"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко - Страница 14

Речушка Сажица, бежавшая из глубины Беспросветного леса в полноводную Лудону, украшала парк фонтанами, водопадами, рукотворными прудами и ручьями — Ничта, как и его предки, любил воду. Особенно бегущую воду. Авто мягко перекатилось через каменный горбатый мост, обогнуло усадьбу и остановилось перед воротами.

— Я пройду по парку, Луба, — сказал Важан шоферу, не желая дожидаться, пока откроют ворота, — мой портфель оставь в библиотеке.

— Хорошо, господин Важан.

Солнце, еще высокое и яркое, как-то особенно весело играло рябью на воде, и вода журчала удивительно мелодично, не успокаивая вовсе. Ничта сделал глубокий вдох и обвел глазами кроны деревьев. Наитие и надежду спутать легко.

Садовник с мальчиком-помощником мыли мраморные статуи на центральной аллее. Мальчику было пятнадцать, он приходился садовнику то ли племянником, то ли племянником жены. Как его зовут, Ничта узнать не потрудился и теперь укорил себя за это.

Вместо того чтобы дать покой и ясные мысли, прогулка по парку только разбередила умолкнувшую было струну: Важан смотрел на мир, и мир радовал его, словно распахивал закрытые наглухо двери, нашептывая: «Все еще будет! Ничто не кончено!»

Профессор закрыл глаза на ничем не обоснованную радость мира, опустил голову и ускорил шаги. В библиотеку! Он не заглянул в личное дело Йелена ни в университете, ни по дороге домой. Почему? Казалось бы, открыть первую страницу и убедиться сразу: надежда напрасна! Зачем он оттягивал время? Можно было сделать это еще в канцелярии, с тем чтобы сразу отложить дело и не таскать его с собой.

Внутренний голос нашептывал: «Ерунда! Чудотворы могли написать в метрике любую дату! Любую! Какая им больше понравится!»

Скептицизм отвечал: «Чудотворы не знали, кто перед ними! Если это были чудотворы. В метрике очень трудно написать неправду, когда ребенок мал».

Важан поднялся по ступенькам на широкое крыльцо и в дверях столкнулся с экономом.

— Добрый вечер, профессор Важан, — то ли игриво, то ли почтительно кивнул тот.

— Что тебе?

— Сегодня нам телеграфировали из городского особняка, какие-то проблемы с уплатой налога на недвижимость.

— Постарайся выяснить это без моего участия, — хмуро ответил Важан и прошел внутрь — после солнечного света дом показался сумрачным, полным теней.

— Я об этом и хотел сказать, — крикнул вдогонку эконом, — я завтра уеду в город и вернусь только к вечеру.

Как будто это кого-то интересует! Важан скинул плащ на руки подбежавшей горничной, передал ей шляпу, переоделся в мягкие домашние туфли и широкими шагами направился в библиотеку. Но, подумав, опять отложил решительную минуту и свернул в гардероб: сначала — бархатный халат и теплые чулки.

Он снова самому себе напомнил студента, который боится подойти к списку сдавших экзамены, мнется и чего-то ждет, надеясь, что за несколько минут отсрочки в списке волшебным образом что-нибудь изменится.

Не изменится. Но кто же об этом знает? И никто не крикнет на этот раз: «Важан! У тебя отлично! Что ты там стоишь?»

В библиотеке царила благородная полутьма — солнечные лучи вредят книгам, так же как сырость или чрезмерная сушь. Ничта почувствовал внутреннюю дрожь, когда сел за стол и зажег солнечный камень в настольной лампе с синим абажуром. Портфель! Куда Луба поставил портфель? Важан испугался, похолодел, даже ощутил пот на лбу, словно портфель мог безвозвратно пропасть здесь, в его доме, в его собственной библиотеке!

Портфель стоял слева от кресла, на пуфе, а не справа на полу, как обычно его ставил сам Важан.

Темнота вокруг показалась неожиданно беспросветной бесконечностью, словно письменный стол стоял посреди бездны, посреди пустого космоса. Ну же, Ничта! Чего ты боишься больше? Неужели тебе страшно потерять эту надежду, которую еще и надеждой-то считать нельзя? Или ты боишься поверить, укрепить ее?

Ничта сглотнул и опустил глаза на дату рождения: тринадцатое апреля четыреста тринадцатого года.

