улицам Лондона... Соланж убегала, надеясь укрыться в театре, но, добежав до дверей «Глобуса», тарабанила в них в напрасной надежде спастись: ей никто не открыл, и огромный медведь подмял ее под себя.

Проснулась она в холодном поту...

Рассвет едва занимался, то есть спала она совсем ничего, а между тем точно знала, что больше уже не уснет. Соланж полежала, все еще мысленно пребывая в мучительном сновидении, а потом твердо решила: ей нужно снова увидеть медведя, знаменитого Сэкерсона, чтобы избавиться от наваждения снов. Казалось, увидь она его снова, как сильное впечатление первой травли пройдет, и она снова станет собой. А не чрезмерно впечатлительной барышней, которой, как она полагала, никогда не была...

Например, тощего в том переулке она едва вспоминала. Интересно, когда его тело наконец обнаружат, что подумают власти? Это было единственным, что ее волновало.

В театре же, как назло всем ее планам, день тянулся мучительно долго... Ставили пьесу Шекспира, и ей дали роль Маргариты Анжуйской, жены короля Генриха. Пришлось облачаться в женское платье прямо так у стены, и Соланж, скинув куртку, ужасно боялась, что сквозь тонкий муслин нижней рубашки кто-то заметит полосу ткани, туго перетянувшей ей грудь, а еще – узкие плечи и слишком изящные для мальчишки ключицы. К счастью, никто на нее внимания не обращал, и девушка с горем пополам справилась с цепочками и крючками, которых, кажется, была сотня на платье.

Воистину женский наряд придуман в качестве пытки!

В конце концов пьеса людям понравилась, ее приняли на ура, и Шекспир вышел на сцену, получив свою долю аплодисментов, правда, он с большей радостью получил бы немного денег, чтобы отослать жене в Стратфорд, но Бёрбедж, изрядно торгуясь, предложил ему «целых три фунта», а потом накинул один сверх обещанного. На возмущение Роберта скупостью антрепренера госпожа Люси сказала, что нынче выгоднее шить панталоны, чем писать пьесы: те как раз стоили пять фунтов пять пенсов, тогда как пьеса только четыре.

– Пьеса для королевы, как она, ты уже пишешь ее? – спросил Бёрбедж после того, как выдал Уильяму деньги. – Я хотел бы увидеть хотя бы начало, чтобы понять, стоит ли на тебя полагаться...

– Я работаю над ней, сэр.

– Надеюсь, достаточно быстро? Завтра принеси, что написано, а иначе я подыщу драматурга порасторопней.

Сказав это, Бёрбедж, наконец, удалился, оставив Уильяма в самом подавленном состоянии духа.

– Да ладно, не кисни, отец только с виду ужасный, не принимай близко к сердцу, – попытался утешить приятеля Ричард. – Пойдем поиграем в картишки, чтобы развеяться. Мы заслужили!

Но Шекспир покачал головой.

– Не сегодня, Дик, лучше над пьесой пойду поработаю, – сказал он и посмотрел на Соланж. – Идешь домой?

Мнимый Роберт, однако, имел свои планы на вечер и был даже рад, что приятель не увяжется следом.

– Госпожа Люси попросила меня заглянуть в лавку за пудрой, так что я сначала туда.

– Пойти с тобой?

– Не нужно, сам справлюсь.

Соланж опасалась, что Уилл все-таки не оставит ее, он по наивности полагал, что ее способны обидеть, но сегодня, должно быть, волнуясь за пьесу, лишь молча кивнул и направился к Лондонскому мосту, а она, обождав, чтобы он скрылся из вида, пошла к Пэрис-Гарден.

Она слышала, Сэкерсон продолжал бесноваться: то и дело срывался с цепи и пугал бедных прохожих, спешащих в театр. Будь он, наверное, перевертышем, вряд ли стал бы вести себя так, рассуждала Соланж, – перекинувшись, просто ушел бы.

Но косолапый не уходил...

Соланж подошла ко входу в медвежий зверинец и несмело заглянула во двор: яма для травли оказалась пуста, а у клеток ходил какой-то мужчина, должно быть, работник. Заметив любопытствующего парнишку, он крикнул:

– Эй, чего ищешь, пацан? Сегодня травли не будет.

– А когда? – спросила Соланж.

– В воскресенье. Сэкерсон нынче в ударе, беснуется, что сам черт в адском пламени; шел бы ты, пока этот зверь снова с цепи не сорвался.

Соланж действительно услыхала, как где-то за клетками грохнула цепь, и попятилась. Первоначальный план заглянуть медведю в глаза и избавиться от навязчивых снов моментально забылся, захотелось уйти, убежать, и как можно скорее.

И желательно дальше...

– Ах, ты ж черт окаянный! – вскричал в этот момент ее собеседник, взмахивая руками, и Соланж в ужасе увидала, как между рядами клеток движется бурая туша на четырех лапах.

Мозг еще не успел осмыслить увиденное, как ноги, сорвавшись с места, понесли ее прочь по Бэнксайду...

– Эй, осторожней, болван! – обругал ее кто-то в сердцах, когда они едва не столкнулись. Но тут же и сам закричал, кидаясь в сторону...

Позади них несся медведь.

Огромный, косматый медведь, целенаправленно преследующий Соланж.

Все, как во сне, от которого она каждый раз просыпалась в поту, с гулко клокочущим сердцем, только теперь это было взаправду, и спасения не было.

– Медведь! Медведь! – слышалось со всех сторон разом. Люди кидались в стороны. Тявкали собачонки. Верещал какой-то ребенок.

Соланж казалось, сумей она обернуться, пересиль только придающий всему ее телу ускорение ужас, как окажется, что медведя и нет вовсе, ей лишь привиделось, что косматая туша бежит за ней следом с маниакальной настойчивостью и прытью.