Толераниум - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 37

Лауре стало смешно от его наивной самоуверенности, и она расхохоталась, да так, что не могла остановиться.

Баринов вдруг подскочил к ней, крепко ее обхватил и, прижав ее голову к своей груди, стал гладить по голове, как испуганного ребенка, приговаривая:

– Успокойся, все хорошо.

Лаура упрямо освободилась от его хватки и произнесла с расстановкой:

– Баринов, это не истерика. Просто мне стало смешно. А ты решил, что я рехнулась?

– Это очевидно, – не сразу ответил он, усаживаясь в кресло. – Я тебя замуж зову, а ты кочевряжишься. По-моему, отклонение налицо.

– Отклонением было бы, если бы я согласилась за тебя замуж, – парировала Лаура. Игорь так искренне огорчился, что она смягчила тон. – Я ведь ничего о тебе толком и не знаю…

– Не знаешь, чего ж тогда не спрашиваешь?

– Сам расскажи.

И Баринов, присев рядом, принялся рассказывать про свою беспокойную юность и буйную молодость, про родителей, которых почитал и любил, про бывшую жену и детей… Когда у Лауры начали слипаться глаза, Баринов сам засобирался домой.

– Может, со мной поедешь? – еще раз предложил он.

– И не подумаю, – отрезала Лаура.

– Ну, как знаешь, – равнодушно произнес Баринов. – На днях зайду.

– Зачем?

– Ты мне чашку чаю должна.

У Софочки сердце едва не остановилось, когда она увидела Мишу. Она его не сразу узнала. Почти полностью заплывшие глаза, распухший нос, разбитые губы, и все лицо в крови. В полусогнутом состоянии, он еле переставлял ноги. От ужаса Софочка закричала и кинулась к сыну, но он ее остановил, выставив вперед руку.

– Не подходи! – громко рявкнул он.

– «Скорую»! Я вызываю «Скорую»!

– Не смей! – заорал Миша.

– И полицию! Кто тебя избил? Какие сволочи! Живого места не оставили! – заходилась в крике Софочка.

– Только попробуй! – яростно прохрипел Миша. – И ты у меня получишь. – Он проковылял в ванную. – Пошла вон, я сказал! – и заперся изнутри.

Софочка не отреагировала на Мишину брань, даже обрадовалась: не все потеряно, раз огрызается. Только бы это был не болевой шок. Она отогнала из воображения страшные картины. Софочка постояла у двери, прислушиваясь. Сын умирать явно не собирался. И потеря сознания ему, похоже, тоже не грозила. Сквозь шум воды из-за двери раздавался отборный мат. Сынуля яростно с невиданной силой крыл какую-то особь дамского пола, которую, по его мнению, убить мало. По всему выходило, что неизвестная мразь должна сдохнуть в диких корчах и сгнить под забором, куда он ее собственноручно с удовольствием загонит. Человек, пребывающий в немощи, так сквернословить не может. Софочку это обстоятельство немного успокоило, и она принялась рассуждать. Наверняка он связался с какой-нибудь поганой девкой, из-за нее его и избили. Агата говорила, что Миша давно у нее не появлялся. Он, конечно, не герой-любовник, но сексуальную нужду все же где-то справляет, вот и досправлялся. Впредь будет ему наука, как связываться с кем попало. Вот тебе и причина перемен в Мише. И как назло, Лауры рядом нет. Она бы быстро разобралась в этой ситуации. Приспичило же ей проектировать озеленение парка в ноябре за тридевять земель, где даже по сотовому телефону связи нет. Правда, по-прежнему кто-то утверждал, что видел Лауру в компании Баринова. Он, конечно, неприлично жадный, но это еще не говорит о том, что он непорядочный человек. Кто знает, может, у них что и склеится.

Миша проскользнул в свою комнату, закрылся и весь день не выходил. В раздумьях Софочка долго ворочалась в постели с боку на бок и заснула только под утро. Утром из соседней комнаты Миша прислал ей СМС. «Не смей попадаться мне на глаза и маячить по квартире. Приготовленную еду ставь на поднос и оставляй возле моей двери. Ко мне не обращайся. Сиди в своей комнате и не вздумай подглядывать и подслушивать. Иначе я за себя не ручаюсь».

«Стыдно перед матерью за свои выходки», – подумала Софочка и решила пока не нервировать сына. Пусть залижет раны, а потом они с Лаурой разберутся и спросят с него за все, что он натворил. Ему придется ответить и за позорную связь с блудной девкой, и за грубость и неуважение к матери, и за слова, которых он неизвестно где нахватался.

Утром Софочка развела бодягу и поставила поднос с примочками под дверь Мишиной комнаты. Туда же она положила записку: «Можешь продолжать в том же духе. Бодяги у меня много».

Миша под страхом смерти не рассказал бы маме, кто нанес ему увечья. Во-первых, она не поверила бы. А во-вторых, Мише было намного лучше без Лауры, и он совершенно не хотел, чтобы эти две клуши вновь объединились в заговоре против него. Одно воспоминание о тетке вызывало у него жгучую ненависть. Она была готова забить до смерти своего родного племянника! Как она посмела поднять на него руку! Эта тварь должна сдохнуть! Он не может оставить ее просто так, забыть о том, как она унизила его физически после того, как всю жизнь унижала морально. Тупая стареющая сука. Как бы он хотел увидеть ее страдания… Он мог бы обратиться в карательный отдел, с ней быстро разберутся. Но его величие в глазах толеранов померкнет. Он бы нанял убийц, но прямых контактов с ними не имеет. Обратиться к Виктору – что он скажет, когда узнает, что тетка отмолотила его как безвольную куклу. Ничего, он придумает, как сделать ее жизнь невыносимой от боли и страданий. Залить раскаленное масло прямо в ее глотку – мало. Окунуть ее живьем в кислоту – слишком быстро. Замуровать в бетон – он не увидит ее мучений.

Миша не мог появиться в Толераниуме с зеленеющим вокруг глаза фингалом и, валяясь в постели, без устали рисовал себе картинки расправы с теткой. Он подмешивал в еду ртуть, пытал ее саму на дыбе, прижигал части тела раскаленными клещами… Эта гадина все равно после каждой пытки возрождалась и собиралась нанести очередной удар ногой по ребрам. Миша понял, что ненавидит Лауру до такой степени, что даже не желает ей смерти. Он желает, чтобы она в жутких мучениях и страшных, невообразимых переживаниях жила долго-долго, чтобы у нее на глазах пропадали собственная красота, физическая сила, умение владеть своими мышцами, контролировать свои инстинкты, чтобы один за другим умирали близкие и родные (кроме него, конечно), и она ничего не могла бы с этим сделать. Он желает только смотреть и осознавать, какое она ничтожество и мразь. Пусть ее жалкий мозг будет до глубокой старости работать на всю катушку, но ни одна его команда не будет выполнена. Вот тогда она поймет, что на самом деле произошло, на кого она посмела поднять руку!

Опытный лектор Виталик Петухов, испытавший все возможные унижения после того, как пролетарии посмели выбросить его из окна, затаил смертельную обиду, но не оставил попыток продвинуться по служебной лестнице на ниве пропагандистской работы. А еще лучше – на любой другой, менее рискованной ниве. Злыдни-коллеги до сих пор насмехались над Виталиком и приклеили ему кличку – Птица невысокого полета. Хорошо еще, что мало кто из этих подонков знал его фамилию – Петухов, а то совсем заклевали бы…

За перенесенные душевные страдания Виталику заплатили сущие копейки. Это не компенсация – это чаевые, да и те пришлось выколачивать, обивая пороги Толераниума. Тыловые крысы. Этим не приходится рисковать здоровьем и жизнью перед лицом озверевшей толпы… Никто не встал на его защиту… Как можно так безучастно, так наплевательски относиться к товарищу, когда он попал в беду? Где дружный коллектив, где солидарность, где реальная помощь? У них лекторы по улицам из окон летают, а им и дела нет.

Петухов прекрасно знал свой внутренний ресурс. Он мог не то что взлететь, а прямо воспарить. Но в соответствующих условиях. Эх, дали бы ему только возможность для разбега, он бы всем показал! Как бы он проявил себя в отделе культуры, куда мечтал попасть каждый рядовой толеран.

Безопасная, уважаемая, хорошо оплачиваемая культурная работа не требовала особых усилий. В основном культурный отдел занимался рецензиями и продвижением новейшего мировоззрения. Это было несложно, так как любое мнение, промелькнувшее в социальных сетях или желтой прессе, было признано официальной позицией. Бездарные извращенцы, живущие чужими жизнями, с удовольствием смаковали громкие казусы и голосили от имени населения. В отделе культуры требовалось всего-навсего прославлять эти творения и их авторов.