Кто? Кто записал в метрику эту дату? Кто-нибудь понял, что это за дата? Четыре четверки! Мальчик действительно родился в этот день, или злая ирония судьбы сыграла с Важаном такую шутку? Или это шутка чудотворов и судьба тут ни при чем? Важан прикрыл глаза и опустил голову — за грудиной коркой расползалось оцепенение, при малейшем движении готовое обратиться болью. Это чья-то шутка, чей-то далеко идущий замысел. Мальчик лишь приманка врагов.

На фотографии в личном деле глаза Йелена чуть прищурились — от магниевой вспышки, надо полагать. Темноволосый кареглазый парень с вызовом смотрел на своего учителя, а прищур добавлял его лицу заносчивости. Одинокая тонкая струна умолкла на миг, и ей на смену грянул симфонический оркестр — сотни смычков разом ударили по струнам, оглушая и лишая разума, и минорный грохот виолончелей уступал дорогу яростным скрипкам, поющим в мажоре. Корка в груди шевельнулась, тупой болью поднимаясь к горлу.

Ничта застонал, поднимая руку к груди, словно надеялся загнать боль обратно внутрь. Не сейчас! Сейчас надо все обдумать! Сейчас нужна ясность мысли как никогда! В глазах темнело, страница личного дела расплывалась, цифры переползали одна на другую, единицы и тройки складывались, превращаясь в четверки[20]. Глаза дерзкого мальчишки сверкали, рот искажался гримасой злобы — звериным оскалом. И две охристые полосы густой шерсти сходились на лбу светлым пятном. Широкая пятипалая лапа протянулась вперед, царапая Важану щеку, но отшатнулся он не из-за этого. Он увидел другое лицо за фотографией мальчишки. И сходства этого нельзя было не увидеть. Важан подался назад, привстал и не удержал равновесия, падая на пол рядом с креслом.

В библиотеку сначала вбежала горничная, а в ответ на ее крик над Ничтой тут же собрались остальные домочадцы: кухарка, эконом, шофер и дворецкий.

Важана уложили на диван и приоткрыли окно — солнце желтыми лучами шарило в изголовье.

— Сердце, — испуганно шепнула горничная.

— Молчи, — дернула ее за платье кухарка, — что ты понимаешь?

— Сердце, сердце, — подтвердил эконом, подозрительно осматриваясь вокруг, словно пес в поисках чужака на своей территории.

Дворецкий распахнул халат на груди хозяина — Ничта ощутил тонкие биотоки, проникающие сквозь грудину: Черута лечил не только наложением рук, но, казалось, и взглядом. Боль стала чуть сильней, но это была другая боль.

— Это просто спазм, грудная жаба, — прошептал дворецкий, — это не страшно, Ничта.

Важан кивнул ему одними глазами.

— Принесите мятные пилюли! — зашипел шофер на женщин.

— Ого! — вдруг крикнул эконом. Слишком громко: все вздрогнули и оглянулись. — Есть от чего свалиться с кресла!

— Молчи, — устало шепнул Важан. Боль уходила, но на ее месте разливалась ватная слабость, из окна потянуло холодом, остужая капли пота на лбу. — Закрой и никому не рассказывай.

— Как скажете, профессор Важан, — нисколько не смутившись ответил эконом и захлопнул папку.

— Это провокация, Цапа, — Ничта тяжело вздохнул, — это наживка. Не верь.

— А я и не поверил, — невозмутимо пожал плечами эконом, но лицо у него сделалось хитрым, если не сказать — загадочным.

Доктор Сватан наложил на левую руку Йоки аккуратную лонгетку — два пальца действительно оказались сломанными, — а правую просто туго перебинтовал, чтобы ушиб его не тревожил.

Кухарка и дворецкий суетились вокруг стола, поминутно хлопая дверьми между кухней и столовой, мама приходила в кухню два раза, гладила Йоку по голове и спрашивала, не больно ли ему. Но доктор махал на нее руками и говорил, что Йока уже не маленький и они обойдутся без женщин. Хотя сам сюсюкал в своей обычной манере и называл Йоку деточкой.

— Я бы порекомендовал мальчику завтрашний день провести в постели, — сказал доктор отцу в заключение, — и еще дня два не ходить в школу, пока не успокоятся ночные боли.

Йока был ему благодарен: меньше всего ему хотелось в школу. Однако отец расценил слова доктора по-своему: